Пособие для начинающей ведьмы

Сегодня было десять лет с момента смерти девушки, и именно в эту ночь у привидения появилась реальная возможность отомстить. Потребовать расплаты за смерть, боль, предательство. Поэтому ведьма так и рвалась сюда, поэтому она так испугалась того, что Ива дотронется до нее – первый удар гнева должен был обрушиться совсем на другого человека: того, кто корчился сейчас на полу.

Даже сквозь пелену страха, все еще затмевающего сознание знахарки, Ива заметила красоту барона. Теперь она отлично понимала, почему Гретхен была так сражена с самого первого взгляда. Совсем немудрено. Особенно для такой мало что видевшей деревенской девчонки, как… Ива. Или для той, которой раньше была Гретхен. Для наивной девочки, считающей, что она достойна лучшего, чем безликая жизнь в плену тяжелого быта.

Ива просто не могла понять, как человек с таким чистым открытым лицом мог столь хладнокровно отправить невинного на костер – на казнь, мучительнее которой нет. Полные ужаса прекрасные глаза искрились голубизной июньского неба, умытого дождем и словно светились изнутри. О боги, неужели Гретхен… ошиблась?!

Ива смотрела на искаженную ужасом мордашку принца – тьфу, барона – и не могла поверить, что он мог… мог так поступить. Предать, убить… нет, это просто слова – слова, которые не в состоянии передать даже самой малой частицы той боли, которую пережила Гретхен. Гретхен… неужели это шипящее, скалящееся, переполненное злобой и ненавистью существо и есть та миловидная девчонка? Неужели все ложь и все обман? И тебя, Ива, подставили как обыкновенную доверчивую дурочку?

– Это ты, Гретхен? – прошептал вдруг барон. – Ты?

– Да. Я. Узнаешь, паскуда? – прошипело привидение. – Узнаешь? Думал, что через десять лет можно спать спокойно? Нет, мой дорогой и любимый! За всё рано или поздно приходится платить! Думал подставить человека и спать спокойно?

– Гретхен! Гретхен! Я не делал этого! Не делал! Это не я тебя подставил! Я только потом узнал, что это не ты! Когда казна нашлась, да еще в моих покоях!

– Не ври, гаденыш!

Иву вновь пронзил ужас, заставив спиной вжаться в дверь. На барона смотреть было страшно. Страх рвал его на кусочки.

– Это не я! Не я! Не я! – орал он. – Это кто-то из твоих соперниц! Или моих врагов! Может, кто-то, кому тоже очень хотелось стать баронессой!

– Не ври! – Шшипение перешло на ультразвук.

Иву швырнуло на колени, все тело сгибалось и корчилось. Казалось, невидимые ножницы режут ее на кусочки и не остается в ней ничего человеческого, разумного, светлого, а всепоглощающее отчаяние съедает душу и разум, превращая в бессловесное животное, мерзкую тварь, желающую только одного – прекращения этой пытки ужасом.

– Я всегда любил тебя! Тебя! И только тебя! С той самой первой минуты, когда увидел! Самой первой! Я глаз не мог отвести! И счастье мое не знало предела! А потом я узнал, что ты вовсе меня не любила! А просто использовала! Я хотел убить тебя собственными руками! Хотел уничтожить! Чтоб даже памяти о тебе не осталось на этой земле! Но передо мной все время стояло твое прекрасное лицо! В ушах звенел твой смех! И боль была невыносимой! Я так любил тебя, Гретхен! Так любил! Кто-то предал нас обоих, любимая!

– Но кто? – прошептала та.

И это вновь была та милая девушка, от обаяния которой невозможно было укрыться. Она стояла на коленях рядом со светловолосым юношей, и они казались прекрасной парой.

Иве хотелось плакать. То ли потому, что страх отпустил, то ли от осознания несправедливости мира, то ли еще по какой-то причине. Ей хотелось плакать и одновременно укрыться от холода, который ее окутал вдруг со всех сторон. Этот был тот самый холод, что она чувствовала в подземелье. Но тогда он был с одной стороны, а теперь – со всех. Ива вновь сжалась в комок, осознав страшную истину: через нее только что прошли еще два привидения. Знахарка поняла, что они проникли по проложенному ими с Гретхен пути. Более того, они постоянно шли следом, и Ива ощущала их присутствие. Шестым, седьмым или еще каким-то чувством травница догадалась, что это призраки брата Гретхен и брата того ведьмоненавистника Грегори.

Привидения вплыли в комнату, и все мгновенно повторилось. Ужас сковал все тело и разум Ивы, и ей оставалось только беспомощно наблюдать за разыгрывающейся на ее глазах трагедией. Призраки набросились на барона, а Гретхен… попыталась его защитить. Она говорила, что он ни в чем не виноват и кто-то их подставил. А привидения двух молодых мужчин хохотали и кричали, что их тела сейчас лежат в сырой земле по его приказу. И сейчас убитый беглый каторжник вместе со своим убийцей пришли покарать того, кто приказал все это сделать. А в глазах Гретхен тем временем загорелось пламя – ничуть не тише ее погребального костра – и она бросилась на брата. Они сцепились, совсем как дети на деревенском дворе, а Ива корчилась под дверью, тихонько умирая от страха.

Для нее все реплики за и против барона слились в одно неразделимое месиво. Знахарка чувствовала, что еще чуть-чуть – и ее нервная система рухнет. Она закричала. Сорвалась на вопль. Ей было наплевать на то, что она привлечет к себе внимание трех злобных голодных привидений. Казалось, сейчас от ее голоса полопаются зеркала в роскошной спальне. Но что удивительно – призраки замерли. На одно вечное мгновение они застыли. А затем все трое, словно внезапно очнувшись, бросились на барона. Лишь кто-то из них – Ива до сих пор не знает кто – крикнул: «Беги!» И она побежала. Единственное, что она сумела сделать – это сдернуть с постели полуживую от страха девушку – любовницу барона и потащить ее за собой. Причем куда та делась после того, как они выскочили за дверь, Ива тоже не помнила. У нее было занятие поважнее, чем наблюдать за подругой по несчастью, – она бежала. Мчалась прочь от этого места, от разгаданной таким странным образом – хотя тут можно и поспорить – загадки, от трех взбесившихся привидений, от ужаса, что ломает души. Она бежала прочь, зная, что ни одна сила в мире уже не спасет незадачливого барона, посмевшего играть жизнями магов.

И как она выбралась в лес, Ива тоже не помнила. Да и что делала следующие несколько часов – тоже.

Как узнала она потом, барон – совсем еще молодой – умер от сердечного приступа.

Такова была официальная версия.

Ива стояла, прижавшись к шершавой коре дерева, и отчаянно до боли и слез вслушивалась в чуткую тишину ночи. Лес сегодня не спал. Близились весенние праздники, которые, в отличие от зимних, не имели точной даты, но ошибиться в их приходе было невозможно: просыпались ручьи, оживали ветра, и откуда-то из глубины земли раздавалась песня весны…

И взвивались до неба костры. Искры их летели к небу, к собратьям, которых глупые люди почему-то называют звездами. И не было на земле ни человека, ни зверя, ни какого другого существа, кто не чувствовал и не признавал победу всепоглощающей царицы-весны.

Дальние костры все манили и манили знахарку к себе. Зудели ноги от желания отправиться в пляс. Горели глаза отблесками далеких звезд. Кожу обжигал ликующий ветер. Сжималось сердце. На губах плясала смеющаяся ночь.

Когда девушка вошла в круг танцующих, никто не удивился. Они вскинули руки, в едином порыве приветствуя колдунью-весну, и знахарка воззвала вместе с ними, чувствуя всей кожей, как оживает вокруг земля: ворочаются в ней нерожденные травы, радуются ожившие воды и просыпаются древние силы.

Никто на этой поляне, как и на многих других, уже не был самим собой, или, наоборот, только этой ночью люди и становились настоящими. Исчезали накопленные поколениями знания, их место занимало единственное истинное желание. И люди кружились в самом древнем танце, а вместе с ними танцевали духи земли, души тех, кто уже ушел, и тех, кому только предстоит прийти. Встречались руки, и каждый из тех, чьи ладони сомкнулись в том танце, знал одну великую тайну – время плясало вместе с ними. Потому что нет ни прошлого, ни будущего – есть только миг и все идет по кругу. Забвения нет. И смерти нет. И нет конца. И так будет всегда, покуда люди будут встречать весну танцем, покуда она будет пьянить кровь, а искры лететь в бездонное темное небо…

Глава 3

Грозы месяца травня

И это лучшее на свете колдовство!
Ликует солнце на лезвии гребня!
И это все, и больше нету ничего!
Есть только небо, вечное небо!

    Группа «Мельница»

Кладбище было очень старым. Многие могилы почти провалились. Надписи на плитах стерлись. А ограда даже не думала выполнять предначертанную ей богами функцию. Нельзя сказать, что Ива обрадовалась, когда, сбившись с дороги, набрела на этот погост. Однако за ним приветливо дымила трубами деревушка, а желудок настойчиво напоминал знахарке: где печи, там и еда.

Иву все-таки останавливал тот факт, что она появится в селе со стороны кладбища, а не придет по новой дороге. Ничего хорошего это не предвещало. Тетушка всегда говорила: «Бойся идущих с кладбища. Они идут от смерти, и смерть несут на глазах своих». У знахарки не было оснований предполагать, что другие люди не придерживаются того же мнения.

Во избежание всевозможных недоразумений, по-хорошему, ей бы следовало вернуться к развилке и пойти по другой дороге. Однако против этого выступали желудок и ноги, которым категорически не нравились эксперименты хозяйки, заключавшиеся в многодневных переходах без пищи и ночлега. Как известно, эти органы умеют убеждать получше жрецов Всеблагого, так что Ива вздохнула для порядка и скорым шагом продолжила путь через кладбище. Сумерки не лучшее время для таких прогулок – она это смутно подозревала.

Не успела знахарка сделать и пары шагов, как сверху раздалось препротивное карканье, в мертвой (уж простите за каламбур) тишине кладбища прозвучавшее совсем уж зловеще. Ива дернулась и, вскинув голову, увидела на ветке засохшего дерева большого ворона. Тот в свою очередь покосился на травницу и еще раз, только более зло и ехидно каркнул.

Знахарка застыла, не представляя, что делать. Вороны всегда считались носителями самых древних знаний, воплощением мудрости, заодно и пророчили понемногу, но, опираясь на собственный опыт, Ива была убеждена, что хорошего черные оракулы не предсказывают.

Девушка осмотрелась. Кладбище, как ему и положено, выглядело заброшенным, мрачным и пугающим. С другой стороны, рассудила Ива, это может быть обычный ворон, мало ли их здесь водится… И смело сделала еще шаг. В одно мгновение серое грозовое небо, на фоне которого так эффектно выглядело старое сухое дерево с громадным черным вороном на костлявой ветке, заполыхало оранжевым огнем. Пламя извивалось и кружилось, протягивая к травнице жадные голодные пальцы. Ива в ужасе отпрыгнула, и видение мгновенно исчезло. Лишь ворон на ветке продолжал хрипло хохотать.

Знахарка погрозила кулаком наглой птице, решившей подшутить над суеверным человеком, и назло ей направилась к деревушке прямым путем. Никаких недоразумений больше не произошло, однако в самой деревне травнице оказались почему-то не рады. Обычно Ива получала ночлег за небольшую помощь: то вылечит кого-нибудь от насморка или там прыщей в неудачном месте, то зелье какое приготовит (как правило, любовное), то над огородом пошепчет, чтобы лучше росло. Сейчас же ее хоть и пустили, причем далеко не в первый дом, но подсунули такую работенку, что проще было снова переночевать в лесу, – уж больно тяжелая оказалась больная. Вот только организм настаивал на своем: мол, ночевки на голой земле для него не полезны. Ива повздыхала и решила, что лучше пойдет в корчму, хоть там и придется раскошелиться. Денег было жалко. Особенно с учетом того, что она давеча потратила их добрую половину на неизвестные ей заморские травки. Говорят, у каждого свои слабости. Ива очень надеялась, что у остальных людей они не такие… затратные.

В тот момент, пока она размышляла, в маленькую комнатку, где лежала больная, ввалился грузный богато одетый мужик с лицом, говорящим о его любви ко всякого рода… удовольствиям. Это к вопросу о слабостях.

– Так-так-так, что тут у нас? – ехидно поинтересовался он. – Очередная знахарка-недоучка.

Ива мгновенно прониклась к этому человеку неприязнью. Если бы он назвал ее магом-недоучкой, она бы еще и посмеялась вместе с ним, но знахаркой! Это к вопросу о тщеславии.

– А ты, очевидно, скоморох-недоучка? – брякнула она.

– Я, чтоб ты знала, – так же молниеносно раздулся от самодовольства вошедший, – тутошний староста.

– А-а, – не проявила почтения стерва-недоучка, – бедная деревенька!

– Ах ты!.. – задохнулся мужик от праведного негодования. А в это время Ива уже обратилась к родственникам несчастной:

– К сожалению, здесь я мало чем могу помочь. Советую обратиться к храмовикам, мистику там какому-нибудь. Заломы – это по их части.

– Что? Обломилось? Немало тут уже таких прошло, как ты. Все как один шарлатаны! – вновь влез староста. – Если уж человеку пришло время отправляться к богам, то тут уж ничего не поделаешь, – обратился он на этот раз к родственникам. Ива тоже посмотрела. И ей стало вновь неудержимо их жалко. Женщина явно была еще молода. Вот детишки – от девяти до двух лет. Да и муж еще ничего, – наверняка не одна кумушка из соседок порывалась его «утешить», да что-то непохоже, чтобы им это удалось. Как всякая женщина Ива умела сострадать мужчинам – всем хочется верить в любовь, что не проходит и после рождения… одного, двоих… пятерых детей.

– Не спешите к богам ее отправлять, – почти рявкнула она. – Заломы очень даже лечатся. Просто это намного лучше и скорее сделает пара молитв, чем травы. Возили в храм?

– Возил, – вздохнул чернобородый муж.