«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы

Это продолжалось почти месяц. Изо дня в день, с пяти до семи.

Когда Н. умер, мы позвонили по оставленному сыном телефону. Было три часа дня. Через полчаса он был в хосписе. Спросил, что нужно делать и куда идти, чтобы похоронить Н.

Мы готовили все необходимые бумаги. Я попросила подождать немного.

Он подошел к закрытой двери палаты, где лежало тело Н., взглянул на меня вопросительно и, получив мой кивок, немного постоял молча и все же вошел туда.

Профессор и выборы

May 21st, 2006 at 4:22 PM

За несколько недель до оранжевой революции в Украине и в хосписе готовились к выборам президента.

Профессор В. поступил к нам недавно. Он представлял собой классический пример интеллигента-ученого. Из дома ему привезли его любимое кресло и книги. Он читал и писал статьи, созванивался со студентами, чьими работами руководил. Был он красив, с высоким лбом, большими карими глазами и благородной сединой в густых волосах.

– Я прошу вас, господа, вернее, я требую говорить со мной по-русски, – заявил он частному консультанту – врачу, который обратился к нему по-украински.

Больше консультантов не приглашали.

– Я служил государству, которое уничтожили. Уничтожили и науку. Зачем я жил? Кому, я спрашиваю вас, кому все останется? Булгаков был так прав в своей «Белой гвардии», доктор… Как жаль, как же мне жаль Украину…

В день выборов он попросил переодеть его в костюм, рубашку и галстук. Это было сложным занятием, так как к этому моменту профессор ослаб и даже сидеть мог только с поддержкой.

– Я голосовал всегда. В любое время. Я не буду, слышите, доктор, лежать, как младенец в одеяле, когда решается судьба моей страны. Позовите сестру, помогите мне одеться.

Его одели. Усадили. Из кармана пиджака он достал перьевую ручку.

Внесли коробку (урну) с бюллетенями. Он попросил наблюдателей выйти из комнаты. Было совсем тихо.

Ждали минут десять. Профессор уснул сидя. В галстуке и костюме он откинулся на подложенные сестрами подушки.

Сил оказалось достаточно только на заполнение одной графы.

Осторожно переложили его на кровать, доктор передал бюллетень. Я посмотрела – в нем дрожащим почерком было написано «ПРОТИВ ВСЕХ».

До самой революции он не дожил.

Нью-Йорк. Светское

May 26th, 2006 at 10:20 AM

Два дня – субботу и воскресенье – проведу в Нью-Йорке.

Скучнейшее зрелище богатых адвокатов с женами. Светская и важная встреча у мужа. Встречаются те, с кем он когда-то учился.

Развлек меня очень разговор с ним:

«Елизавета, они все будут с женами, в общем, я решил сказать им, что тебе тридцать пять лет. Пусть завидуют».

Не слабо, да?

А мне давно не тридцать, и он, муж, кстати, старше меня на пятнадцать лет почти.

Людка

May 30th, 2006 at 10:32 AM

Она поступила из родильного дома. А туда – с вокзала.

Бомжиха с тридцатилетним стажем.

Людке было около сорока лет. Никаких документов при ней не нашли, кроме справки из железнодорожной милиции о том, что у гражданки Иванченко Людмилы Владимировны документы утеряны.

Дежурный доктор позвонил мне и намекнул: «Вы сами с ней пообщайтесь, раз их так любите. А меня – увольте».

Обритая под ежик молодая женщина. Выглядит моложе обозначенных в истории болезни сорока лет. Высокая, я едва доставала до ее плеча. Плачет. Осторожно пытаюсь заговорить.

– Вы кто?

– Людка.

– Почему плачете, Люда?

– Домой хочу.

– А где вы живете?

– На вокзале. Не на помойке. Чего пристали?

– Вы полежите у нас, пока не остановят кровотечение. А потом посмотрим.

– Таблички хоть отдайте, – разрыдалась она в голос.

Иду в приемное. В грязном узелке – картонные таблички «Помогите собрать на операцию», «Погорельцы», «Помогите похоронить отца».

Принесла. Людка немного успокоилась и положила их в тумбочку около кровати.

Кровила она сильно. В роддом ее отвезли потому, что другие обитатели вокзала решили – у нее выкидыш.

Выкидыша не было, а был запущенный рак шейки матки. Кто-то из роддома вспомнил о нас. Людка не сопротивлялась только от сильной слабости – всей ее натуре претило пребывание в «режимном учреждении», как она нас называла.

– Я, Петровна, долго тут не могу. А на вокзале лет с десяти – двенадцати. Мать умерла, потом отец дом поджег по пьяни, но меня не бросил. И уехали мы в Киев.

– Ты мать помнишь?

– Помню, – плачет. – Она тоже по-женски болела. Хорошая она была.

После осмотра становится ясно, что и у Люды когда-то были роды. Спрашиваю. Отвечает, что родила больную девочку, которая умерла на третий день после родов. Похоронила ее рядом с матерью.