Дракон восточного моря. Книга 1

Взбираясь по узкой тропинке на гору, Бьярни обернулся. Усадьба пылала, как огромный буйный костер. От нее ничего не останется, но, как там фьялли, отсюда нельзя было разглядеть.

Рассвет те и другие встретили под открытым небом. Домочадцы Камберга нашли приют в пещере на склоне горы, но даже не смели развести огонь, боясь, что их найдут по дымовому столбу. С первыми проблесками света Бьярни, не сомкнувший глаз всю ночь, тут же отправился на разведку.

Фьяллей он нашел на берегу возле кораблей. Они-то не боялись жечь костры, без которых просто замерзли бы. Выскакивая из дома так, как спали, многие из них теперь оказались только в штанах и рубахах. Иные не успели даже натянуть башмаки, почти все лишились плащей, полушубков и шапок. Правда, меч, секиру или копье имел почти каждый – просыпаясь по тревоге, хирдман первым движением хватал свое оружие, а потом разбирался, что же случилось. Многие получили ожоги, многие опалили волосы, бороды или брови. Торвард конунг был почти цел, но сорвал голос и теперь только хрипел. Правда, все, что он хотел сказать, хирдманы понимали по жестам и яростному блеску его темных глаз. Его роскошная соболья накидка сгорела, и он издалека был виден благодаря своей красной рубахе. Чтобы согреться и дать выход своей злости, он, орудуя своим длинным мечом, воевал с невидимым противником. Бьярни надеялся, что каждым выпадом конунг фьяллей жаждет снести голову именно ему.

Уходить сразу, как рассчитывал Бьярни, фьялли не собирались. Да и как они могли уйти полуодетыми в зимнее море? С первыми лучами рассвета Торвард конунг принялся исправлять положение. Со всей дружины собрали одежду и обувь, чтобы снарядить три десятка человек во главе с самим Торвардом, а затем отряд отправился по ближайшим дворам. Сейчас, при свете, было нетрудно отыскать тропки и тропинки, соединявшие жилища с морем и между собой. Притаившись за толстой сосной на склоне и глядя, как они идут, словно ободранная, голодная и донельзя злая волчья стая, направляясь прямо к хутору Ульва Седой Шкуры, Бьярни почти пожалел о содеянном. Может быть, они переночевали бы в Камберге и ушли, больше никого не трогая. Все-таки это не «морской конунг», ищущий поживы там, где найдет, а настоящий «земельный» конунг, имеющий владения и дом, случайно занесенный волнами и ветрами не туда и не вовремя. Но было поздно. Да и не мог Бьярни, здраво рассуждая, действовать иначе. Сигмунд хёвдинг никогда не смыл бы позора, если бы чужаки захватили его дом, убили его сына, переночевали и ушли, забрав все, что пожелали. Нельзя было позволить конунгу фьяллей хвастаться своей победой, любой ценой его торжеству следовало помешать. И Бьярни заплатил эту «любую» цену. Может быть, платить придется не одному ему.

Усадьба Камберг лежала одним сплошным пожарищем, над которым и сейчас еще поднимался густой дым. За ночь выгорел и большой дом с пристройками для гостей и дружины, и помещения для скота, и кладовые с припасами. Вчера еще один из самых богатых хозяев округи, Сигмунд хёвдинг превратился почти в нищего. Все имущество беглецов теперь составляло то, что было на них надето, да еще девять лошадей и три коровы. Стадо из тридцати четырех голов осталось возле усадьбы, куда домочадцы пока не смели показываться, и только три коровы, блуждая ночью, забрели на гору, и их удалось привести в пещеру. Все домочадцы мерзли, все хотели есть, но ни у кого не было с собой даже корочки хлеба. Коровы тоскливо мычали, но подоить их было не во что.

– Придется нам пить молоко, как телятам! – решила фру Лив. – И мы не умрем с голоду, и коровам легче.

Жить в пещере на наломанных еловых лапах, даже без огня, было совсем не весело. Беглецы беспокоились, не будут ли фьялли их искать, чтобы отомстить за поджог, но тем хватало сейчас других забот. Весь день Бьярни следовал за ними, как тень, прячась за деревьями и скалами. Двор Ульва бонда оказался покинут – он располагался недалеко, и наверняка оттуда заметили пожар Камберга еще ночью. Но в такой спешке унести все имущество не удалось – Ульв был «большим бондом» и весьма состоятельным человеком, сам держал десяток работников, и его коровье стадо уступало только стаду Камберга и Бьюрстрёма. От него фьялли вышли нагруженные ворохами теплой одежды, шкур, связками сушеной рыбы. Один из них нес две-три пары грубых башмаков из пестрой коровьей шкуры. Должно быть, позаимствовал у Ульвовых работников или рабов. Выйдя за ворота, фьялли немного поспорили: белокурый кудрявый парень настаивал, судя по жестам, на том, чтобы поджечь хутор, но Торвард конунг ему не дал. Едва ли он пожалел хозяев – скорее подумал, что дружине понадобится теплый дом, если сегодня отплыть не удастся.

За день они обошли еще пять или шесть окрестных дворов и усадеб. В трех из них нашлись хозяева, не успевшие или не пожелавшие убежать, и везде фьялли забирали теплую одежду, одеяла и шкуры, обувь, разную утварь вроде ложек, котлов или кубков взамен собственных, потерянных в огне, оружие, в основном щиты и шлемы, и еще съестные припасы. Фру Сванлауг из Новой Росчисти причитала в голос, глядя, как переворачиваются ее сундуки и идут по рукам ее хорошие шерстяные одеяла, вязаные чулки, новые овчинные накидки, приготовленные в подарок на йоль для всех работников и сыновей.

– Это Бьярни поджег дом, больше некому! – воскликнула она, услышав, по какой причине сам конунг фьяллей натягивает на плечи медвежью накидку ее работника Сигге – единственного человека в округе, который был почти такого же роста, как Торвард.

– Какой еще Бьярни?

– Сын Сигмунда хёвдинга, средний сын.

– Но у него же было двое!

– А Бьярни побочный! – пояснил сам Хугвид бонд, опасливо косясь на незваных гостей, которые тем временем гремели котлами на кухне, выбирая подходящие. – Он родился от уладки-рабыни, вот его и не считают, но…

– Но один мужчина в доме у них все-таки нашелся, чтоб его тролли драли! – ругался Торвард конунг. – Вот всегда так! А, борода? Хлопот не оберешься с этими героями! Один решил ни за что не пускать меня в дом, другой решил во что бы то ни стало выпереть меня оттуда, раз уж я вошел! А по-другому, раз уж я вошел, меня не выгонишь, только крышу поджечь и осталось! Вот упрямые скоты! Ну, Эрли! Что ты там застрял, девчонку нашел? Лучше кожаную рубашку себе поищи.

Ближе к вечеру фьялли столкнули оба корабля и перешли ближе к усадьбе Челнок, жилищу Хольма бонда. Здесь не могло поместиться почти триста человек, поэтому около полусотни поневоле охраняло на берегу корабли, прохаживаясь вокруг костров и ожидая смены. На этот раз фьялли были умнее и выставили хорошую стражу снаружи усадьбы, убедившись сначала, что внутри не осталось ни одного человека из хозяйских домочадцев.

Утром они наконец отплыли. Бьярни смотрел с пригорка им вслед, остро жалея, что нет никакого средства поджечь эти корабли на воде и отправить их вместе с дружинами прямиком в Валхаллу. Утешало только то, что незваные гости Камбифьорда все-таки не так хорошо здесь отдохнули, как рассчитывали: им пришлось и побеспокоиться, и померзнуть, и похлопотать. Отплывая, они выглядели уже не так гордо, как тогда, когда сюда явились: кое-как одетые в потертые накидки и грубые плащи рабов, в чужих дырявых шапках, обутые в поношенные башмаки, иные из которых даже работники не посчитали нужным брать с собой, они были похожи скорее на нищих бродяг, чем на дружину одного из самых знатных и прославленных вождей Морского Пути. Оставалось только посочувствовать тем, кто сейчас встретится им по дороге.

Глава 2

Два корабля на веслах выходили из Камбифьорда. Ветер усиливался, где-то над горами собирался снег.

– Куда пойдем, конунг? – окликнул Хьёрт Вершина, уже немолодой, опытный хирдман, в походах часто исполнявший должность кормчего и потому занимавший в дружине одно из самых почетных мест.

До той бури, которая загнала их сюда, оба корабля шли по ветру, не ставя перед собой никакой определенной цели. Собственно, все последние месяцы у Торварда конунга имелась только одна цель: держаться подальше от дома и от Фьялленланда вообще. Это было тем легче исполнить, что после битвы четырех конунгов в Аскефьорде он стал испытывать настоящее отвращение к жизни у родного очага, и его тянуло в море. На одном месте его томила тоска, мешавшая найти себе пристанище на зиму вдали от Аскефьорда, и он продолжал странствовать по воле ветров и волн, как настоящий «морской конунг». За несколько месяцев под грузом проклятия он сильно изменился: стал мрачен, вспыльчив, раздражителен и вообще неуживчив, так что даже собственная дружина выносила его с трудом. Это не считая диких приступов беспричинной ярости, уже не раз с ним случавшихся.

Понимая, что во время этих приступов он за себя не отвечает и может натворить дел, Торвард приказал приближенным и телохранителям удерживать его силой, если уж очень разойдется. Но в Камберге он впервые выплеснул свою ярость на женщину. На одну из тех, в ком жила часть души Великой Богини, именем и силой которой он был проклят. Ярость и жажда разрушения вскипели в нем при первом проблеске страха в широко раскрытых серых глазах под тонкими, красиво изогнутыми бровями, и белые зубы, по-детски видные среди приоткрытых ярких и манящих губ, чуть не лишили его остатков рассудка. Теперь Торвард испытывал мучительный стыд – не перед оставшейся где-то позади Йорой, а перед собой и собственными людьми. Все силы его души и тела в последние полгода были сосредоточены на том, чтобы не давать проклятью власти над собой, но вчера он едва не уступил. Проклятье Эрхины лишило его силы, оставив только мощь, и в этом таилась ловушка. Голос Богини, указывающий всякому смертному правильный путь, больше не звучал в его душе, а кипящая в жилах мощь заставляла метаться, только увеличивая пропасть между Богиней и собой. Торвард смутно ощущал, что путь к примирению с нею лежит через женщин, но проклятье наложило запрет на любовь, заставило женщин отвечать ему страхом и ненавистью. Получался замкнутый круг: стремясь выбраться из ямы, Торвард своими усилиями только углублял ее и проваливался все глубже. И все это он понимал, что делало его существование еще более мучительным. Он был как тот сын древнего короля, превращенный в дракона, внушающего ужас и неприязнь всем, и в первую очередь себе. Но как выбраться из жуткой драконьей шкуры, Торвард не знал. Тот дракон просто жрал невест, которых ему находили, и Торвард, вспоминая свои вчерашние ощущения, понимал, что недалеко от него ушел. Не зная, как дать выход ненависти и отвращению к самому себе, он в бессильной злости вцепился зубами в собственную руку – как волк, грызущий собственную лапу, пытается выгрызть из нее стрелу.

Сёльви метнул на него тревожный взгляд.

– Если опять начну чудить – сразу бейте по голове чем-нибудь тяжелым, – бросил Торвард. – Но не давайте мне так… уродствовать. Кетиль, слышал? Особенно с женщинами. Иначе это никогда не пройдет.

– Если опять начнется, попробуй представить, что перед тобой… ну, кого из наших ты сейчас любишь? – негромко посоветовал Сёльви, сам не уверенный, что это поможет.

– Сэлу… – помолчав, тихо отозвался Торвард. Закрыв глаза, он с трудом пытался восстановить в памяти знакомое лицо, но видел какое-то расплывчатое пятно. Все, что было до проклятья, помнилось смутно, как давний сон. Он не потерял памяти о событиях своей прежней жизни, но забыл прежние чувства, помнил, что было, но не помнил как . – С ней я никогда бы не смог так… Но она любит меня… Или раньше любила, пока я не стал таким уродом.

– Когда перед тобой женщина, попытайся увидеть в ней Богиню, – сказал Сёльви. – Даже если она боится тебя – не обращай внимания, это только на поверхности. В глубине ее души живет Богиня, попробуй обращаться к ней. А Богиня любит тебя, как и всех, потому что такова ее природа. Эрхина только разорвала ее связь с тобой. Но повлиять на саму Богиню ей не под силу.

– Что бы я без тебя делал, – проворчал Торвард. – Ладно, хватит об этом. Пойдем по ветру! – Он оставил весло ближайшему свободному хирдману и поднялся, оглядывая горизонт. – Ставьте парус, ветер будет хороший.

Несколько человек принялись разворачивать и крепить парус – довольно новый, взятый в качестве добычи с одного из больших кораблей Бергвида Черной Шкуры. На красном полотне были три широкие синие полосы сверху вниз, и Торварду нравилось это яркое пятно на серой глади моря. Любовь ко всему яркому, бросающемуся в глаза он сохранил и теперь. Торвард махнул рукой Халльмунду, наблюдавшему за его действиями с «Единорога», и там тоже стали подбирать весла.

– Ветер южный! – заметил Торберг Чайка. – Это нас прямо к Винденэсу принесет.

– И хорошо! – отозвался Торвард. – Все равно нам нужно к ближайшему торговому месту. Среди зимы торги только у конунгов на том берегу, или в Винденэсе, или у слэттов. Но слэтты далеко, а в Винденэсе будем завтра к полудню, если ветер не переменится. А то ведь на вас смотреть стыдно! – Он окинул взглядом дружину, тесно сидящую на скамьях и даже на днище корабля, и усмехнулся. – Так и хочется спросить, из-под какого камня вы выползли, тролли неумытые?

Зрелище и впрямь было примечательное: на него смотрели почти две сотни хмурых, закопченных лиц, многие со свежими ожогами, с опаленными бородами и бровями. Драные, заплатанные, засаленные плащи, накидки со свалявшимся мехом, полысевшие овчины были под стать облику погорельцев, и только дорогое оружие, перстни, гривны, браслеты и пояса с серебряными бляшками выглядели здесь совсем неуместно.

– Из-под того же, что и ты, конунг! – бросил в ответ Эйнар Дерзкий. – Как говорил Торбранд конунг, по лошадке и уздечка!

– Вам не помешает приодеться. А то мне стыдно ходить по морям с такой шайкой оборванцев. Люди подумают, что я вас набрал из беглых рабов и преступников вне закона.

– Да мы все и есть вроде как вне закона! – проворчал Ормкель. Его обычно красное лицо после пожара стало еще краснее, глаза опухли. – Бродим, бродим по морям, нет бы сидеть в теплом доме и пить пиво!

– А я никого не держу! – резко ответил Торвард, и его темные глаза злобно сверкнули. – Кто хочет, может убираться к троллям, турсам и морским великанам! Прямо сейчас!

– Что ты, конунг! – Ормкель снял чужую шапку и пригладил свои редкие сальные волосы. – Уж если у тебя такая дорога, то к троллям, турсам и морским великанам мы пойдем вместе.

– Так и не хнычь! Будет тебе пиво. В Винденэсе будет. До завтра дотерпишь?

– Ага! – ехидно подхватил Эйнар. – Брага воронов [2 - Брага воронов – поэтическое обозначение (кённинг) крови, проливаемой в битве.] нам будет в Винденэсе! Ведь там сейчас гостит хозяин того дома! – Он мотнул головой куда-то назад по ходу корабля. – Ну, который сгорел.

– А ты никак боишься? – Торвард даже развеселился.

– Попробовал бы кто другой сказать мне это! – воскликнул Эйнар, дерзко глядя ему в глаза.

– Тогда чего волнуешься? Встретим – спросим, почему он так распустил своих рабов, что они не умеют встречать знатных гостей. А будет возмущаться, я еще с него стребую наши убытки!

Было тепло и ветрено, временами шел мокрый снег, или дождь, или то и другое сразу. К Винденэсу подходили, подняв по белому щиту на верхушки мачт в знак своих мирных намерений. Такие большие боевые корабли, полные вооруженных людей, даже в крупных поселениях вызывали переполох, а «Ушастый» Торварда Рваной Щеки уже приобрел в Морском Пути довольно грозную известность.

За последние лет сто Винденэс разросся: вокруг усадьбы квартингских конунгов образовалось целое поселение, размерами уступавшее только Эльвенэсу, столице Слэттенланда. На Ветровой мыс шли торговые корабли со всей северной и западной части Морского Пути: от хэдмаров, вандров, фьяллей, западных квиттов и раудов, граннов, тиммеров. Сюда часто заходили говорлинские купцы, изредка бывали гости с острова Придайни. Улады и эринны сами не ходили по морям, но желающие торговать с ними тоже, как правило, отправлялись из Винденэса. Здесь находился один из двух в Морском Пути постоянно действующих торгов, а сейчас, когда еще не отошли празднества Середины Зимы, народу здесь собралось достаточно.

– Все забито! – сказал с носа Эйнар, оглядывая дымовые столбы над длинными крышами гостиных дворов.

– Ничего, мы себе место найдем! – пробурчал Ормкель. – Даже если кого-нибудь придется бросить в море.

– Уж здесь-то нас не подожгут! – засмеялся Гудбранд по прозвищу Тыща Троллей. – Тогда весь Винденэс сгорит!

– Пусть Рамвальд конунг заботится, куда нас поместить! – Торвард махнул рукой. – Если я прихожу сюда не воевать, значит, я у него в гостях.

– А ты пришел не воевать? – на всякий случай уточнил Эйнар.

– Пока нет. А там как придется, – беззаботно ответил Торвард. Сегодня он был спокоен и даже насмешлив. – Эти кварги, я смотрю, такой горячий народ!

– Куда уж горячее! – Хирдманы на ближайших скамьях засмеялись, почесывая обожженные бороды.