Молча кивнув, Вильмунд конунг вслед за рабыней направился к девичьей. Мачеха уже ждала его, сидя на краю пышно убранной лежанки и держа на руках маленького Бергвида. При виде Вильмунда ее миловидное лицо озарилось ласковой улыбкой, и Вильмунд не удержался от улыбки в ответ. Мачеха была старше его всего на четыре года, и ее красота, ее ласковое обращение заметно утешали его в потере Ингвильды. Чем суровее обходилась с ним невеста, тем приветливее делалась мачеха, и Вильмунд испытывал к ней благодарность за это.
– Садись-ка рядом со мной, конунг! – сердечно сказала Далла, передавая ребенка Фрегне.
Ни в чьих других устах слово «конунг» не доставляло Вильмунду такого удовольствия. Сев рядом, он взял руку Даллы и крепко сжал. Нет, жизнь может быть совсем не плохой, когда где-то рядом есть такая приветливая женщина, такая нарядная и красивая в зеленом платье с отделкой из полос синего шелка, с золотыми цепями на груди и золотыми браслетами на обеих руках. Вильмунд придвинулся к ней поближе, и Далла бросила на него многозначительный взгляд, ласковый и чуть смущенный одновременно. Свободной рукой она разглаживала на коленях передник из тонкого говорлинского льна, вышитый крупными стежками синей шерсти и безупречно чистый, носимый только ради обычая.[4 - Передник, как и головное покрывало, был частью костюма замужней женщины.] Так и казалось, что она хочет броситься ему на шею, но стесняется рабынь, сидящих поодаль за прялками. Рядом с этой маленькой женщиной Вильмунд чувствовал себя настоящим конунгом. И притом она так добра, так деятельно и внимательно заботится о его пользе, дает такие умные советы! Вильмунд потянулся обнять ее сзади, но она бросила взгляд на женщин и оттолкнула его руку.
– Послушай-ка, что я хотела тебе сказать, – торопливо, словно боясь отвлечься и забыть, начала кюна Далла. – Конечно, ты правильно поступил, что поручил этому Брендольву с восточного берега выводить такого хорошего коня и тем дал ему возможность стать победителем. Но я боюсь, что он не очень хорошо тебя отблагодарил.
– Что такое? – Вильмунд нахмурился. Сама Далла посоветовала ему дать коня Брендольву, и он был очень доволен исходом дела, которое и прославило его как владельца коня, и позволило оказать честь будущему родичу Хельги хёвдинга.
– Ты ведь заметил, что на обратном пути он беседовал с Ингвильдой? – с намеком глянув ему в глаза, произнесла Далла.
Вильмунд опустил взгляд. Он не любил говорить об Ингвильде даже с Даллой. И именно потому, что кюна Далла знала все неприятные для Вильмунда особенности отношений с невестой.
– Конечно, ты видел! – без прежней мягкости, настойчиво продолжала Далла. – Этого не видел разве что слепой! Все видели, как она приветливо говорила с ним, чтобы побольше уязвить тебя! На глазах у всех людей! Она ни перед чем не остановится, чтобы тебя опозорить! И все видели, как она подарила ему кольцо. Я не слышала, о чем у них шла речь, но боюсь, что эта дружба плохо кончится!
– Но что там может быть? – не поднимая глаз, хмуро ответил Вильмунд. – Она же вслух говорит, что любит рябого тролля. Не может же она полюбить еще и этого… Правда, он тоже рябой, хотя до того ему далеко.
– Зато он может полюбить ее! – горячо воскликнула кюна Далла. Так говорят: «Но ведь дом может загореться!» – О, я-то видела, какими глазами он на нее смотрит! И тогда, на пиру, когда она хотела подать ему рог, и потом на дороге, и еще раньше, здесь, в усадьбе! Он просто ест ее глазами! Того гляди, он передумает жениться на дочке Хельги хёвдинга.
Кюна Далла замолчала, давая Вильмунду самому сделать нерадостные выводы. Но он пожал плечами: ну и что?
– Ты не понимаешь! – сокрушенно втолковывала кюна Далла. – Ведь Брендольв – твой человек. Он сам, без зова, приехал сюда, чтобы сражаться вместе с тобой. А Хельги хёвдинг не приехал и не собирается. Если Брендольв женится на его дочке, то сможет гораздо легче собрать войско восточного берега и привести сюда. Он знатного рода, знатнее Хельги Птичьего Носа. Если наши дела пойдут хорошо, то можно будет заставить восточный берег выбрать в хёвдинги его, Брендольва! И тогда восточный берег будет весь в наших руках! Понимаешь? А для этого нужно, чтобы он женился на дочке Хельги, а не бросил ее ради Ингвильды!
– Но как он бросит ее ради Ингвильды, если Ингвильда его не любит?
– Она может притвориться! Ты не знаешь, как хитры могут быть женщины, как умело они притворяются! – горячо убеждала кюна, а у Вильмунда, увы, не хватило сообразительности принять это к сведению. Он был слишком сокрушен и не имел желания искать себе другие беды, кроме тех, что находили его сами. – Она может сделать вид, что любит его, и тогда он поможет ей бежать отсюда!
– Бежать? – Изумленный Вильмунд поднял глаза на кюну. Ничего подобного не приходило ему в голову, и при всей его досаде на Ингвильду лишиться ее, да еще таким непочетным образом, казалось хуже смерти.
– Конечно! Он увезет ее к себе на восточный берег и тем опозорит тебя, лишит поддержки Хельги хёвдинга! От него надо избавиться.
– Как?
– Это не трудно. – Кюна небрежно махнула рукой. – Ты сейчас позови его и скажи, чтобы он ехал к моему брату Гримкелю… Или лучше пусть отправляется к себе на восточный берег и поторопит Хельги хёвдинга собирать войско. Нечего ему сидеть здесь, потому что без большого войска битвы все равно не будет.
Гест*, посланный на поиски Брендольва сына Гудмода, нашел его в спальном покое на лежанке за созерцанием потолка.
– Там пришел Торстейн из Утиного Озера, – рассказывал сидящий рядом Асмунд, напрасно пытаясь расшевелить друзей. – Приглашает завтра к себе метать камни. Говорит, он достал такой залог, что даже однорукий согласится попробовать. И что на этот раз он непременно одолеет Ингвара Косматого. Пойдемте? Вот посмеемся!
Брендольв пожал плечами.
– А еще парни придумали состязаться, кто лучше метнет нож за спину, – чуть помолчав, вспомнил Асмунд. – Не хотите попробовать?
– А еще можно сыграть, кто дальше плюнет, – с той же насильственной бодростью, передразнивая, предложил Эрнгельд.
Оба друга засмеялись, но в шутке была большая доля правды. До подобных детских забав оставалось недалеко.
– Брендольв сын Гудмода! – окликнул вошедший гест. – Конунг зовет тебя.
Как ужаленный, Брендольв дрыгнул в воздухе ногами и стремительно поднялся, стал оправлять рубаху, накидку и пояс. Неужели что-то начнет происходить? Наконец-то!
– Иди, иди! – насмешливо напутствовал Эрнгельд. – Должно быть, конунг хочет, чтобы ты вывел на бой еще одного жеребца.
– Или борова! – подхватил Асмунд. – Лучше всего было бы устроить бой свирепых жаб, но боюсь, они не проснутся даже ради конунга…
Брендольв их уже не слушал. Он бежал за гестом, убежденный, что наконец-то его ждет серьезное дело.
Против обыкновения, конунг ждал его не в гриднице, а в девичьей. Брендольв тут еще не бывал и с некоторой неуверенностью вступил во владения кюны Даллы. Сама она тоже находилась здесь и нянчила младенца, сидя на пышно убранной мехами лежанке. Резные столбы по углам делали лежанку похожей на почетное сиденье конунга и придавали молодой женщине истинно царственный вид. Но Брендольву было неприятно ее видеть: эта маленькая миловидная женщина с острыми хитроватыми глазками, с подвижным, но не слишком умным лицом чем-то не нравилась ему. При всей пестроте и пышности ее наряда, при всей надменности, которую она умела напускать на себя, она казалась полным ничтожеством рядом со спокойной, сдержанной Ингвильдой. Почему-то казалось, что кюна Далла как-то мешает Вильмунду сыну Стюрмира быть тем, кем он должен быть, имея на поясе освященный меч конунга.
– Я вижу, ты немного заскучал! – сказал Брендольву Вильмунд. – Смелому скучно сидеть без дела, верно?
Молодой конунг старался держаться бодро и говорить весело, но Брендольв видел, что тот чем-то угнетен, и это наполняло его самого неприятным чувством. Впрочем, чему удивляться? На месте Вильмунда каждый был бы невесел.
– Я хочу, чтобы ты поехал на Острый мыс и посмотрел, как там идут дела у моего родича Гримкеля ярла*, – продолжал Вильмунд конунг. – А потом тебе следует поехать на восточное побережье и передать Хельги хёвдингу мое приказание: немедленно собирать войско и вести его сюда. Теперь уже ясно, что фьялли и рауды не будут обходить Медный Лес с восточной стороны и восточному побережью ничего не угрожает. Хельги хёвдинг должен помочь нам отстоять западный берег. Скажи ему об этом. Ты – доблестный человек, и я уверен, что ты сможешь выполнить это дело.
Брендольв промолчал. Ему было неприятно, что его отсылают прочь, хотя бы и с таким почетным поручением. Он хотел что-то сделать сам, а ему досталось только подгонять Хельги хёвдинга. Который, по правде говоря, не нуждается в понукании и сам знает, что и когда ему делать.
– Вильмунду конунгу нужны верные люди на восточном побережье, – сказала кюна Далла. – Мы верим в твою преданность и будем рады узнать, что ты женился на дочери Хельги хёвдинга. Тогда мы сможем не опасаться предательства с его стороны. Тогда он не повторит ошибок Фрейвида Огниво.
– Хельги хёвдинг не может быть предателем! – горячо воскликнул Брендольв. Сомнение в чести Хельги хёвдинга задело его так же сильно, как если бы в предательстве обвинили его самого, и он враждебно глянул на кюну. Он неосознанно считал своим долгом защитить оставшихся за спиной близких от нападок этой женщины, которая так легко предала своего мужа и променяла его на пасынка. – Он – смелый, высокородный, доблестный человек! Я уверен, что он уже собирает войско! Просто он не хочет погубить его впустую и ждет, чтобы убедиться… Что весь Квиттинг пойдет в бой единой дружиной!
– Он сможет верить в это крепче, когда отдаст тебе дочку и в придачу войско, чтобы ты привел его сюда! – твердо, повелительно сказала кюна Далла. С неженской суровостью она глянула Брендольву в глаза, и он со всей ясностью ощутил, что власть здесь принадлежит именно кюне Далле, хочет он того или нет. – И чем быстрее все это произойдет, тем лучше. Будет хорошо, если ты отправишься в путь прямо завтра. Дорога неблизкая. Фьялли, может быть, сегодня ближе к нам, чем Хельги с его войском!
Брендольв вышел, и кюна Далла проводила его взглядом. В ее острых глазках светилось скрытое торжество. Вот она и одержала еще одну маленькую, но важную победу, выбила еще один камень из-под ног у своей соперницы. Брендольв пылок и решителен, он мог бы стать серьезной опорой для Ингвильды, если бы та успела его приручить. Кюна Далла была уверена, что точно разгадала замыслы ненавистной гордячки. Ведь склонность судить о других по себе – весьма распространенный недостаток, ему подвержены многие как благородные по духу люди, так и совсем наоборот. Как сказал бы Оддбранд Наследство, вор всех ворами считает. День за днем кюна Далла незаметно и умело разжигала в душе Вильмунда все большую вражду к невесте, которая, обернись все по-другому, могла бы вертеть им так же легко, как Далла. Только, разумеется, к своей собственной выгоде. Нет, Далле не нужна была женитьба Вильмунда и рождение его детей, которые преградят дорогу к власти маленькому Бергвиду, не нужно было усиление Фрейвида в ущерб ее брату Гримкелю, хёвдингу южной четверти Квиттинга. Ну, и себе самой она приобретет, если все сложится удачно, гораздо более приятного и удобного мужа, чем старый и грубый Стюрмир по прозвищу Метельный Великан.
Глава 2
Брендольв видел дороги и повеселее, чем оказался его путь от озера Фрейра к Острому мысу. Каждый вечер он с трудом находил ночлег для своей дружины: все усадьбы, даже дворы бедных бондов* были переполнены постояльцами, в основном беженцами с Севера. На Брендольва, знатного человека, приехавшего прямо от конунга, смотрели с тем же вопросом в глазах, с каким он сам смотрел на Вильмунда: когда же все это кончится? Скоро будем драться?
– Мы торчим тут, в этом навозном сарае, спим вповалку, как свиньи! – на одном из ночлегов ругался какой-то хёльд, у которого за спиной осталась сожженная фьяллями усадьба, а на руках полтора десятка домочадцев. – И еще благодарим богов, что нас пустили жить в старый хлев! А то могли бы остаться зимой в лесу! Дичи уже почти нет, серебро у меня на исходе. Вчера пряжку с пояса продал, скоро штаны буду руками держать! Мы угнали с собой все скотину, и вот уже съели всех коров и овец. Осталось приняться за лошадей! Так что впереди у нас каждый день – священный праздник!
– Конунг думает собирать войско или ждет, пока мы подохнем тут от голода? – уже безо всякой почтительности подхватил другой, даже не назвав сначала своего имени. – Если мы не вернем наши усадьбы до весны, не посеем вовремя, то я не знаю, сколько из нас увидит следующую зиму! Скорее, никто!
И в ответ Брендольву оставалось только повторять те же доводы, которыми отговаривался Вильмунд конунг, бранить медлительного – или изменчивого – Фрейвида хёвдинга, который не дает войска, обещать скорую помощь восточного берега… А что ему еще оставалось?
– Я, конечно, не вправе давать советы такому знатному человеку, – перед отъездом напутствовал Брендольва хозяин одной из усадеб, носившей смешное название Овсяные Клочья и так же переполненной незваными и невольными гостями, как и все другие. – Да тебе, пожалуй, и нечего бояться. С такой большой дружиной тебя не тронут…
– Кто не тронет? – хмуро спросил Брендольв. В тесном и душном овине, где он и его хирдманы спали чуть ли не на головах друг у друга, он совсем не выспался и чувствовал себя почти больным от усталости.
– Тролли знают их имена, а я и знать не хочу! Между нами и хутором Эрлейка Хромого завелись какие-то разбойники. И меня не удивит, если раньше они были добрыми бондами с Севера! Ко мне уже приходили люди, которые от них пострадали. Правда, у тебя большая дружина, а их гораздо меньше. Тебе не стоит тревожиться.
Но Брендольв тревожился, хотя и не за себя. Его опасения, с которыми он еще в начале зимы плыл домой от кваргов, начали сбываться во всей полноте. Хозяева усадеб жаловались, что бродяги выгребли все овощи из полевых хранилищ, унесли все сено из лесных сараев. Земля, до которой враги еще не дошли, уже оказалась разорена. Конечно, на дружину в сорок человек разбойничьи ватаги не смели покушаться, и Брендольв доехал до цели без приключений такого рода, но на душе у него было невесело. Глядя на унылые леса, голые каменистые холмы, меж которыми пролегал его путь на юг, он живо воображал оборванных, голодных, угрюмых людей, которым нужда и отчаяние не оставили другого выбора. Наверняка кто-то сейчас лежит в этих холмах с дубинами и луками, мерзнет, растирает застывшие пальцы, но не смеет развести огня, выжидая, пока поедет добыча послабее и попроще! Здесь-то никто не подумает, что в округе завелись тролли! Тролли завелись в человеческих душах, но это вызывало не возмущение, а горечь. Ибо этих троллей вырастила сама жизнь, и простым возмущением их не изгнать. Сначала надо изгнать из страны захватчиков. А победоносные битвы уходили в сознании Брендольва все дальше и дальше. У квиттов нет войска, нет достойного вождя. А без этого и сам Сигурд Убийца Фафнира* ничего не сделает. Это только в сагах герой бывает один… Странно было думать, что совсем недавно, пару месяцев назад, он сам, Брендольв, верил в саги и мечтал о великих подвигах, совершаемых в гордом одиночестве. Вздыхая при виде неприветливых холмистых долин, Брендольв надеялся, что малость поднабрался ума.
На Остром мысу было полно народу, как будто тинг, собранный здесь осенью, решил никуда не расходиться и переждать до следующего года. Но теперь Брендольва это не удивило. Завидев впереди море, он уверенно повел свою дружину к усадьбе Лейрингов, рода, из которого происходила кюна Далла. В прошлый раз, когда он ехал на озеро Фрейра, шумливые и заносчивые Лейринги не понравились Брендольву, и он не стал бы искать у них гостеприимства. Но, в конце концов, сама кюна Далла послала его к ним! Примут, не разорятся!
– Ты откуда и к кому? – грубо спросил какой-то хирдман, когда Брендольв въехал во двор усадьбы.
– Я – Брендольв сын Гудмода с восточного побережья! – надменно и зло ответил Брендольв. – У меня есть что передать от кюны Даллы ее брату Гримкелю.