Свенельд. Оружие Вёльвы

– И твой отец об этом знал! Он потому и выпихнул тебя замуж, едва это стало прилично, за первого, за кого было прилично отдать, что хотел отогнать твою судьбу. И вот к чему это привело – твой муж сгинул, но так, что ты не можешь взять другого, поэтому к тебе и не посватается никого поумнее, чем этот Фроди. Судьбу не обманешь. Она упрямее любого упрямца, и у нее много времени. Больше, чем человеческая жизнь.

– Мне не нужна такая судьба! – Снефрид старалась говорить твердо, но от волнения у нее дрожал голос. – Я мало об этом знаю… но достаточно, чтобы не желать знать больше! Мне не нужен твой жезл, не нужны подарки. И Ульвар когда-нибудь вернется. Отец раскидывал руны и знает: он жив и на свободе. У него не так уж плохи дела. Скорее хороши, чем плохи. Можешь ты утверждать, что это неправда?

– Отчего же, не могу, – Хравнхильд усмехнулась не без ехидства. – Он может быть жив, на свободе и даже нажил некое богатство. Но здесь, в нашем округе, в Свеаланде его ноги больше не будет никогда! Что тебе толку от мужа где-нибудь… в Грикланде! А покровительство знатных людей тебе очень даже пригодится. Ты думаешь, просто так конунг отклонил жалобы этих двух выродков? Госпожа Алов замолвила за вас словечко Фридлейву, а он – конунгу.

– Хорошо, что конунг не знал об ее участии! Говорят, он не слишком хорошо о ней отзывается!

– Может, и так, но Фридлейв не оставляет мысли жениться на Алов, а потому выполнит любую ее просьбу. А ты можешь сама стать настолько сильной, что не будешь нуждаться в их помощи. Иначе эти двое обдерут тебя, как треску, и ты останешься в одной рубашке. И все равно придешь ко мне, чтобы я не дала тебе умереть с голоду, и все равно примешь твою судьбу, но только более дорогой ценой, чем сейчас. Я тебе дело предлагаю.

– Я не желаю… этим заниматься, – Снефрид упрямо потрясла головой.

– Ты еще не знаешь, что такое настоящая сила, – тихо, не то мечтательно, не то маняще ответила Хравнхильд, и в голосе ее звучало вдохновение. – Что такое настоящее могущество. Тебе лишь не хватает смелости оторваться от старых привычек. Это все твой отец – все пытался сделать из тебя женщину, как все! Но если ты сойдешь с этой дороги, то будешь упиваться тем, чего сейчас боишься. Ты еще так молода – у тебя так много времени впереди, чтобы обрести знания, силу и влияние. Ты сможешь повелевать самыми могущественными людьми… даже конунгами. Станешь, как те великие вёльвы древности, без совета которых конунги не начинали походов. Как Идибера и Альбрюн! Если бы ты…

Хравнхильд вдруг замерла, будто у нее перехватило дыхание, и замерла с открытым ртом. Снефрид пронзил испуг – она так ясно представила, что тетка умрет в это самое мгновение, пораженная невидимым «копьем дверга»[4 - «Удар дверга» и тому подобное – обозначение внезапной боли, приступ болезни, что приписывали ударам со стороны невидимых вредоносных существ.], и рухнет с ног, прямо в очаг…

Но Хравнхильд не рухнула. Она снова сделала вдох и шагнула к Снефрид, обошла очаг, приблизилась и взяла ее за руку. Снефрид не отстранилась – испуг еще жил в ней, она была готова поддержать тетку. Собака, виляя хвостом, стала соваться носом в их руки, будто тоже участвуя.

– Это она… – зашептала Хравнхильд ей в самое ухо; они были совершенно одного роста. – Старая… старая паучиха… Никто не знает, где она таится, в какой щели прячется, но она оттуда видит и слышит все.

– К-кто? – прошептала Снефрид.

Ее продрало морозом по спине – немалая угроза нужна, чтобы напугать Хравнхильд.

– Вирд-кона Бьёрна конунга, – почти совсем неслышно ответила та. – Ему пошел восьмой десяток. А ей, выходит, уже лет под сто. Хотя, может, она и передала свой жезл, и сейчас его вирд-кона – такая же молодая и красивая, как ты. Только ему уже с нее в этом смысле мало толку. Но она может продлевать ему жизнь, отнимая жизнь его потомков. Она убила младшего сына Алов, чтобы подкормить силу его деда. Алов боится, что она убьет и двух остальных, и правильно боится. Прошло уже лет шесть – та сила истощилась, нужна новая подкормка. Алов осыплет тебя серебром, если поверит, чтобы ты можешь защитить двух оставшихся.

– Но я не могу!

– Ты сможешь, если я тебя научу. Если ты возьмешь жезл. Не упрямься. Твоим упрямством ты вредишь и себе, и мне, и сыновьям Алов.

– Вот уж кто меня не беспокоит! – фыркнула Снефрид. – Пусть они сами заботятся о себе.

– Ты не уйдешь от своей нити. Ведь это все равно что пытаться уйти от собственных кровеносных вен. Твой жребий давно нарезан. Противясь ему, ты лишь заставишь судьбу… применить силу. Разве тебе станет от этого лучше? Я знаю, ты гордая, и силы тебе не занимать. Но судьба сильнее всякого. Даже Бьёрна конунга. И представь, что ты станешь той, кто положит предел его жизни…

– Хравнхильд, что ты такое говоришь! – дрожа, взмолилась Снефрид и в тревоге оглянулась на дверь.

На хуторе, кроме Хравнхильд, имелись только куры, козы и старый работник Кари, который не мог подслушать, поскольку уже много лет был совсем глух. Но Снефрид содрогалась, будто на нее лили ледяную воду. Тетка совсем сошла с ума – говорит о том, чтобы колдовством причинить вред самому конунгу! За одни разговоры их обеих утопят, надев на головы по кожаному мешку. Да и чем плох Бьёрн конунг – Снефрид он ничего худого не сделал. А что живет третий срок и, как говорят, питается отнятыми жизнями своих потомков, то Снефрид – не из его потомков и ей ничего не грозит. Если она не будет слушать свою безумную тетку.

– Я говорю о том, что если старый Бьёрн наконец умрет, то конунгом станет старший сын Алов. И если он будет знать, что ты помогла ему в этом… Не знаю, сумеешь ли ты заставить его сделать тебя своей королевой, но даже если и нет, влияние на него ты будешь иметь больше, чем любая законная королева. Всю жизнь, даже когда молодость и красота покинут вас обоих. Ты говоришь, он – дикий зверь? Да, это правда. Так и есть. Он по заслугам носит медвежью шкуру – не как иные хвастуны, что напялят ее на свои хилые плечи и притворяются берсерками, чтобы выманить у трусливых бондов овцу и бочонок пива. Нет, этот – настоящий. Истинный дух Одина кипит в его жилах. И ты будешь повелевать им, будто своим ручным хорьком. Он будет жаться к твоим коленям, будто преданный пес. Он разорвет любого, кто худо на тебя взглянет, а сам будет лизать тебе ноги, руки…

У Снефрид кружилась голова – тетка словно рассказывала ей сагу о древних временах, страшную сагу, не имеющую никакой связи с ее жизнью. Это в сагах норны являются при рождении конунга, предрекает ему судьбу и оберегают всю жизнь. Приносят удачу и даруют победы. Но где те норны – и где она, Снефрид с хутора Оленьи Поляны?

При последних словах тетки ее снова передернуло. От этих намеков перед нею распахивалась бездна – способная и дать силу сильному, и поглотить слабого. Эта бездна не знает милосердия и жалости к тому, кто позволит ей себя заметить, не обладая достаточной силой.

– «Медвежья жена» принимает звериный дух Одина, – зашептала Хравнхильд. – В себя. Освобождая тех, кто его принес. Делая их людьми. И потому они всегда слушаются ее, как не слушаются и родную мать – она ведь держит в своих руках их дух и разум. Не угоди они ей – и превратятся в бешеных псов, а потом – в изрубленные трупы. Они это знают. А теперь представь, что среди твоих питомцев будет не просто берсерк, но конунг-берсерк. Не каждый наследник конунга рождается с задатками берсерка, и уж тем более не каждый, в ком есть дух зверя, имеет право на власть конунга!

– Я вовсе этого не хочу! – простонала Снефрид, обессиленная этой борьбой.

– Это хочет тебя! – значительно выговорила Хравнхильд и опять села на скамью, обхватив руками колени.

Она тоже устала – под глазами ее залегли тени, морщины стали заметнее. Вся она как будто опала, и, в своем сером платье, слегка испачканном сажей, стала напоминать не женщину, а кучу ветоши. Тетка права, мелькнула мысль у Снефрид, она слабеет! Что если она больна и проживет недолго? Что если ей и в самом деле нужна преемница, а ее не будет…

Снефрид не собиралась становиться преемницей тетки, но в этот миг поверила, что останься жезл вёльвы без хозяйки – это принесет неисчислимые беды.

– Мне пора домой, – прошептала Снефрид. – Не то стемнеет, а луны сейчас нет.

– Поезжай, – кивнула Хравнхильд. – Я приготовила тебе, вон, возьми, – она кивнула на ларь у двери, где на крышке лежал мешок. – Там два окорока, сыры, хлеб…

Снефрид не очень-то хотелось брать эти дары – после всего услышанного они казались ей платой за ее согласие. Но и отказаться она не посмела, боясь обидеть тетку.

– Благодарю тебя, – Снефрид надела кафтан и взяла мешок. – Будь осторожнее! – вырвалось у нее, и снова представилась какая-то неведомая старуха, сидящая с прялкой в расселинах скал и прядущая злые чары.

– Мне уже нечего себя беречь, моя сила иссякает. – Хравнхильд посмотрела на нее запавшими глазами. – А вот если однажды ты найдешь меня мертвой, тебе куда труднее будет разобраться в том, что делать.

– Не говори так. Если та старуха живет сто лет, почему ты не сможешь?

– Она уже однажды переселилась в другое тело, помоложе, и совсем скоро ей придется проделать это снова. Но ты ведь предпочла бы взять мой жезл, а не отдать мне твою молодую жизнь, ведь так?

– Ты что – мне угрожаешь? – Снефрид вдруг увидела в тетке ту страшную колдунью.

– Нет. Ты дочь моей сестры, я не причиню тебе вреда. Я пытаюсь уберечь тебя от ненужных бед. Ты сама себе вредишь. Но если уж ты не желаешь верить, то мне тебя не убедить. Это сделают другие. И помогите нам, асиньи, чтобы я в то время еще оказалась жива!

С этим Снефрид и распрощалась с теткой Хравнхильд. Привязав мешок к седлу Ласточки, она взобралась на камень у стены хлева, оттуда в седло и поехала в сторону дома. Над озером поднимался туман, в ельниках кричали совы. Снефрид старалась не оглядываться, но серые спины озерных чудовищ сами собой приходили ей на ум.

Глава 2

Снефрид не была пугливой, однако прошло несколько дней, прежде чем она смогла избавиться от тягостного впечатления, оставленного свиданием с теткой. К счастью, отца не было дома, а Мьёлль только посматривала на нее вопросительно, и Снефрид старалась разгладить лоб. Возможно, у Хравнхильд расстроилось здоровье, а женщине в ее годах нетрудно вообразить, что ее уже ждет погребальный костер. Отсюда эта угрюмость, склонность к мрачным и грозным пророчествам. Но ее это все не касается. Снефрид не чувствовала в себе никакого призвания к сотворению чар и не желала этого.

Больше ее волновало другое: верны ли слова Хравнхильд насчет Ульвара? Верно ли, что он за прошедшие три года нажил богатство и находится в Грикланде? Если так, почему не дает о себе знать? Хравнхильд сказала, что домой в Свеаланд он никогда не вернется. Неужели это тоже правда? При мысли об этом Снефрид охватывала растерянность. Все эти три года она ждала – ждала и надеялась, что однажды Ульвар вернется и они заживут как прежде. Ну а если нет? Что ей тогда делать – одной, не женой и не вдовой? Остаться с отцом, пережить его, сделаться со временем такой же, как Хравнхильд – одинокой и немного не в своем уме? Только ей госпожа Алов покровительствовать не будет.

И когда Снефрид доходила до этой мысли, тихой змейкой вползала следующая: так может, стоило бы… Ну, не соглашаться, а разузнать получше, чего от нее хочет Хравнхильд? Что от нее потребуется? Может, все не так уж страшно?

– Смотрю, не пошли тебе впрок теткины дары, – заметила как-то Мьёлль. – С тех пор как ты приехала от нее с этими окороками, ты все хмуришься. Лучше бы мы своим сыром питались, чем есть чужую свинину пополам с тоской.

Мьёлль сейчас было чуть меньше сорока. Сразу после женитьбы на Виглинд Асбранд купил на большом рынке в Бьёрко молоденькую рабыню с белой как молоко кожей, светлыми глазами и белесыми ресницами. За эту белизну Виглинд дала ей имя Мьёлль[5 - Мьёлль означает «снег».]; выяснить ее настоящее имя тогда не удалось, поскольку девушка, финка родом, не знала северного языка, и объясниться с нею поначалу удавалось только знаками. За прошедшие с тех пор двадцать с лишним лет она выучила язык (а заодно и привыкла к новому имени), два раза отвергла желающих ее выкупить, чтобы жениться, и Снефрид доверяла ей во всем.

– Она… я думаю, ей нездоровится, – ответила Снефрид, снова вспоминая осунувшееся лицо тетки. – Она грозит, что умрет, что однажды… я найду ее мертвой, и тогда мне придется… самой учиться управляться с ее жезлом вёльвы. А она уже не сможет мне помочь.

– Не лучше ли тебе тогда будет взять этот жезл да и бросить его в самое глубокое место Лебяжьего озера? Из чего он сделан?

– Кажется, из бронзы. Не помню, чтобы я его видела, но мне так кажется.

– Значит, утонет.

– Было бы неплохо. Но, понимаешь… а что если она говорит правду, и тогда… выбросить жезл будет все равно что выбросить узду – от этого строптивый жеребец не станет спокойнее.

– И кто этот жеребец? – Мьёлль поняла ее мысль.

– Она намекает, что это старший сын госпожи Алов из Тюленьего Камня.