Оружие Скальда. Книга 2

Торвард терпеливо ждал, пока его пленник придет в себя, а тем временем разглядывал его. Моложе лет на шесть, ниже ростом, легче сложенный, в придачу ослабленный раной и истомленный долгим сидением взаперти, без воздуха и без движения, Эгвальд ярл очень мало подходил для того, что он задумал. Но, впрочем, сам виноват. Еле на ногах стоит, так и нечего выделываться.

Привыкнув к свету, Эгвальд посмотрел наконец на конунга фьяллей. Тот стоял перед дверью в сарай, сложив руки на груди, в нарядной рубахе своего любимого красновато-коричневого цвета, с двумя толстыми золотыми браслетами на запястьях, и даже красные ремни, которым придерживаются обмотки, скреплялись узорными, ярко блестящими золотыми пряжками – чтобы сразу становилось ясно, кто здесь конунг. Лицо его сегодня было чисто выбрито и знаменитый шрам бросался в глаза, волосы тщательно расчесаны и заплетены в две косы, и только маленькая золотая застежка на вороте опять висела, оттягивая уголок вниз, не застегнутая – ему всегда было жарко. Поодаль толпились люди: хирдманы, челядь, много женщин в разноцветных платьях.

– Это что, торжественное жертвоприношение? – стараясь говорить насмешливо и выказывать то же презрение к смерти, как древний Хегни, когда ему вырезали сердце, спросил Эгвальд. – Только я немного сбился со счета: сегодня что, уже Середина Лета?

Торвард гневно дернул уголком рта: уж не проболтался ли кто-нибудь о вчерашнем разговоре насчет принесения в жертву?

– Середина Лета через два дня, – ответил он. – И я не хотел бы встречать священный праздник с тяжестью на душе. Вообще-то я имел в виду исполнить твое собственное желание.

– Какое?

– Ты вчера сказал, что хочешь встретиться со мной только на поединке. Мне верно передали твои слова? Так вот, я было подумал, что наш новый поединок может состояться прямо сейчас. Правда, я догадывался, что ты не слишком крепко держишься на ногах, и…

Эгвальд криво усмехнулся:

– А я не ошибался в тебе! Ты полон сил, а я едва стою. Солнечные лучи чуть не опрокинули меня! Это на тебя похоже!

– Ты не дослушал! – невозмутимо, как при разговоре с больным, возразил Торвард, который нарочно запасся терпением для этой встречи. – Я сам над собой посмеялся бы, если бы захотел биться на равных с человеком, которому нужно держаться за стену, чтобы не упасть. Ты можешь выбрать: или мы тебе предоставим «сиротское право»,[1 - Одно из положений раннесредневекового права: если женщина участвовала в судебном поединке против мужчины, то он бился по пояс закопанным в землю.] или у нас с тобой будет разное оружие. Ты выберешь себе любой меч и щит, а я щита вовсе не возьму и у меня будет тупой меч.

– Да ты меня считаешь ребенком! – Эгвальд снова оскорбился, поскольку тупым оружием бьются только дети младше двенадцати лет.

– Нет, я просто хочу уравнять наши силы. Не прикажешь же ты мне месяц сидеть взаперти, чтобы тоже начать шататься! – Торвард усмехнулся, и фьялли вокруг него засмеялись. Они еще не поняли, чего хочет добиться их конунг, но готовы были поддержать что угодно.

Эгвальд молчал, глядя ему в лицо, пытаясь понять, что задумал его противник, чего он ждет от этого поединка, то ли благородного, то ли просто нелепого. И Торвард добавил:

– Лекарка сказала, что тебя успокоит только моя кровь. Так ты получишь ее, если боги и удача на твоей стороне. Условимся так: если ты меня ранишь, то я побежден и отпускаю тебя и твоих людей безо всякого выкупа. А если ты пропустишь удар, который убил бы тебя, если бы мой меч был острым, значит, в той битве победа все равно предназначалась мне. И ты перестанешь строить из себя оскорбленную невинность, которую одолели злыми чарами.

Торвард говорил внешне спокойно, но его темные глаза блестели, выдавая, какую досаду ему причиняют эти обвинения, которые он не мог с чистой совестью отвергнуть.

– И больше слэтты не станут говорить, что я украл у вас победу с помощью «боевых оков» моей матери. Я даже свой амулет сниму, если хочешь. – Он вытащил из-под рубахи маленький кремневый молоточек, снял ремешок с шеи и передал Халльмунду. – Тебя проводят в оружейную, выберешь себе оружие. Если тебе надо еще еды, или пива, чего там – скажешь в усадьбе, все дадут. Ари, проводи Эгвальда ярла.

Эгвальда повели в Аскегорд, а Торвард с частью дружины пошел в Драконью рощу, где на поляне в самой середине лежал огромный, наполовину вросший в землю камень, который называли Поминальным Драконом. На поляне перед камнем проводились обряды священных годовых праздников, а в случае надобности она служила в Аскефьорде местом поединков. Круглые черные камни, которыми огораживали площадку, лежали кучей позади Поминального Дракона: ширина круга определялась условиями поединка. Желая облегчить дело ослабленному противнику, Торвард велел оставить места побольше, и хирдманы стали раскладывать камни по кругу. Лофт управитель с одним рабом притащили из усадьбы черного барашка.

Вскоре пришел Эгвальд ярл в сопровождении Аринлейва и с частью конунговой дружины. В оружейной он выбрал себе меч и щит: оба были слэттинской работы, из добычи последней же битвы. Изображение ворона с распростертыми крыльями украшало и рукоять меча, и умбон красного, с синими полосами, щита. Торвард на глаз прикинул вес меча: пожалуй, Эгвальд ярл несколько переоценил свои силы, но это его дело. Для самого Торварда принесли недавно откованный, с новой рукоятью, еще не заточенный меч и дали Эгвальду его осмотреть.

На поляне собирался народ: прослышав, что здесь затевается, весь Аскефьорд побросал дела и сбежался в Драконью рощу. Мужчины всякого рода и звания толпились вокруг отгороженного камнями пространства, женщины стояли кучками на опушке. В исходе поединка никто не сомневался, Эгвальда ярла жалели.

– Такой молодой! – приговаривала фру Хольмфрид. – И что ему дома не сиделось?

– Но ведь конунг не убьет его! – утешала ее фру Гледни. – Зато эти слэтты больше не будут!

– Что не будут?

– Да все!

Фру Сэла из Дымной Горы, сестра Аринлейва, подошла к Торварду, знаком велела ему нагнуться и покрепче затянула тесемку на его косе с правой стороны. Ее трехлетний сынишка Литил-Одд стоял рядом, внимательно глядя на конунга умными серыми глазами. Это немудрящее зрелище до крайности неприятно задело Эгвальда: он не знал, кто эта невысокая миловидная женщина, но в ее обращении с Торвардом было столько простоты и вместе с тем заботы, что его, Эгвальда, одиночество в толпе фьяллей стало ощутимо-болезненным.

– Говорят, что ты неуязвим для железа! – заметил Эгвальд, выискивая какой-то подвох в этом странном поединке, где ему давалось такое подозрительное преимущество. – Что твоя мать купала тебя в крови пещерного тролля и у тебя…

– И у меня есть только одно место на спине, куда прилип березовый листок и куда можно воткнуть копье![2 - Подобной неуязвимостью обладал Сигурд Убийца Дракона.] – насмешливо окончил Торвард. – Надо меньше слушать «лживые саги», Эгвальд ярл! Ну, что с тобой будешь делать!

С этими словами он расстегнул пояс и бросил его Регне, потом снял рубаху, подхваченную Сэлой, протянул руку Халльмунду и сделал пальцами требовательный знак. Эгвальд ничего не понимал, а Халльмунд понял: вытащив из ножен собственный нож, он подал его Торварду. Торвард поднес лезвие к своему предплечью и слегка провел по крупному, налитому силой мускулу: из неглубокого надреза на смуглой коже проступила красная кровавая полоска.

– Ну, убедился? – Торвард насмешливо глянул на противника, потом склонил голову и по-звериному лизнул порез. – Я уязвим для железа. Если тебе удастся сделать на мне еще хоть такую же царапину, то я признаю себя побежденным. Идет?

Эта легкость условий, чем-то обидная, еще больше усилила подозрение Эгвальда, что все здесь не так просто, и он молчал, мысленно стараясь найти подводный камень. Мощная полуобнаженная фигура его противника, несколько старых, заметных шрамов на груди, на плече, на боку, и длинный шрам на правой ладони, которую он протягивал Халльмунду за ножом, и эта легкость, с которой он показал свою кровь, это звериное зализывание раны приводило на ум мысли о берсерках. Торвард не был берсерком, ничего такого о нем не говорили, но от него веяло такой уверенной силой, что Эгвальд, несмотря на всю свою обиду, не мог подавить в душе робости, из-за которой злился еще сильнее.

Трое конунговых телохранителей, в цветных рубахах и с серебряными гривнами, стояли в первом ряду толпы и оценивающе рассматривали Эгвальда – сейчас они никак не помогут своему господину, но эти трое, нарочно выбранные по росту и силе под самого Торварда, выглядели как его продолжение, и из-за этого его сила казалась вчетверо больше человеческой. Скользнув взглядом по толпе, Эгвальд заметил, с каким выражением смотрят на Торварда женщины… И это окончательно отбило у него охоту смотреть по сторонам.

Отцовским ножом, сделанным из обломка Одинова копья, Торвард конунг перерезал горло барашку и обрызгал кровью священный камень и площадку поединка.

– Твой удар первый, – сказал он, когда оба противника заняли места друг против друга. – Ведь я вызвал тебя.

– Вот еще! – Эгвальд нашел в себе силы усмехнуться. – Я вызвал тебя еще с месяц назад. Опередить меня в этом тебе уже не удастся. Твой удар первый!

Не споря больше, Торвард ударил своим тупым мечом. Эгвальд подставил щит и покачнулся под тяжестью удара, но тут же разозлился на собственную слабость и ударил сам. Торвард встретил клинок и отвел вниз. Пробуя, много ли сил сохранил Эгвальд, Торвард не нападал на него, а только защищался, то отводил его клинок, но чаще просто уходил из-под удара, поскольку, полный сил и не обремененный щитом, двигался гораздо легче Эгвальда. Собственный щит вскоре стал казаться Эгвальду насмешкой перед смуглой обнаженной грудью Торварда, с которой был снят даже амулет-торсхаммер, только помехой, которую хотелось бросить, но он не бросал, боясь почувствовать себя беззащитным, и из-за этой боязни злился все сильнее. Выбранный им меч делался с каждым движением все тяжелее. Эгвальд уже дышал с трудом, а Торвард словно танцевал перед ним, и меч его скользил в воздухе, точно невесомый волшебный жезл. От его движений, шевеливших теплый летний воздух, Эгвальда овевали волны тепла, и казалось, что это тепло излучает сам его противник. Теперь ему стало ясно, откуда взялся слух о неуязвимости Торварда: сама его смелость, сама готовность подставить грудь под клинок и уверенность, что он ее не коснется, создавали впечатление, что ему нечего бояться.

Видя эту поляну, этот священный камень, вросший в землю и покрытый полустертыми рунами, и толпу поодаль, и, главное, Торварда с его смуглой кожей, с золотыми браслетами на обеих руках, с его завораживающей легкостью и силой движений, так что даже сражение выглядело танцем, – видя все это, Эгвальд не мог отделаться от впечатления, что уже начался священный праздник и ему тут предназначена участь жертвы. Казалось, их поединок – не более чем обряд, и тупой меч на самом деле у него, а его соперник, то ли дух, то ли божество, играет с ним, выбирает миг, чтобы нанести единственный верный удар. И он, почетный пленник, упадет, обливая Поминальный Дракон кровью жертвы, а все закричат и будут танцевать вокруг его тела священные заклинающие танцы… Видения теснились и сбивали с толку, голова кружилась, Эгвальд почти не отдавал себе отчета в своих движениях, и спасала его только привычка к оружию, не такая живая и прочная, как у Торварда, но все же вполне закрепленная многолетними упражнениями.

И люди вокруг площадки молчали, хотя обычно поединки сопровождаются шумным переживанием зрителей. Не только хирдманы, но и Хумре рыбак, прибежавший сюда прямо с мокрым ножом, которым чистил на берегу утренний улов, видел, что Торвард конунг бьется в четверть своих возможностей, и преимущество его было настолько очевидно, что самому Торварду очень быстро стало стыдно. Он тоже думал, что сидящий в сарае Эгвальд сохранил все-таки больше сил, тем более что упражняться там с собственными хирдманами ему ведь никто не мешал! По крайней мере, сам Торвард в таких условиях только этим бы и занимался. Но похоже, что сын Хеймира предпочитал мечтать о мести, вместо того чтобы готовиться к ней!

Это было нечестно. Решительно все, на что падал его взгляд – от Поминального Дракона до фру Сэлы с ее сынишкой, сама земля под ногами, неровная линия дальних гор на другом берегу фьорда, – все было частью его и давало ему опору, точно тысячи корней. Эта поляна, на которой его предки веками приносили жертвы, словно держала его на ладони и вливала в его жилы жар всей той жертвенной крови, что священный камень впитывал в себя со времен конунга Торгъерда. На них смотрела сотня людей, и он каждого знал по имени.

А Эгвальд не знал здесь никого, и для него эта плотная толпа была все равно что деревья в чужом лесу. Полное одиночество лишало Эгвальда последних сил; истомленный раной и отчаянием, озлобленный, он казался бледным и бесплотным, как случайный блик лунного света на сером камне. И ему Поминальный Дракон внушал такие видения, что на лице его появлялось выражение неосознанного и неодолимого ужаса, какого Торвард не видел у Эгвальда даже в той злосчастной битве. И Торварду было стыдно за неравенство этого поединка, которым он хотел оправдаться, а вместо этого углублял свою вину. Он всегда любил покрасоваться своей силой и ловкостью, как перед своими, так и перед чужими, но сейчас это было нечестно! С тем же успехом он мог бы биться с женщиной или ребенком.

Надо было заканчивать. Он просто отводил своим тупым клинком остро отточенный меч Эгвальда, просто предупреждал его выпады и легко уклонялся, даже не задумываясь, потому что сам-то не сидел без упражнений ни единого дня. По привычке ему хотелось давать противнику советы, как он делал, если бился с кем-то из своих молодых и менее опытных хирдманов. Он уже не раз пропускал отличные случаи нанести тот «смертельный» удар, который был оговорен в условии поединка, но все тянул, давал противнику больше времени, чтобы прийти в себя. Но Эгвальд быстро выдыхался, и время работало не на него.

Сначала Торвард стоял спиной к фьорду, но в ходе поединка они поменялись местами, и теперь перед глазами Торварда лежал край Драконьей рощи, обращенный к морю. Роща лежала выше по склону горы, и деревья не мешали ему видеть воду внизу и противоположный берег. По фьорду что-то двигалось: небольшая снека скамей на восемь по борту шла на веслах. Корабль не здешний, но хорошо знакомый… Он был здесь совсем недавно… Болли Рыжий! Тот самый, что приплыл вместе с Гельдом Подкидышем и первым рассказал о деве-скальде из Эльвенэса, о ее ненависти к нему, Торварду, о том, как она подбивает Эгвальда ярла в поход на фьяллей… Могли быть десятки причин, по которым Болли Рыжий, уплывший месяц назад на юг, мог вернуться так скоро. За это время он успел бы не дальше Острого мыса…

Острый мыс! Для Торварда это название было связано прежде всего с Бергвидом Черной Шкурой, и только о нем он сейчас подумал. Если Болли вернулся – значит, Бергвид преградил ему путь. Или он собирается сам напасть на Фьялленланд!

Эта мысль так поразила Торварда и показалась настолько вероятной, что он отскочил назад и поднял левую руку, что, хотя на руке этой сейчас не было щита, означало «мир». Эгвальд застыл, держа оружие наготове, но невольно радуясь внезапной передышке, независимо от ее причин. Он и перед тем замечал, что его противник как-то часто посматривает мимо его плеча, за спину, и встревожился, не зная, что там такое.

– Эй! – Торвард быстрым взглядом окинул своих людей, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Подите узнайте, зачем вернулся Болли. Если что-то важное, тащите его сюда. А мы с тобой, Эгвальд ярл, – он снова посмотрел на своего соперника, – продолжим в другой раз. Когда ты окрепнешь и поупражняешься. За нынешнее, прости, мне стыдно перед Поминальным Драконом!

* * *

Увидев, что сделалось с Эгвальдом ярлом от вестей Болли Рыжего, Торвард конунг преисполнился к нему уважением и сочувствием, которых тот не мог вызвать в нем бездарным поединком. Вовсе не будучи бессердечным человеком, Торвард не мог остаться равнодушным к горю брата, у которого сестра попала в руки Бергвида Черной Шкуры. Смелость самой йомфру Вальборг тоже заслуживала лучшей награды, и в первый миг Торвард усомнился, а правильно ли было с его стороны требовать к себе дочь конунга, когда между ними на дороге залегает такой зверь, как Бергвид.

И опять Бергвид! При мысли о нем Торвард ощутил такое возмущение, что в ярости взял свой тупой меч за оба конца, согнул в кольцо и бросил оземь. Разграбив «Бергбур», Бергвид ограбил самого Торварда, поскольку и люди, и выкуп, который они везли, принадлежали ему!

– Чтоб его тролли драли! – с чувством пожелал Торвард. – Луг лами гвайте! Лиуг баотгельтахт! Ко ндеахайр-си рэ уайм! Кайлеан кальях! Гвэд а мадра! Так значит, все погибли? – переспросил он у Болли, сложив руки на груди и стараясь успокоиться. – Бергвид не взял пленных?

– Спрашивай вот его, конунг! – Болли вытолкнул вперед Аудуна, но тот только хлопал ртом, совсем растерявшись при виде ярости конунга, устрашенный потоком эриннских ругательств, которые хотя и предназначались не ему, но звучали очень уж непонятно и грозно.

– Говорит, что только девушку, а остальных всех – в море, и голову долой! – вместо племянника ответил сам Болли. – Он же всегда так делает. И я подумал: я утоплюсь, если Торвард конунг узнает об этом не от меня!

– А что Ормкель? – воскликнул Эйнар, непривычно бледный и взволнованный.