Время красивых людей

«Призываем граждан сохранять спокойствие и для вашей же безопасности не выходить из домов. Ожидайте трансляцию на частотах…»

Маки крутанул колесико на нужную частоту, но и там пока что крутили то же сообщение с той же периодичностью.

– Не понимаю вашу современную музыку, – сказала госпожа Мария.

К полуночи Мика клевать носом. Госпожа Мария принесла ему плед. Мика смешно укутался и забился в уголок дивана. Алиса и сама едва сидела. Голова стала тяжелой, ноги гуттаперчевыми, язык обволокло хмельной ленцой. Разговоры все равно закончились, и теперь все четверо молчали. Марко выставил на стол оставшиеся три банки.

– Расслабьтесь чутка. И поспите. Подежурю первый.

– Не надо бы, – сказала Алиса.

– Ты первая расслабься, русская, а то сидишь такая… Танцор балета вон все правильно делает.

– Танго.

– Не один хрен?

Марко сам вскрыл банку и всунул ей в ладонь.

Алиса перебралась на диван, устроилась в противоположном углу. Поджала ноги и по глоточку вытягивала слабую солоноватую жидкость. Хмель брал свое постепенно. Тоненькими слоями, словно кожицу с луковицы, стягивал с нее ответственность. Прямо сейчас она не должна сторожить. Не должна знать. Не должна принимать решения. Перевела замутившийся взгляд напротив, на мальчишку, который уже задремал под пледом. «Опять ведь проспит, едва не опоздает вернуться в казарму».

Алиса потрясла головой. Сделала еще глоток.

Не должна защищать.

Без луковичных слоев она чувствовала себя голой, как будто выставила перед всеми выпирающие ребра, сделанную по молодости татуировку под левой грудью, складку на животе, тощие бедра, отекшие колени.

Мальчишка заворочался во сне, и она захотела подвинуться, чтобы поправить сползший плед, но госпожа Мария которой, похоже, не спалось ночами, наклонилась и поправила сама. Алиса поджала колени к груди.

Марко разбудил ее в самый темный час. Потряс легонько за плечо. Алиса открыла глаза сразу, и он аж дернулся:

– Бре, русская. Ты как сыч. Думал, не спишь. У тебя глаза во сне приоткрыты, знаешь?

На кухне было душно, под потолком все еще висел пивной дух и призрак сигаретного дыма. Во рту было кисло. В глаза словно песка насыпали. Хотелось пить.

Марко подождал еще десять минут, пока Алиса наскоро чистила зубы, умывалась и напивалась водой из-под крана. Мика все так же свернулся на диване, госпожа Мария вернулась в спальню, и пока все спали, Марко забрал приемник и обосновался в комнате с буфетом.

– Наблюдательный пункт, – похвастался он.

– Выжидательный, – пошутила Алиса, а когда он в ответ вопросительно хмыкнул, махнула рукой. – Иди поспи. Станет полегче.

Она отодвинула штору так, чтобы из кресла была видна узкая вертикальная полоска со слоями неба, крыши и стены дома напротив. Сидела, отсчитывала время по повторяющемуся сообщению в эфире. В шестом часу чернильное небо начало разбавляться первыми лучами солнца. Чернота уступала место серому, а оно понемногу превращалось в звенящее голубое.

Три года назад самое первое белградское утро встречало ее таким же умытым звенящим голубым, отраженным в окнах югославских многоэтажек. Она только за полгода привыкла к тому, что новый день теперь всегда врывается в приоткрытое на ночь окно птичьим гомоном, кофейным запахом «первой утренней» из соседних квартир и вкрадчиво заползающим в щели жалюзи полотнищем теплого желтого света, которое накрывало ноги до колен, целовало и грело кожу. Два раза в неделю к этому добавлялся скрипучий механический голос.

Когда Алиса услышала его впервые, вздрогнула и прижала подушку покрепче. Такой голос люди слышат в кино, где по сюжету всем евреям приказывают собраться на главной площади с вещами. Такой голос Алиса слышала наяву, когда всем мусульманам Сараево или мирным жителям Алеппо предлагалось сидеть по домам для собственной безопасности. Но никто не стучал в ее дверь, не торопил взять всегда готовую дорожную сумку с вешалки в коридоре, и постепенно Алиса привыкла. Просыпалась под скрежет из динамика, который ездил на крыше облупленного фургона с проржавевшими боками, но подушку уже не сжимала. Через пару месяцев стала различать отдельные слова, а через полгода пазл вдруг сложился сам по себе. Алиса готовила чай, да так и встала с тяжелым чайником в одной руке и кружкой в другой. Расхохоталась так, что кипяток расплескала.

«Вывозим ненужные вещи, чистим ваши подвалы. Вывезем бесплатно. Покупаем старую мебель и бытовую технику».

Мусорная мафия белградских цыган выезжала на очередной рейд.

«Призываем граждан сохранять спокойствие…» – откликнулся на воспоминания голос из радио.

Алиса подошла к окну, прислонилась плечом к стене и отодвинула штору подальше. Потянулась рукой к защелке фрамуги и приоткрыла створку, чтобы впустить в комнату вкусный утренний воздух. На раскуроченную машину внизу старалась не смотреть.

– Знаешь, как я поняла, что останусь? – спросила вслух.

Мика, который едва успел шагнуть на порог комнаты, остановился.

– Меня что, слышно? Я без ботинок.

– Я тогда села на первый спецборт, куда с синим жилетом пускали. Даже не спросила, куда. Нас с военного аэродрома повезли в центр, а я в окно увидела крепость. Упросила там меня и высадить. При себе ни денег местных не было, ничего. Села в кафе, а там карточки не принимают. И официант просто сказал, что заведение угощает, представляешь? А вокруг люди. Детей выгуливают, собак. Собакам мячики кидали, а дети просто так бегали везде, визжали. Кофе пьют за деревянными столами, на солнце щурятся, целуются. Как будто ничего в мире больше нет, кроме их кофе, детей и собак. А я сидела и думала: у вас же война была двадцать лет назад. Им всем по десять-двенадцать было, когда город бомбили. Их родители на мостах стояли, взявшись за руки, чтобы пилоты снаряды не сбрасывали. Ты, наверное, совсем маленький был?

Мика не ответил, и она продолжила:

– Как вы так это умеете, Мика? Кофе, солнце, собак, детей? Мы вот не умеем – русские. У нас поперек лба тянется вечная боль. Знаешь, такой бумажной ленточкой, как покойникам в церкви на отпевании надевают. Видел когда-нибудь? У нас эту ленточку родители детям надевают при рождении, а те – своим. Как семейную реликвию передают. Она в нас врастает и крепчает с каждым поколением, глубже в лоб въедается, до кости, до мозга. Мы так не умеем, с солнцем, собаками и кофе. Либо в Москве на модной террасе, с безбожным чеком за пафос, либо водку стопками, чтобы хоть на время давить перестало. Я тогда решила, что останусь. Может, тоже собаку заведу.

Она вытянулась вдоль оконной рамы во весь рост и скрестила руки на груди. Говорила, не оборачиваясь, и знала, что Мика стоит сейчас в дверях. Наверное, такой же, как всегда: прямой, звонкий. Сам как чашка крепкого кофе на террасе в солнечный день. Такой солнечный, что теплые лучше пробивались даже сквозь затуманенный деменцией разум хозяйки квартиры, которая доверчиво ела с руки Мики. Откуда он так умеет?

– Откуда ты знаешь… – начала Алиса, но вопрос не закончила.

Радио тихонько закашляло статикой, а затем раздался длинный высокий звуковой сигнал.

«Говорит радио «Свободный Белград»…»

Алиса развернулась. Метнулась к приемнику. Чуть не столкнулась лбами с Микой. Выкрутила громкость. Из кухни послышалась тяжелая возня, и вот уже сонный Марко ввалился в комнату, запнувшись на пороге.

«Сограждане! Мы вместе находимся в непростой ситуации на пороге новой жизни. Вот уже долгое время страной управляют предатели, продавшие сербскую нацию врагу. Мы говорим: хватит это терпеть! Вчера объединенные силы патриотов, искренне преданных своей родине, сделали решительный шаг. Их поддержали неравнодушные граждане. Единым фронтом, единой силой, единой любовью к Сербии мы выступили против ложной и насильственной власти. Вчера улицы нашего города наконец-то превратились в дороги свободы, которую мы час за часом удерживаем открытой для прекрасного будущего нас и наших детей. В ходе действий объединенных сил Новой Сербии нашими стали: Народная скупщина, генштаб, министерство иностранных дел, радио «Белград»…»

– Про Новый Белград молчат, – сказал Марко.

– И про Баньицу, – сказал Мика.

Алиса молча рисовала в голове карту города, пока голос перечислял объекты, которые успели занять повстанцы. После списка голос зачитал оставшийся текст о великой миссии сербского народа и уникальном сербском пути, о возвращении власти истинным хозяевам, о великих целях новой страны и единстве, которое должно было наступить для всех граждан и настоящих патриотов. Алиса мысленно делала синхронный перевод с птичьего языка публичных заявлений на человеческий.

«Для вашей безопасности призываем вас сохранять спокойствие, не выходить из ваших домов и молиться за нашу победу. Мы оповестим вас о дальнейших событиях в следующей трансляции. Новая Сербия – единая Сербия. Нет предательству. Только вперед. Говорит радио «Свободный Белград». Сограждане!..»

Трансляция пошла по второму кругу. Значит, не прямая – записали заранее и зациклили в эфире. Что еще изменилось с тех пор, как диктор бесстрастно начитывал новости в микрофон?

Мика первым потянулся и выключил приемник.

– Это что? – спросил он и посмотрел на Марко.

– Это переворот, – ответила Алиса.

– Это справедливость, – сказал одновременно Марко.

– Я не понял.