Письма пепла. Новелла – мистификация

Абрамшин.

Г- н Штольц опытный врач, но при сложности и необъяснимости случая он прибег к помощи более опытного коллеги. Штольц не раз писал мне, советовался. Мы, ежели не друзья, то разумные коллеги. Я отношусь к врачеванию как к науке, а не как к своду докторских правил. Состою в переписке с докторами Геттенбергского университета. Из Парижа мне тоже пишут.

Я сам много пишу.

Воронцов

Пишите? В наше ленивое время все у нас писатели и поэты.

Абрамшин

Пишу я научные труды, изучая тела человеческие и более того – души. Случай этот заинтересовал меня как ученого. Особливо после того как на столе Дмитрия Владимировича нашел я его бумаги.

Воронцов.

Я крайне заинтересован, Василий Львович. Что ж за бумаги? Со стихотворными творениями Венивитинова общество знакомо. Стихи юноши романтического толка. Ничего по нашему ведомству. По нашему ведомству кроме г- на Пушкина, пиитов российских нет. Арест Дмитрия Владимировича по декабрьским беспорядкам был напрасным. Излишняя бдительность младших чинов часто дает ошибку. Выслуживаются. Так что за бумаги?

Абрамшин.

Заметки, недописанные письма, стихи оборванные на слове. И перстень. Он о нем писал в стихах своих.

«Ты был открыт в могиле пыльной, Любви глашатай вековой, И снова пыли ты могильной, завещан будешь перстень мой». Это стихи Дмитрия Владимировича и в этом одном этом стихе вся история его смерти.

Воронцов.

Стихов не люблю. Что за перстень?

Абрамшин.

Сей перстень древний, добытый из скифской могилы какими то бродягами, стал больной идеей Дмитрия Владимировича. Перстень тот самый, что был положен с ним во гроб, по последним его распоряжениям. А бумаги эти, что изъял я без позволения никто не видал по сию пору.. Кроме самого г-на Веневитинова и вашего покорного слуги.

Воронцов

Как же это, милостивый государь, Василий Львович? Не буду таить от вас, что действия ваши именуются кражей, недостойной дворянина и христианина. Не ожидал таких новостей. Верно как раз об этих подозрениях и писал мне князь Вяземский и они были не пустые.

Абрамшин.

Полноте, Николай Михайлович. Я здесь не перед батюшкой на исповеди, а в жандармском отделении. И видно, что честь вашего мундира может пострадать. коль узнаете, что важные для следствия бумаги, вдруг, без вашего ведома, оказались в руках гражданского чина.

Воронцов.

Подозрение на вас Василий Львович. Требую немедля предоставить мне сии бумаги для расследования и доклада г-ну Бенкендорфу.

Абрамшин.

Я взял их с собою именно потому, что не хотел, что бы они попали в руки пиитов, молодежных философов и любомудров. Достаточно в Отечестве нашем смуты и волнения умов.

Воронцов

В них что то противу Государя Императора?

Абрамшин

В них, ваше сиятельство необъяснимые сказки, а то и сны больного воображения и нервической горячки. Объяснению этому нету и тонкая эта грань меж жизнью и сном, жизнью и смертью вся вот в этих листах. Записках и письмах Д.В.Веневитинова.

Г- н Абрамшин передает г-ну графу Воронцову папку на лентах.

Воронцов.

Да вы сами то не заразились ли романтизмом Веневитинова?

Да что ж здесь серьезного? Вижу стихи, неоконченные письма. Вот прошение. К кому?

Абрамшин.

Дмитрий Венивитинов был юношей романтического и крайне нервического склада. Его утаенная московская история безумной, полудетской влюбленности в некую известную в московском художественном обществе даму., обсуждалась пару лет назад. Имя дамы указано в этих бумагах. Прочтите. Называть я его не стану.