Оценить:
 Рейтинг: 4.4

Щит побережья. Книга 1: Восточный Ворон

Год написания книги
2004
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– И я знаю кое-кого, кому еще скажут несколько ласковых слов в усадьбе Лаберг! – шепнул Хельге Даг и показал глазами на Брендольва.

Но тот был так рад возвращению в родные места и встрече с семьей воспитателя, что не боялся отцовского гнева. Гудмод Горячий и сам не прочь пошутить.

* * *

Через несколько дней жизни в лесной избушке Атла уже считала, что здешние места населяет совсем не плохой народ. Жители восточного побережья имели милейший обычай хранить овощи прямо на поле, где они и выросли, в больших ящиках безо всяких замков, только под крышкой с засовом, чтобы не добрались олени или кабаны. Оказавшись внезапно хозяйкой избушки с очагом, Атла поддалась соблазну отдохнуть несколько дней и пока не заговаривала о том, чтобы идти куда-то дальше. Два раза она ходила тайком прогуляться по округе и натыкалась на такие хранилища, сколоченные из тонких бревнышек и стоящие на краю кривоватых клочков земли, которые здесь гордо именовались полями.

Однажды Атла вскрыла одно хранилище и нагребла полный подол моркови. Морковь пришлась кстати (помятый железный котелок был счастлив). Два дня Атла выжидала, но ничего не произошло. Непохоже было, чтобы кто-то искал похитителей.

– Как видно, тут богатый народ проживает! – рассуждал Вальгард. Уж он-то не трогался с места по доброй воле и вставал с устроенной на полу лежанки только тогда, когда Атла гнала его за дровами. – Лошадью больше, лошадью меньше – никто и не заметит. А морковь они, как видно, оставляют в жертву местным троллям. Разве у нас кто-нибудь бросил бы еду на поле без присмотра?

– Ты исключительно умен и проницателен для берсерка, – снисходительно одобрила Атла. И Вальгард благодушно ухмыльнулся в ответ: он охотно прощал женщинам мелкие насмешки, справедливо полагая, что достоинство медведя не пострадает от комариных укусов.

Через несколько дней Атла снова собралась за добычей. У них еще оставалось сколько-то из награбленных припасов, но Атлу уже воротило от сушеной рыбы. Первый «разбой», оставшийся безнаказанным, придал ей уверенности: может, здешним жителям и правда ничего не надо? А ей надо, еще как надо! У нее же ничего нет!

На этот раз она пошла в другую сторону – на юг. Здесь лес скоро окончился, перешел в какие-то чахловатые рощицы из тонконогих осинок с серыми от холода щечками-листочками. Осторожно переставляя ноги, чтобы поменьше мочить ненадежные башмаки, Атла иногда придерживалась рукой за стволы, и осинки дрожали, словно хотели что-то ей сказать. «Ничего, ничего! – невнятно, без голоса бормотала Атла, обращаясь то ли к осинкам, то ли к себе самой. – Такие мы теперь все здесь: серые, одинокие, и дрожим… Только вы останетесь, а я пойду дальше…»

В осинник упирался конец длинной каменной ограды высотой вполовину человеческого роста. Такими огораживают свои поля и пастбища богатые люди. На поле чернела мерзлая земля с полусгнившими остатками ботвы. Житейская мудрость, привычная и не осмысленная почти так же, как голос крови у зверя, повернула Атлу прочь отсюда: даже если тут и будет чем поживиться, богач рассердится за свое добро гораздо скорее и сильнее, чем простой бонд*. Но соблазнительное хранилище вдруг показалось совсем рядом: тонкие осиновые бревна, жесткая солома сверху торчит во все стороны…

Быстро оглядевшись и нигде не заметив шевеления жизни, Атла подхватила повыше подол рубашки и перебежала по краю поля к хранилищу. Оторвавшись от леса, она испытывала беспокойство и торопилась скорее вернуться под его надежную защиту. В открытом поле ей было так тревожно, что даже руки дрожали; впрочем, это могло быть и от холода. Деревянный засов разбух, почти врос в скобы и поддался не сразу; но решимость всегда придавала Атле сил, и скоро она уже подняла тяжелую крышку. Раскопав холодную солому, она увидела округлые желтовато-белые бока брюквы. Не земляника, конечно, но сойдет.

Согнув локоть, Атла положила в него три или четыре брюквы, жалея, что у нее нет мешочка или корзинки. Вдруг предчувствие толкнуло ее поднять голову. По дальнему краю поля шли двое мужчин, а на полшага сзади семенила толстая старуха в широченной короткой накидке. Смешно размахивая руками, она, как видно, просила тех двоих идти помедленнее; до Атлы долетели неразборчивые звуки голоса. Ее еще не заметили, как и она не заметила темную одежду среди серых стволов. Но сейчас…

Мгновенно Атла пригнулась и спряталась за хранилище. Дождалась! Впервые встреченные на побережье люди показались опасны, как звери. Помня о лошади Вальгарда, рядом с разоренным собственными руками овощным хранилищем Атла ощущала себя преступницей, и ее заливал такой страх, какого она не испытывала и во время бегства от раудов. Сжавшись в комок позади бревенчатой стенки хранилища, она стремилась как-нибудь исчезнуть, уйти хоть под землю, только не быть замеченной.

Но те трое шли прямо сюда; на спинах у мужчин она мельком заметила ивовые корзинки. Отсидеться не получится, надо бежать. Стряхнув первое трусливое оцепенение, Атла поспешно бросилась назад к лесу, пригнувшись и теряя по пути брюквы. Она старалась не думать, заметят ее или нет, а сосредоточилась на одном стремлении: скорее оказаться в лесу. Открытое пространство до опушки казалось бесконечным и ненадежным, как тонкий лед; каждый миг Атла ожидала взгляда, как удара в спину. Страх не давал вздохнуть, а ноги двигались сами собой.

Позади раздался короткий вскрик сразу двух голосов: мужского и женского. Не оглядываясь, Атла разогнулась и во весь дух пустилась бежать к опушке, больше не скрываясь. Мерзлая земля то скользила, то проминалась под ногами, подол путался, словно хотел помешать ее бегу, волосы лезли в глаза, и Атла неслась почти вслепую, лишь смутно различая впереди частокол серого осинника. Преследователи мерещились уже совсем близко, и она напрягала все силы, стремясь к лесу, как рыба к воде.

Вот и опушка! Протиснувшись между двумя первыми стволами, Атла вдруг ощутила вокруг тишину и пустоту и разом поняла: никто ее не преследовал. Где же они? Атла обернулась.

Те трое стояли почти на том самом месте, где она их впервые увидела; к ней были обращены изумленные, искаженные страхом и оттого почти одинаковые лица. Глаза вытаращены, рты открыты в немом крике – язык отнялся! Один из мужчин вцепился в рукоять ножа на поясе, другой прижал ладонь к груди – как видно, к амулету. Старуха подняла руки перед собой, то ли защищаясь, то ли готовясь бежать.

Учащенно дыша, Атла вытаращила глаза: что с ними? А потом поняла: они сами ее испугались. Видно, поняли, что сейчас она способна даже укусить. Изумление и ужас «противников» были нелепы, дики, даже смешны. Атла хотела засмеяться, вместо этого кашлянула, и звук получился глухим, отрывистым, похожим на лай.

Мужчины попятились, старуха слабо всплеснула руками, загребла ими холодный воздух, словно хотела отплыть назад. И Атла пошла в глубь осинника, теперь уже не торопясь, наслаждаясь своим призрачным могуществом и помахивая знаком победы – сморщенной маленькой брюквой, держа ее за хвост, как крысу. Она даже запела, вспоминая пиры в усадьбе Перекресток:

Троллей грозный недруг
Топора на рати
Смёл врагов несмелых…[7 - Недруг троллей – бог Тор, Тор топора – поэтическое обозначение мужчины-воина.]

Но дальше трех строчек дело не пошло: собственный голос показался Атле каким-то зажатым, грубым, неприятным. Радость нелепой победы растаяла, мгновенное торжество сменилось тоской, вязкой, как мокрый снег, и непроглядной, как зимние облака. Нашла чему радоваться! Атла снова вспоминала глупые лица напуганных рабов и злилась: на них, на себя, на весь свет. В этом испуге было что-то такое горькое для Атлы… Лучше бы ей их не встречать! Даже брюква стала ей ненавистна, и только из упрямства она не выбросила «славную добычу». Надо же будет что-то показать Вальгарду. Пусть знает, что не он один способен наводить ужас своим видом…

Задумавшись, Атла не сразу заметила, как впереди мелькнуло еще что-то живое. До избушки оставалось идти всего ничего, она ощущала себя почти в безопасности, как вдруг из-за елей выскользнула человеческая фигура. Атла вздрогнула, подалась назад, впившись глазами во встречного. И застыла в изумлении: человечек, мелкими семенящими шажками спешащий ей навстречу, ростом был с десятилетнего ребенка, но по сложению казался взрослым мужчиной, чуть толстоватым, но довольно-таки ловким. Облезлая меховая шапчонка сидела на круглой голове боком, даже не без некоторой лихости; на ходу человечек кутался в короткий меховой плащ, пряча руки. Не замедляя шага, он проскользнул мимо Атлы и скрылся между деревьями; на нее он лишь бросил беглый, нагловато-приветливый взгляд и ухмыльнулся, показывая зубы с одной стороны рта. Его ухмылка казалась заговорщицкой, точно они с Атлой шли, независимо друг от друга, по одному и тому же делу. Притом такому, какое не делает им чести.

Обернувшись вслед проходящему, Атла сразу же потеряла его из виду и снова осталась в лесу одна. Встречи с людьми, которых она так боялась, прошли нелепо: сначала ее испугались, потом не заметили… То есть заметили, но не удостоили словом. Атла почувствовала растерянность: подобного равнодушия, беглой ухмылки она не ждала. Если бы встречный накинулся на нее с расспросами, даже обвинил бы в краже брюквы – это было бы понятно. Что здесь за странная местность такая? Она ничего не понимала. Уж не померещился ли ей этот карлик…

И вдруг Атле стало так страшно, что на глазах выступили слезы. Земля дрогнула под ногами, захотелось уцепиться за ближайшее дерево, чтобы не провалиться куда-то. Карлик! Маленький рост, суетливые проворные движения, нагловатая ухмылка: а я все про тебя знаю… Тролль!

Никогда в жизни Атла не видела троллей. Дождалась вот! Они с Вальгардом забрели в местность, где хозяйничают тролли! Сразу все стало пугающе ясным, даже непонятное добродушие здешних жителей приобрело зловещий смысл. Лес, только что бывший надежным убежищем, вдруг наполнился угрозой; деревья превратились в толпу врагов, за каждым стволом шевелились и скалили зубы тролли. Они даже не прячутся, открыто показываются на глаза, зная, что добыча не уйдет…

Задыхаясь от бега и прижимая руку к груди, Атла ворвалась в избушку и принялась теребить Вальгарда.

– Уходим отсюда! – сдавленно выкрикивала Атла, сквозь боль в груди жадно стараясь вдохнуть. – Здесь тролли! Я сама видела одного! Нужно уходить! Здесь дурное место!

– С чего ты взяла? – лениво ответил Вальгард, даже не приподнявшись и вяло отмахиваясь от Атлы, как от назойливой мухи. Скорее всего, он разобрал лишь одно слово из десяти. – Здесь совсем неплохо.

Атла не ответила и молча села на край лавки. Проклятую брюкву она положила рядом с собой, осторожно, как гусиное яйцо. Спокойствие Вальгарда опять сбило ее с толку: в последнее время это у всякого получалось так легко! Только что она была полна ужаса и стремления поскорее бежать отсюда, но несколько слов оглушили ее и наполнили растерянностью. Может быть, все это пустое? И тролль ей померещился? А те трое на поле тоже померещились? Великий Один! Да хоть сама-то она, Атла Сова, есть на свете или она тоже морок? Только чей? Узнать бы, и уж он-то за все ответит!

Молча сидя на краю лавки, Атла пыталась нащупать свое место в пространстве. С одной стороны были люди, которые испугались ее, а с другой – тролль, которого испугалась она сама. А она очутилась посередине, на какой-то грани, узкой, как кончик иглы, и темной, как вода в проруби ночью.

– Что тебя напугало? – расспрашивал тем временем Вальгард. – Ты кого-нибудь встретила?

– Да. – Атла наконец нашла в себе силы кивнуть. – Сначала трех человек на поле. А потом тролля в лесу. Он мне подмигнул.

– Ну, не укусил ведь! – усмехнулся Вальгард. – Может, ты ему понравилась! Ты уверена, что это был тролль?

Атла опять кивнула. Вспоминая краткую встречу, она все больше укреплялась в своей догадке. И не внешность малорослого толстяка и не его поведение тому причиной, а то чувство, которое в ней осталось, – как будто она погладила ладонью изморозь на камне. Холодно, шершаво, тает и течет… Холодно, зыбко, неопределенно… Вся ее жизнь стала такой вот. А все эти проклятые фьялли!

На глаза ее снова навернулись слезы, но теперь это были злые слезы. Атла до боли сжала кулаки, страстно желая своими руками передушить все это племя, что выгнало людей из домов и отдало живых во власть нежити. Перед глазами возник, как из туманной мглы, ее угол в кухне Перекрестка, прялка с трещиной в нижней доске, за которой она просидела столько дней и вечеров. Нельзя сказать, что ей жилось весело, но она привыкла и думала, что так будет всегда. А потом – зарево пожара над лесом, лица тех, кто теперь умер, лица тех, кто не пустил их ночевать, и опять того тролля, который посмотрел на нее, как на свою…

– Надо уходить отсюда! – повторила она, слыша, что голос стал ломким и гнусавым от слез, но уже не стыдясь их и не стараясь скрыть. – Я боюсь.

– Здешние люди тоже боятся, – спокойно ответил Вальгард. – Должно быть, они и меня приняли за тролля, тогда, с лошадью. И тебя приняли за тролля. Так что нам нечего бояться. А настоящий тролль ко мне не подойдет. Он сам меня боится.

Вальгард посмотрел в угол возле двери, где сложил свое оружие. Отблеск с очага выхватил из тьмы край красного щита. В Перекрестке было принято, чтобы в гриднице щиты вешались над местами их хозяев, и потому щиты Орма (красный с желтой поперечной полосой) и Виднира (бурый с синим кругом возле умбона*) нередко летали туда-сюда, опрокидывая посуду со столов. «Луна и солнце делят место на небе!» – смеялись домочадцы. «Да уйми ты своих медведей!» – визгливо взывала к мужу фру Брюнхильд, а он только хохотал в ответ. Не зря хозяйке досталось имя валькирии… Всего этого больше нет и не будет никогда…

– Надо уходить отсюда, – повторила Атла. И сама знала, что идти некуда.

– От своего страха не убежишь, как от самого себя, – заметил Вальгард и снова улегся на охапку еловых лап, покрытых плащом. Для него это место было достаточно удобным. – Хочешь быть смелым – будь. Гони прочь страх, пусть он проваливает, а мы сами здесь останемся. Здесь совсем не плохое место. Мы видели гораздо хуже. Или ты все забыла? А идти дальше – куда? Впереди только море. Еда у нас еще есть… Ты что-то принесла?

Атла посмотрела на брюкву и скривила губы. Но усмешки не получилось. Ее раздирали два противоречивых чувства: хотелось немедленно бежать прочь отсюда, но в то же время казалось, что на всей земле ей нет места.

Глава 2

Этой зимой жители Хравнефьорда не испытывали недостатка в новостях. На праздничных пирах, которые с приходом йоля зашумели в каждой мало-мальски уважающей себя усадьбе, увлекательные беседы не смолкали день и ночь. Угощений тоже пока хватало, так что подданные Хельги хёвдинга могли считать себя самыми удачливыми людьми на всем Квиттинге.

Хельга чувствовала себя совсем счастливой. Чувства счастья и радости были нередкими гостями в ее душе, но сейчас она точно знала, чему радуется (по крайней мере, думала, будто знает). На йоль ожидался в гости Гудмод Горячий со всеми домочадцами, и она с нетерпением ждала новой встречи с Брендольвом. Они с ним и раньше дружили, Хельга привыкла к нему, как к брату, и скучала, когда он уехал. Повзрослевший и изменившийся, он после возвращения вызвал у нее не меньше любопытства, чем радости. От них уехал семнадцатилетний подросток, в котором она видела товарища по играм, а вернулся взрослый мужчина с бородой! Брендольв раздался в плечах, и голос у него стал ниже, гуще. Только когда он смеялся, в нем прорывалась прежняя искренняя звонкость, и Хельга узнавала прежнего Брендольва, но не упускала из виду и нового – короче, их стало как бы два! Все это было так занятно и восхитительно, что Хельге хотелось смеяться, и она смеялась, и домочадцы улыбались ей, не зная о причине веселья. При мысли о Брендольве Хельга чувствовала, что ей преподнесен изумительный подарок, что в ее жизни появилось что-то свежее, что-то такое, что все изменит. Она выросла, окруженная любовью домочадцев и соседей, но сейчас появился человек, способный и готовый любить ее как-то по-иному, чья любовь могла дать ее жизни какие-то иные, новые дороги. Тонким женским чувством Хельга угадывала, что их детская дружба с Брендольвом может развиться во что-то большее, и это наполняло сердце глубокой, искрящейся, многогранной радостью.

Но если он так изменился, то и для нее самой тоже прошли четыре года! Как проснувшись, Хельга и в себе самой заметила перемены. Раньше у нее не было будущего, потому что она о нем не задумывалась; один день переходил в другой такой же, и Хельга не ждала перемен. А теперь она их ждала, и тихий, глупый и такой сладкий восторг неприметно кипел в ней, как крошечный родничок под камнем.

Чтобы время бежало побыстрее, Хельга с раннего утра принимала деятельное участие в подготовке к пиру; ей хотелось делать десять дел разом, но не хватало терпения довести до конца хотя бы одно. То она гремела котлами среди служанок на кухне, то волокла из сундуков дорогие ковры, которыми покрывали стены в дни самых больших праздников; развернув ковер, она принималась с увлечением рассматривать вытканные на нем подвиги Сигурда или повесть о создании мира, позабыв, что ковер-то надо вешать на стену. Приезжали гости, и Хельга бежала встречать; она обожала гостей, и чем больше народу собиралось в усадьбе, тем веселее ей было. Она всех расспрашивала о новостях, задавала вопросы и тут же забывала ответы, но никто на нее не обижался, потому что она так искренне радовалась людям, что даже бедные бонды чувствовали себя уважаемыми и желанными гостями. Маленькая и хрупкая, она ухитрялась заполнить собой, своим голосом и смехом всю огромную усадьбу.

– Пахнет весной! – ликующе кричала она, в полдень выйдя зачем-то во двор и тут же забыв зачем, увлеченная и опьяненная блеском чистого зимнего солнца. – Даг! Где ты! Сольвёр, бабушка! Эйк, иди послушай… то есть понюхай! Я вам говорю – пахнет весной!

Домочадцы только посмеивались, продолжая заниматься своими делами. А Хельга блаженно зажмурилась, сбросила с головы капюшон, подставила лицо мягкому, нежаркому солнечному лучу. Должно быть, на углу дома солнце чуть-чуть прогрело землю, и Хельга улавливала слабый, тонкий, но такой восхитительный запах талой воды и мокрой земли. Этот запах дарит сразу так много: закрой глаза – и увидишь весну во всем ее блеске, ослепительное солнце, прозрачные ручьи с пестрыми камешками, голубое небо в лужах, черный, изъеденный, умирающий лед, готовый выпустить на волю живую, дышащую землю, первые влажные ростки, которые тем и хороши, что обещают впереди расцвет… В воображении все это было так близко, что Хельга даже удивилась, когда открыла глаза и увидела широкие пятна белого снега на горах за фьордом, блестящие уверенно и гордо. Низкое солнце вот-вот спрячется – еще только йоль, до весны долгие месяцы…

Но в сердце Хельги весна уже дышала и пела. В округе про нее говорили, что она, наверное, из рода альвов*. Хельге нравились такие слова, но она только смеялась и не верила: как же она, дочь Хельги хёвдинга, может оказаться из рода альвов? Ее не принесло морем в золоченом щите вместо колыбели, ее не нашли, новорожденной, возле ручья у корней ясеня, ее не оставила неизвестная женщина, зашедшая переночевать. Она родилась здесь, в этом доме, и ее отец, ее мать, их предки во многих поколениях были хорошо известны на восточном побережье. И даже при ее рождении никто не заметил, чтобы вошедшие норны* спряли золотую нить и привязали ее к палатам луны.[8 - Намек на знамения при рождении одного из великих героев «Старшей Эдды».] «Просто не умели как следует смотреть! – говорил корабельный мастер Эгиль Угрюмый. – Уж я бы не проглядел, окажись я тогда здесь! Тебе, Хельга, как видно, достался дух альва!» – «Да разве так бывает?» – смеялась Хельга, впрочем, довольная таким решением. «Еще как бывает! – горячо уверял Эгиль, а ему стоило верить. – Человек – самое удивительное создание во всех девяти мирах.[9 - В древнескандинавской мифологии насчитывалось девять известных миров, населенных богами, людьми, великанами и прочими существами.] Он может быть каким угодно и даже сам не знает всей правды о себе. Ему может достаться дух альва, а может – тролля. С ним может быть все, даже такое, чего ни с троллями, ни с альвами, ни даже с самими богами не бывает». – «Что же?» – «А то, что тролль он и есть тролль, альв он и есть альв. Боги создали их раз и навсегда, стать другими они не могут. А человек может наработать в себе дух того или другого. Или обоих сразу, да в такой смеси, что сам Локи* не придумает хитрее. Каким ему быть – человек выбирает сам!»

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10