Утренний Всадник
– А того! – грубовато ответил Баян. – Лучше уж тебе знать, чего уж там, раз мы теперь навек неразлучны, как Небесные Братья. Он у меня один, и я у него один, и лучше я сам себе горло перережу, чем из-за девки с ним поссорюсь. Ты ему нужна – я ему еще тогда, зимой, нашим отцом поклялся, что буду тебе братом. И все. Чего я там раньше думал, пока мы с тобой на пару воду носили, – это дело прошлое, померло и сгорело. Мне удачи своей хватит, а ему ты нужна… Так что ко мне он не ревнует. Он мне верит. А вот Боримир этот, морок лешачий…
Смеяна молчала, не зная, как ко всему этому отнестись. Ее обидело, что два брата решили ее судьбу, не спросив ее желания на этот счет, но она и сама давно привыкла к Баяну как к брату. Она привыкла к их странному содружеству, где каждый уравновешивал двух других, но глубинное чувство ей подсказывало, что такое равновесие не будет вечным. Она знала, что Держимир давно разглядел в вещей деве просто девушку и она нравилась ему, несмотря на несходство с образом красавицы.
– Ох и дурные же князья мне попадаются! – печально протянула Смеяна. – Один весенней тоской болен, другой… не знаю чем. Дурью упрямой!
– Иди, узнай! – Баян подтолкнул ее к лестнице. – Он там один сидит. Так и будет до утра сидеть, я его знаю. Велу своей тоской кормить…
Смеяна не знала, что сказать и на что решиться, а ноги уже сами понесли ее вниз по лесенке. При всех тревогах и сомнениях ее грела мысль о том, что все это правда – что она отчаянно нужна Держимиру и он, даже глядя в сторону, не выпускает ее из ума. Может, он уже и передумал, но чтобы сам признал себя неправым – нет, такого с ним не будет! И ждать нечего. «Ладно уж! – снисходительно думала Смеяна, переставляя ноги с одной ступеньки на другую. – Князь, чего с него взять? А я не гордая…»
В гриднице горел огонь в очаге, неровными отблесками освещая спящих отроков на лавках и на полу, на постланном сене. Держимир сидел возле очага и глядел в огонь. Его лицо вдруг напомнило Смеяне тот далекий зимний вечер, когда они ночевали в дебрическом городе Хортине после встречи с Князем Волков. Держимир был так же замкнут и угрюм, как будто смотрел в лицо злой судьбе и думал о своем бессилии перед ней.
Смеяна неслышно прошла через гридницу и села возле очага сбоку от Держимира. Он заметил ее, когда она была уже рядом, и вздрогнул. Смеяна встретила его напряженный, скрытно-вопросительный взгляд, но он ничего не сказал. Сама она уже поостыла после дневных споров, ей хотелось помириться, но Держимир не умел так легко забывать раздоры.
– Чего не спишь – все о походе думаешь? – спросила Смеяна.
Держимир покосился на нее и не ответил.
– Да ладно тебе! – со вздохом сказала Смеяна. – Бедная я несчастная! Что за князь мне достался! Хочешь удачи, а сам все против нее делаешь!
– Как это – против нее? – наконец подал голос Держимир и коротко глянул на Смеяну.
Он старался говорить ровно, но голос его оставался напряженным.
– Я тебе говорю: отдай сокола, помирись с Боримиром!
– Сказал уже – не отдам! – Держимир чуть повысил голос, и в нем слышалась прежняя непреклонность. – А ты-то чего беспокоишься? Или Боримира жалко? Еще бы, он тебе такую честь воздал! Верховной волхвой обещал сделать! Знал бы он, кто ты родом! Поглядел бы, как ты дома репище полола!
Смеяна лукаво улыбнулась: слава Макоши! Раз начал браниться, значит, оттаял! Если бы он молчал, то было бы гораздо хуже.
– А ты, светлый княже, ведь меня на репище не видел! – дразняще зашептала она. – И рода моего настоящего ты не знаешь! Хоть у братца спроси, он от моих Ольховиков слышал: я по крови им чужая, моя мать издалека пришла, и рода ее никто не знал! Может, я родом не хуже тебя? Может, я княжеская дочь?
Держимир усмехнулся с показным презрением, но лицо его оттаяло и ожило. От одного ее присутствия ему становилось легче. Отступали терзавшие его мысли о том, что другой может попытаться отбить у него Смеяну и вместе с ней удачу, как он отбил ее у Светловоя.
– Чего бы он там тебе ни обещал – я ему шею сверну, если он еще раз на тебя так посмотрит! – глядя в огонь, с угрюмой решимостью пригрозил Держимир.
Смеяна фыркнула:
– Сверни, сделай милость. Только подумай – на что тебе его земли? Мало тебе забот со своими дрёмичами, чтобы еще с рарогами возиться?
– Да сдались мне его рароги, Морок их дери! – досадливо ответил Держимир.
Гордость не позволяла ему прямо сказать о том, что его беспокоило. Он хотел, чтобы Смеяна рассеяла его тревогу, но не мог открыто в ней сознаться, не хотел даже, чтобы она сама догадалась. А она смотрела на него как на медведя, который вроде бы приручен, но может показать зубы, вот как сейчас, и поворачиваться к нему спиной ни в коем случае нельзя. Но, если его погладить, он, может быть, и не укусит.
– Дурак он, этот Боримир, – насмешливо сказала Смеяна. – Думает, что удачу можно у судьбы силой вырвать.
Держимир посмотрел на нее и больше не отводил глаз. Эти слова точно так же относились и к нему самому.
– А удачу приманивать надо! – лукаво продолжала Смеяна. – Свой норов буйный смирять ради нее, жертвы ей приносить добрыми делами, ибо Макошь Матушка велела: что имеешь доброго – поделись, и богатство твое умножится, как умножается зерно в земле. Кому на руку птица небесная села, ее хватать и в мешок прятать не надо, а то будет она в мешке как простая курица. Ее любить надо, и не гордиться, и не жадничать, и не злиться. И верить ей. Тогда она с тобой останется.
Держимир слушал ее, но не понимал самого главного. Что нужно делать и чего не делать, чтобы не упустить удачи, он от нее слышал много раз. Но ведь рядом с ним сидела не небесная птица, а живая девушка. Что нужно сделать, чтобы она полюбила его по-человечески?
Но вот об этом он не умел спросить. А Смеяна не знала, что ответить. Светловой когда-то был для нее прекраснее всех на свете и казался ей частью ее самой. Про Держимира ни того ни другого сказать было невозможно. И лицом, и нравом он был далек от совершенства, Смеяна то сердилась на него, то жалела и за три месяца так и не смогла определиться, ответить на самый простой детский вопрос: он хороший или плохой? Он весь был из противоречий, как сам огонь. Но когда Смеяна вспоминала прозрачную стену, в которую был заключен Светловой, то Держимир, при всем его дурном нраве, казался близким, почти родным.
– А ты… – шепотом спросил Держимир и запнулся.
– А я… не знаю, – прошептала в ответ Смеяна и отвела глаза.
Она его поняла, и он ее понял. И этого ответа было достаточно. Живая девушка, заключившая в себе его Жар-Птицу, все-таки не сказала нет.
К себе в горницу Смеяна вернулась быстрее, чем ожидал Баян, уже пристроившийся было спать в верхних сенях. Сначала он начал ворчать, решив, что они так ни до чего и не договорились, но потом умолк. Он был вовсе не глуп и по лицу Смеяны понял: в их неразлучной троице эти двое завели общие тайны, в которые его третьим не пустят.
Глава 5
Уверенность в своих силах не сделала Держимира беспечным. Напротив: понимая, что Боримир рарожский не мог не затаить жестокой обиды, он постоянно был готов к новому столкновению. Вниз по течению Краены дружина полюдья двигалась медленно, задерживаясь в каждом городке на три-четыре дня: пока снег не растаял и весенняя распутица не лишила рарогов возможности напасть внезапно, князь Держимир не хотел покидать рубеж. Вдоль пути полюдья, позади и впереди, постоянно разъезжали дозорные отряды. Это дело приходилось так по душе Баяну, что брат теперь видел его очень редко: только в промежутке между двумя поездками.
Но весна наступала все решительнее, как ей и положено в соответствии с мировым законом. Возле городка Ратенца пришлось перебираться с реки на берег: лед стал слишком ненадежен.
– Теперь уж не поскачешь! – приговаривали отроки, а Держимир подумывал задержаться здесь до тех пор, пока дороги просохнут.
– Сейчас мы в самом опасном месте! – объяснял он Смеяне, но вместо страха на лице «Солнечной Княгини» отражалось лишь любопытство. – Эта река потому Ратицей зовется, что рати на ней не переводятся. Рароги тем берегом владеют, а хотят и наш захватить до самого Истира. Тогда весь полуночный берег Краены тоже будет за ними.
– А нам что останется? – отвечала возмущенная Смеяна, не осознавая даже, что говорит «мы» о чужом ей племени дрёмичей. Как трудно порой различать чужих и своих! – Но ведь он не станет нападать? – в восемнадцатый раз переспрашивала она.
– Не станет! – Держимир решительно мотал головой. – Куда им без сокола?
При этом он бросал беглый взгляд на сокола, по-прежнему прикованного за ногу золотой цепью, и другой, более продолжительный, – на Смеяну. В душе он был твердо убежден, что не в священной птице чужого племени, а только в ней, Смеяне, заключен источник его силы.
За такой беседой однажды вечером их застал гонец. Дружина еще не закончила ужинать и никто не вставал из-за столов, когда в нижних сенях послышались шум и возбужденный говор.
– Отрок из Воронца! – кричали оттуда. – К тебе, княже!
Через несколько мгновений перед Держимиром стоял гонец – средних лет русобородый отрок, забрызганный грязью по пояс.
– Я из Воронца! – подтвердил он то, что князь уже успел услышать. – Прислал меня воевода Наслав. А вести у нас худые. На твою землю, княже, вторгся ратью князь речевинский Велемог.
Сначала стало тихо, потом все в гриднице разом загомонили. Все ждали нападения рарогов, готовились к нему, но никому не приходило в голову ждать беды из-за Истира!
– Что? – вскрикнул Держимир и даже вскочил на ноги.
Ему казалось, он ослышался. Не таких вестей он ждал. «Боримир из-за Ратицы» внезапно превратился в «Велемога из-за Истира».
– Не может быть! – звонко вскрикнула Смеяна, и это была именно та мысль, которая звучала в голове Держимира.
Сосредоточив все мысли на рарогах, он давно забыл и о том, что у него были нелады с Велемогом Славенским, и даже о самом его существовании. Заботы из-за спорной невесты Дарованы, из-за сожженного города улетучились из его памяти. Видит Перун Праведный, сам Держимир не дал никакого повода для возобновления старой вражды!
Но едва ли чье-нибудь изумление в гриднице много повидавшего, боевого города Ратенца могло сравниться с изумлением Смеяны. Как и все, она ждала бед от рарогов. Но не только неожиданность известия не давала ей в него поверить. Ведь речевины были ее родным племенем, она никак не могла считать их врагами!
– Их ведет сам Велемог, – продолжал тем временем гонец. – Они переплыли Истир сразу, как только сошел лед. Они пытались взять Краенец, но он держится, как говорят, до сих пор. Тогда они пошли дальше, а под ним оставили несколько сотен войска. Они захватили два городка и разграбили всю твою дань, княже. Воевода Наслав послал меня сказать тебе, что он будет держаться сколько сможет.
На этом вести воеводы-посадника из становища Воронец кончались. Он не прибавил просьбы к князю идти на выручку. Это Держимир сообразит и сам.
В этот вечер князь и его ближняя дружина отправились на покой поздно. В городки на Краене и в Междуречный лес были отправлены новые гонцы с приказом скорее присылать собранные полки. Жители по берегам Краены и Ратицы были оповещены, и уже к утру возле ворот оказались волокуши, нагруженные домашним добром, ревущие коровы и блеющие овцы, толпы мужчин, женщин с детьми, старух с курами под мышкой. Старейшины кланялись князю и просили принять их с родовичами в город. А уж они с сыновьями не заробеют и пойдут против речевинов. Охотничьи луки, копья, топоры здесь имелись у всех мужчин; кое у кого были даже настоящие шлемы, раздобытые в походах былых годов.
Весь следующий день прошел в заботах. Излишней суеты не наблюдалось, но Смеяна не находила себе места от тревоги. Даже в тот далекий вечер, когда на огнище Ольховиков явились отроки Держимира, ей было скорее весело, чем страшно. Теперь все изменилось: видя, с каким испугом жители окрестных огнищ стремятся за стены городка, с какой решимостью мужчины просят князя вести их на защиту земли от «кровопийцы Велемога», она ужасалась, всем существом чувствуя: это – война, кровавый пир Морены. Не верилось, что ее несут речевины, среди которых Смеяна родилась и выросла. «Это Велемог – кровопийца! – возмущалась она. – А речевины – нет!» Но доказать она никому ничего не могла и не раз замечала косые взгляды дрёмичей, вызванные ее речевинским выговором.
А что, если в Велемоговом войске идут ее бывшие родичи – Варовит, Даян, Забота?
Священный сокол, словно заразившись общим настроением, тоже беспокоился. Когда Смеяна была в гриднице, он срывался со спинки княжеского престола, к которой был прикован, хлопал крыльями и все норовил сесть к ней на плечо. Смеяна так и не смогла выучиться держать ловчую птицу и только отмахивалась; но сокол не унимался, проявлял недовольство и стремился к ней. Она перестала подходить к нему близко, а отроки видели в беспокойстве сокола верный знак того, что война будет долгой и трудной.
Смеяне не находилось никакого дела во всей подготовке, которой были заняты и Держимир, и Баян, и Дозор, и все остальные.
– Погоди, душа моя, не до разговоров! – ласково, но решительно отстранял ее даже Баян, не имея времени отвечать на ее детское беспокойство: «А что теперь будет?» – Вот проводим твоих соплеменников дорогих назад за Истир, вот тогда и потолкуем.
«Вечно им всем некогда!» – обиженно ворчала Смеяна, вспоминая ведуна Велема, который вот так же, бывало, отговаривался недосугом и не хотел отвечать ей. Где же ей найти такого, кто все ей объяснит? А спроси – опять к Макоши пошлют.
Во всех заботах последних месяцев Смеяна почти забыла о первоначальной цели своего путешествия, о священной Чаше Судеб. Не надо искать чашу тому, кому сама судьба ломится в дверь!
Но под вечер второго дня Смеяна вспомнила еще об одном средстве. К ее поясу была крепко пришита серебряная бляшка с волнистым Велесовым узором. Поймав нежданно пришедшую мысль, Смеяна сначала сама ее испугалась. Как это так – позвать Серебряного Волка и попросить у него помощи? Захочет ли он ей помогать? Сможет ли? Ведь и его возможности, хоть он сын Велеса и Князь Волков, тоже не беспредельны. А как его позвать?
Еще ничего не решив, Смеяна осторожно отпорола бляшку от ремня и зажала в кулаке.
– Чего там, душенька? – окликнула ее молодая боярыня, невестка ратенецкого воеводы, у которой Смеяна жила. – Оторвалось чего? Скажи девкам, пришьют. Или дай я сама.
Боярыня уже знала, что Смеяна не дружит с иголкой и ниткой.
– Нет, ничего! – отмахнулась Смеяна.
Здесь, пожалуй, ничего не выйдет. Вопреки предсказанию самого Огнеяра, Смеяна понятия не имела, каким образом эта бляшка поможет ему услышать ее зов. Но она не отчаивалась, веря, что ей поможет тот непонятный внутренний голос, помогавший уже не раз. Нужно только сосредоточиться. Забраться в тихое место, где никто не помешает. Куда?
«А куда обычно ходят гадать? – вдруг осенило ее. – Да в баню!» Вспомнились зимние вечера, когда они вместе с сестрами бегали к бане слушать баенного, а самые смелые даже просовывали руку в узкое окошко, чтобы по прикосновению руки «хозяина» узнать, хороша ли окажется жизнь в замужестве. Вспомнились сдавленный смех, повизгивания, ойканья, шепот, как живые зазвучали голоса Верёны, Веснянки, Ласки, Топотушки, Синички… И они гнали ее прочь, потому что от блеска ее желтых глаз было еще страшнее.
Смеяна взгрустнула ненадолго, сжимая в руке серебряную бляшку. Трудно было примириться с мыслью, что она едва ли когда-нибудь вернется на родное огнище Ольховиков, к людям, принявшим к своему очагу ее мать, вырастившим ее саму как родную. И не их вина, видят боги, если она не всегда чувствовала себя там счастливой. Человеческий род живет по законам, а если кто-то не может или не хочет исполнять их, то он не вправе обвинять других в своих неудобствах. Боги устроили мир так, чтобы всегда выживал род.
Громкий говор в нижних сенях вывел Смеяну из задумчивости. Один из ближних городков, Листвин, прислал дружину: пять десятков хорошо вооруженных, умелых воинов. Смеяна слышала внизу бодрый голос Держимира и хотела уже бежать к нему, но вспомнила о бляшке в своей руке. В гриднице от нее не будет никакого толку. Но если бы она смогла как-то помочь, присоединить свою странную и плохо управляемую силу к общим силам дрёмичей!
Минуя бурлящую, звенящую оружием толпу мужчин в нижних сенях, Смеяна через задний двор скользнула к бане. Сейчас тут было пусто, темно, холодно и по-особому сыро.
– Батюшка-Баенный, не погневайся, пусти! – шепнула Смеяна на пороге. – Я тебе гостинца принесла.
Она положила на полок пирожок с капустой, прихваченный из горницы, присела на край длинной лавки. Воеводская баня была не чета домашней – просторная, рассчитанная на десяток человек одновременно. Смеяна осторожно зажгла лучинку: ее кошачьи глаза видели и без света, но для ворожбы нужен огонь. В бадейке осталось немного воды. Зачерпнув ковшиком, Смеяна поставила его возле себя на край лавки.
За спиной ее послышался скрип, потом чмоканье. Мгновенно похолодев, Смеяна едва сдержала крик и резко обернулась. С полка на нее не мигая смотрели бледно-зеленые круглые глаза. Вокруг них вилась темно-серая шерсть, скрывавшая все жутковатое существо. Баенный казался похожим на очень пушистого кота. Несколько мгновений Смеяна колебалась, остаться или бежать отсюда. Но вдруг глаза закрылись, зеленоватое мерцание погасло, баенный пропал. Пирожок с капустой пропал вместе с ним. Заметив это, Смеяна вздохнула с облегчением: раз ее угощение понравилось хозяину, значит, ей дозволено остаться. Ненадолго.
Торопясь использовать время с толком, она опустила серебряную бляшку в воду и наклонила над водой лучинку. А дальше что? Не призывать же, как в новогодних гаданиях: «Явись ко мне, суженый-ряженый!» Он ведь ей не суженый и вовсе не для того нужен.
Смеяна всматривалась в тусклый серебряный блеск под темной водой, всем телом ощущая вокруг навязчивую банную сырость, и старалась забыть об этой бане, обо всем городе Ратенце, а вспомнить ту заснеженную лесную речку неподалеку от Хортина и Велишина, где дружина Держимира встретила Огнеяра Чуроборского. Она представляла себе его невысокую, но крепкую и подвижную фигуру, его волчью накидку, резкие черты смуглого лица, черные брови, темные глаза с красной искрой на дне. Каждая мелочь его внешности так четко и крепко держалась в ее памяти, что Смеяне нетрудно было вообразить себя снова стоящей рядом с ним. Ей даже вспомнился жар, исходящий от его тела, жар Подземного Пламени, но при этом она чувствовала не страх, а восторг, преклонение перед этой стихийной, но надежно смирённой в узде силой. Образ Огнеяра, образ снежного леса и волчьих голосов где-то за деревьями, его мира, неразрывно слитого с ним, ожил и задышал рядом с ней. Смеяна едва успела обрадоваться – получается! – как вдруг ощутила тревогу. Образ Огнеяра, принявший протянутую Смеяной невидимую нить, схватил ее слишком крепко и с силой потянул на себя. Вскрикнув, она уронила горящую лучинку в ковшик и обеими руками вцепилась в края лавки: ей показалось, что сила Князя Волков сейчас оторвет ее от лавки, вытащит из этой баньки и унесет через леса и долы – туда, где он сейчас. Связь между ними оказалась слишком живой, а соотношение сил – неизмеримо.
Лучинка коротко, сердито зашипела и погасла, в бане стало темно. Смеяна таращила глаза, стараясь заново привыкнуть к темноте, резко хватала воздух ртом, не в силах справиться с дрожью. Ничего не вышло. Она ни слова сказать ему не успела. Вот так: не все же одним счастьем пробавляться, надобно же и умение.
Скрипнула дверь бани, Смеяна вздрогнула. В низкий дверной проем просунулась какая-то темная фигура, сверкнули два красноватых огонька. Примерно на высоте человеческого лица.
– Эй, сестренка! – позвал низковатый, звучный, единственный на свете голос. – В какую же ты нору забралась? Или тут получше места нет? А лучину зачем утопила?
Смеяна зажала себе рот ладонью: ей хотелось вопить изо всех сил. Темная баня кружилась и качалась, как лодка на стремительной ночной реке. Этого не могло быть – однако это был он. Огнеяра Чуроборского ни с кем не спутаешь.
А он тем временем прошел в баню, выловил лучину из ковшика, как-то небрежно стряхнул с нее воду, и уже через мгновение лучина ярко горела. Смеяна не поняла, каким образом Огнеяр ее зажег, но она не удивилась бы, если бы он добыл огонь простым щелчком пальцами. Подземное Пламя жило в нем самом, так зачем ему кремень, огниво, трут? Огонек на кончике лучины показался ей красным, как искра в глазах самого Огнеяра.
– Вот так! – удовлетворенно сказал оборотень, пристроив лучину в щель рассохшейся старой лавки. Потом он посмотрел на Смеяну и спросил: – Ну, чего глаза таращишь? Вот он я. Звала ведь?
– Ты… откуда взялся? – спросила Смеяна, с трудом вспомнив хотя бы эти слова. Изумление прогнало даже ее робость перед Князем Волков. – Ты что… прямо вот так… оттуда?
– Да нет. – Огнеяр усмехнулся и сел на ближайшую лавку. – На самом деле, я еще вчера из дома собрался. Дела у вас тут такие, что сами едва ли справитесь.
– Вчера! – воскликнула Смеяна, уразумев пока что только начало его ответа. – Что же – от твоей земли досюда только день пути?
Огнеяр ответил не сразу, а сначала посмотрел на нее спокойным и пристальным взглядом. И Смеяна вдруг устыдилась своего недоверия: вспомнила, кто он такой.
– У Князей Леса свои дороги, – только и сказал Огнеяр. – Ну что, опомнилась? Тогда пошли.
– Куда?
– В гридницу. Не в бане же о таких делах толковать. В бане только мелкая нечисть промышляет.
– А ты кто? – с детским простодушием, отчасти наигранным, спросила Смеяна уже на пороге.
– А я – нечисть крупная! – с такой же наигранной гордостью ответил Огнеяр и улыбнулся. – Я – Князь Волков!
* * *В княжеской гриднице было множество народу: Держимировы и ратенецкие отроки, прибывший сегодня листвинский полк, воеводы всех степеней, старейшины окрестных родов. Стоял гул голосов, дым от трех очагов медленно вытягивался в дымовые окошки, повисал над столами. Однако едва лишь Огнеяр Чуроборский встал на пороге, как стало тихо. Его заметили все, и не заметить было невозможно: с ним приходила невидимая, но могучая сила, заставлявшая разом забыть обо всем и привлекающая внимание к себе. Каждого как будто толкнула невидимая рука, неслышный голос шепнул: эй, оглянись-ка!
Князь Держимир молча встал с места и выпрямился. Как ни велико было его удивление, он сразу понял: дебрический оборотень просто так не придет.
– Здравствуй, Держимир! – просто сказал Огнеяр и протянул руку.
Держимир сделал шаг вниз по ступенькам престола и подал ему руку в ответ. По крайней мере, Огнеяр Чуроборский пришел как друг, а это уже очень много. После той встречи в лесу Держимир высоко ценил его могущество, мало понятное простым людям, но весьма ощутимое.
– Откуда я, не спрашивай, – продолжал Огнеяр. Он не считал для себя обязательными длинные подходы и сразу приступал к делу. – Лучше послушай с чем.
– Садись. – Двинув бровью, Держимир согнал с лучшего места Озвеня, и Огнеяр сел. – С чем бы ты ни пришел – я тебе рад.
– Еще бы! – Огнеяр непонятно усмехнулся, на миг показав ослепительно-белые клыки, выступающие из ряда верхних зубов. – Где птица-то ваша?
Он огляделся, остановил взгляд на соколе, прикованном над княжеским сиденьем.
– Ты об этом? – не отводя глаз от гостя, Держимир кивнул в сторону сокола.
– Ну, да. Конечно, не Жар-Птица, но беспокойства тебе принесет не меньше. На тебя за эту птицу Боримир Огнегорский ратью пошел.
Гридница охнула, но не очень громко. Этой вести ждали. И только через некоторое время до людей дошло, что теперь на них идет два вражеских войска с разных сторон.
– А ты откуда знаешь? – по первому побуждению воскликнул Держимир.
Он сообразил быстрее других, и желание, чтобы это оказалось неправдой, возобладало и над вежливостью, которой в нем было мало, и даже над благоразумием, которого было несколько больше.
Вместо ответа Огнеяр посмотрел ему в лицо так внимательно и пристально, точно ему вдруг понадобилось как следует разглядеть дрёмического князя и понять самое важное в нем. В его взгляде не было гнева или обиды, но Держимир мгновенно понял сам: откуда бы ни брал свои вести сын Подземного Хозяина, им следует верить и не спрашивать об их источнике.
– Он идет с истоков Краены и путь держит к Макошиному-на-Пряже, – спокойно продолжал Огнеяр, как будто его и не перебивали. – После того как ты у него сокола отобрал, он чуть с княжьего стола не полетел. Еще бы: главную святыню племени потерять! Не каждый князь сумеет! Рароги так рассуждают: раз священный сокол не вернулся, значит, князь Сварогу не угоден. То есть Свентовиду.