Оценить:
 Рейтинг: 0

Свенельд. Оружие Вёльвы

<< 1 ... 15 16 17 18 19 20 >>
На страницу:
19 из 20
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Наступает весна, – заговорил Бьёрн. – Тает лед, скоро корабли смогут выйти в море. Меня беспокоит этот ублюдок, этот берсерк… Ты знаешь, о ком я.

– Конечно, конунг. – Хольти поморгал заспанными глазами. – Об Эйрике сыне Алов. Но он же еще летом убрался куда-то на Зеландию. С тех пор как он вроде помирился с Торберном, его там охотно принимают, тебе назло…

В этом доме Эйрика Берсерка никогда не называли сыном Анунда, а только сыном Алов, будто отца у него вовсе не было, а с тем не было и прав на Бьёрново наследство.

– Вот именно. Он слишком давно там сидит. Это мне и подозрительно. Не задумал ли он что-нибудь опять против меня? Он же сказал, что так не оставит этого дела – когда в тот раз требовал у меня часть моих владений. Близится седьмое лето, как… Мою судьбу требуется подкрепить. Я хочу, чтобы ты поехал к моей старой кормилице и сказал ей вот что…

Он сделал знак, и Хольти почтительно наклонился над лежанкой.

– Пусть она сделает так, чтобы Эйрик этим летом пришел сюда к нам. А я уж буду готов его встретить как подобает. Я хочу покончить с ним, чтобы не искать его по всем морям и не ждать, что он внезапно выпрыгнет откуда-нибудь, как тролль из мешка, и опять станет грабить мои владения или корабли моих людей. Ты понял?

– Но ты ведь еще не говорил Олаву…

– Олав все узнает в свое время. Ты, пес, знаешь больше, чем сын конунга, ты гордишься этим?

– Я твой раб, конунг. Мне не пристало гордиться.

– Хорошо, что ты знаешь свое место, – проворчал Бьёрн. – Ты будешь награжден. Ты сможешь осуществить твою месть моими руками, руками конунга – скажи, хоть еще одному рабу на всем свете так повезло?

– Ни одному рабу на свете, конунг, – привычно подтвердил Хольти.

– Цени это. А когда ты ему отомстишь, когда мне наконец надоест жить, я возьму тебя с собой в Валгаллу. Даю тебе слово конунга. Как бы ты еще попал туда, если бы не моя доброта? Ждала бы тебя Мокрая Морось, и спал бы ты на мокрой тощей подстилке, и терзал бы тебя вечный голод, и жажда, и тоска была бы твоей ежедневной пищей, а густой туман и дым – воздухом. В Валгалле я вновь буду молод, а ты будешь прислуживать мне и каждый день получать мясо и пиво, не хуже иных витязей. Ну, кому еще так повезло?

– Никому, конунг.

– То-то же. Отправляйся в дорогу, я хочу, чтобы к Дисатингу все уже было улажено. И тогда на пиру я прикажу собирать войско, чтобы к началу лета охотники были готовы и дичь прибежала прямо на копья и стрелы.

– Ты очень добр, конунг.

– Что? – Мохнатые брови сдвинулись.

– Ты очень добр ко мне и к твоей кормилице. Прикажешь отвезти ей обычные подарки?

– Отвези. И не засиживайся там. Как начнешь чесать языком со всем ее бабьем…

– Да где уж мне, конунг? Разве будут такие благородные женщины обращать внимание на раба?

– Не прибедняйся. Ты и к богам сумеешь подольститься.

– Это все только ради службы, конунг… – Хольти еще раз прикрыл рукой зевок. – А сам я хоть сто лет не видел бы ни одной бабы.

* * *

Выехав в то же утро, Хольти, верхом на конунговой лошади, ведя за собой в поводу вторую, нагруженную мешками, весь день двигался на юго-восток. Путь его лежал вдоль бесчисленных рукавов, мысов и бухточек огромного морского залива, далеко вдававшегося в сушу. Будучи на деле частью моря, назывался он Логринн, что означает просто Озеро. Самых неровных очертаний, разбросав длинные узкие заливы, будто дерево ветки, Озеро омывало тысячи островов, от огромных и густонаселенных до голых скал, где могли жить лишь чайки. Оно составляло целую водно-островную страну, на севере доходившую почти до Уппсалы, а с востока на запад занимавшую более десяти дневных переходов. В середине его, на одном из островов, помещался богатый вик Бьёрко, а если идти от Бьёрко на восток, то через пару дней, после пространства бесчисленных шхер, то есть просто «скал», начиналось Восточное море[19 - Восточным у древних скандинавов называлось Балтийское море.]. По берегам Озера на каменистых возвышенностях в изобилии росли ели, дубы, березы; в заливах, где под сенью ивовых ветвей летом цвели кувшинки, гнездились гуси, утки, лебеди. В теплую пору в изобилии цвел шиповник, покрывая нежным румянцем серые и бурые скалы. На берегах и островах жило множество людей – часто встречались усадьбы и хутора. На невысоких, покрытых лугами и рощами островках паслись козы и овцы, которых вывозили туда из усадеб на все лето и дважды в день женщины отправлялись к ним на лодке – доить. По синей воде сновали рыбацкие челны. Но до теплой поры еще было далеко, и сейчас Хольти, проезжая вдоль неровных берегов, видел белесый старый лед меж камней, который постепенно истончался, чтобы дать место свинцово-серой воде.

К вечеру Хольти прибыл к усадьбе, хорошо ему известной, носившей название Дубравная Горка. В молодых и зрелых годах Бьёрн конунг несколько раз в год посещал ее сам: тогда говорили, что здесь живет его кормилица, старая Унн. Лет двадцать назад она умерла, и с тех пор Бьёрн посылал подарки ее дочери Трудхильд, своей молочной сестре. Кое-что не вязалось: Трудхильд, хозяйке усадьбы, на самом деле было за шестьдесят; возраст почтенный, мало кому удается до такого дожить, но она не могла быть молочной сестрой конунга, который старше ее лет на двенадцать. Впрочем, едва ли кто знал в точности ее годы, да и годы конунга. Кто станет совать нос в такие дела? Даже если кто и думал, будто Бьёрна некогда связывала с Трудхильд любовная страсть, подозревать в ней седых стариков было глупо, да и обязанность отвозить подарки он давно передал Хольти.

За давностью лет во всей стране нашлось бы очень мало людей, понимавших истинную природу связи Бьёрна конунга с женщинами из Дубравной Горки. А те – давно покойные сплетники сорокалетней давности, – очень удивились бы, если бы узнали, что Бьёрн конунг ни разу не видел лица Трудхильд…

Солнце садилось; серые плоские облака полосами лежали на светло-желтом небе, подсвеченные густым ягодным цветом. Эти же облака в точности отражались в спокойной воде озера, и оттого казалось, что ближний плоский остров – лишь тонкая полоска растительности, вдруг выросшая посередине сплошного желто-серо-багряного пространства неба.

Хольти въехал в ворота, но на него не обратили внимания, пока он не спешился у крыльца большого дома. Возле двери стояла крепкая девушка лет двадцати, в простом платье из светло-серой шерсти, в бурой накидке.

– Привет и здоровья тебе, госпожа Ингвёр! – Хольти отвесил ей почтительный поклон. – Стоишь ждешь, пока там наверху, – он показал на небо, – кое-кто выйдет оглядеть землю? Тебя-то он сразу приметит: лицо твое сияет, будто солнце.

Он намекал на многочисленные веснушки, от лба до подбородка усеявшие круглое лицо девушки. Не считая этого недостатка, она была весьма миловидна – с немного вздернутым носом, красиво изломленными на внешнем конце бровями, глазами глубокой синевы.

– Хольти! – Девушка тоже его узнала. – А ты никак явился предложить мне золотые яблоки жизни и волшебное кольцо[20 - Эти дары предлагал Скирнир, посланец Фрейра, когда явился сватать Герд.]?

Хольти виновато развел руками:

– Я привез два мешка подарков, но тот, кто их вам посылает, не очень похож на Фрейра, прямо говоря.

– Здоров ли конунг?

– Здоров, получше, чем иные молодые. А как твоя почтенная бабка?

– Отведи лошадей, я пока предупрежу ее о тебе. Скажу, – девушка остановилась и окинула Хольти взглядом с головы до ног, – что ты так же непозволительно дерзок, и конунгу давно пора тебя приструнить!

Он лишь отвесил еще один поклон ей вслед.

Устроив лошадей, с мешком у ног Хольти стоял на том же месте, у двери, пока девушка не выглянула снова и кивком не предложила следовать за ней. В теплом покое, куда они вошли, уже было прибрано для прихода Тора[21 - Считалось, что в ночь четверга дом может посетить Тор, поэтому производили тщательную уборку.], пол устлан свежими еловыми лапами, отчего смолистый хвойный дух одолевал даже запах очажного дыма. Горел огонь в очаге, и при его свете Хольти предстало удивительное зрелище: не знай он заранее, чего следует ждать, мог бы утратить присутствие духа.

В теплом покое были одни женщины. На первый взгляд показалось, что их очень много, десятка два, но, чуть приглядевшись, Хольти понял, что их пять или шесть вблизи огня и еще две-три – в углах, а всего они составляли священное число девять. Все они сидели по сторонам очага, а на самом видном месте прямо на помост было поставлено особое сидение – небольшой стул с полукруглой резной спинкой, на трех ножках, так что сидевшая на стуле возвышалась над всей палатой и казалась вознесенной над миром, находящейся на полпути между землей и небом.

Не приближаясь, Хольти низко поклонился женщине на «сидении вёльвы». По виду это была старуха – сгорбленная и грузная. Голову ее покрывал необычный убор в виде небольшого сокола: голова его с обращенным вниз клювом нависала над лицом женщины, а крылья обнимали ее голову с боков. Само лицо было заслонено кожаной бахромой, спускавшейся до середины груди. Плечи старухи укрывал широкий синий плащ, а в морщинистых руках она держала посох, уперев его нижний конец в помост у себя между ног, будто намеревалась скакать на нем верхом.

– Подойди, – сказала женщина, сидевшая на помосте, как бы у ног старухи.

Это была одна из дочерей хозяйки – Бергдис, и той девушке, что встретила гостя, она приходилась матерью. Остальные – сестры, тетки и племянницы – тоже происходили от единого материнского древа. Все они жили в этой усадьбе и составляли свиту «малой вёльвы», необходимую ей для ворожбы.

– Привет и здоровья тебе, госпожа Унн! – Хольти еще раз поклонился. – Позволь мне приветствовать тебя от имени моего господина, Бьёрна конунга! Он посылает тебе свой почтительный привет, пожелание долгих лет жизни, милости к тебе асов, ванов, дис, норн, альвов светлых и альвов темных, чтобы никогда не ослаб твой слух к шуму ветров в кроне Ясеня, не ослабело зрение и способность различать малейшую игру струй в Источнике Судьбы.

Настоящая госпожа Унн, та, что семьдесят пять лет назад принимала при рождении нынешнего Бьёрна конунга и стала его вирд-коной, умерла давным-давно – сорок лет назад. Конунгову нить она передала своей внучке Трудхильд, и она-то восседала на помосте сейчас. Однако, творя волшбу, Трудхильд надевала соколиный убор своей бабки и принимала ее имя. Хольти оскорбил бы вёльву, если бы назвал ее Трудхильд вместо Унн, но для этого он был человеком слишком сведущим.

– С чем прислал тебя мой сын, Бьёрн конунг? – глуховато из-под бахромы спросила вёльва.

– Конунг хотел бы знать о делах своего… одного человека, который называет себя его внуком – известном тебе Эйрике, сыне Алов. Конунг обеспокоен, не имеет ли тот враждебных замыслов. И еще он просит тебя сделать так, чтобы Эйрик после начала лета прибыл сюда, к Уппсале.

Между сидящими женщинами пробежал шепоток.

– Конунг будет готов к встрече с этим человеком, – добавил Хольти. – А ты сделаешь так, чтобы нить его оборвалась, а нить конунга продолжилась. Конунг богато вознаградит тебя. Я привез хорошие подарки, позволишь показать?

– Покажи.

Раскрыв свой мешок, Хольти выложил на стол серебряную чашу, несколько нитей бус из сердолика, позолоченные узорные застежки, отрез шелка с птичками, большое глиняное блюдо, расписанное желтыми птицами по зеленому полю, четыре женских поясных ножа с рукоятями резной кости, обмотанными серебряной проволокой. Женщины тянули шеи, чтобы увидеть подарки, переглядывались, кивали. По лицам Хольти видел, что угодил им.

– Бьёрн конунг будет ценить и уважать тебя, госпожа Унн, покуда жив, – заверил Хольти. – А уж ты знаешь, как сделать, чтобы это продолжалось еще много-много лет.

<< 1 ... 15 16 17 18 19 20 >>
На страницу:
19 из 20