Дикий

Нехотя выбираюсь из-под подушки, готовая к истерикам женщины, которая легко могла бы посоревноваться за звание самой скандальной в радиусе сотни тысяч километров. Встаю с кровати как раз, когда слышу скрип открывшейся двери и вижу ее тучное тело в коридоре.

– Ага, дома значит, – недовольным тоном с порога заводит затертую пластинку.

– Доброе утро, Нина Павловна, – сонно здороваюсь, пытаясь угадать причину, по которой Большая Мамочка могла покинуть свою берлогу и наведаться раньше срока. Обычно причина одна – арендная плата, но пока рано. Еще неделя точно, я успею получить зарплату, – чаю хотите?

– Чаю она мне предлагает, посмотрите на нее. Значит так, милочка, послушай меня внимательно. У тебя есть час на то, чтобы оплатить за месяц, собрать вещички и освободить квартиру.

Опрокинув на меня ушат холодной воды, с громким хлопком закрывает за собой дверь и входит в единственную комнату, ставя руки в боки.

Сон как рукой снимает.

– Что значит освободить? – по её внешнему виду нельзя сказать, что этот человек способен на шутки в принципе. От осознания этого становится еще хуже.

– То и значит. Мне надоело ждать, пока ты мне заплатишь. То три месяца ждала с моря погоды…

– Но я ведь потом оплатила.

– Да, потом оплатила. А в прошлом месяце снова задержала.

– Потому что зарплату дали позже, – объясняю в третий раз, потому как еще двадцать дней назад рассказывала, как в баре всем задержали деньги.

По позвоночнику начинает стекать липкий пот.

– Зарплату, ну да. Знаю я, каким местом ты зарабатываешь! – яд из язвительно искривленного рта жалит, но не смертельно. Жизнь закалила подобным домыслам, поэтому просто сжимаю зубы, надеясь, что женщина сейчас выпустит пар и свалит в свою берлогу, потому что за такую цену найти квартиру просто не реально, а на более дорогую средств банально нет. – В общем, ничего не хочу слушать. Я здесь сделаю ремонт и возьму нормальных жильцов, способных платить стабильно. И не водить к себе клиентов. В мою квартиру!

– Что? Каких клиентов? – не выдерживаю лживых обвинений. – О чем вы?

– Ой, вот не надо строить из себя невесть кого. Денег возьму не за целый месяц, хотя надо было бы. За моральный ущерб.

Чувствую, как злость накатывает невидимыми волнами. Пульс шкалит, ладони вспотели. На голову сваливается осознание, что еще немного и мне даже некуда будет вернуться после работы.

– Мне некуда идти, – говорю как есть, смотря прямо в заплывшие жиром глаза.

– Это уже не мои проблемы, – фыркнув, Нина Павловна разворачивается и, схватив с тумбочки мой шарф, швыряет его в моем направлении. – Собирайся!

Ловлю единственную дорогую для меня вещь, не позволяя упасть на пол.

– Не смейте швыряться моими вещами, – предупредительно цежу сквозь зубы.

– А ты их собирай быстрее, и швыряться не придется.

Если бы можно было убивать взглядом, я бы ее уже расчленила на мелкие кусочки. Да пусть подавится своей квартирой! Этот человек за лишнюю копейку мать родную продаст!

Рывком достаю из-под кровати спортивную сумку, с которой уезжала еще из детдома, и начинаю бросать туда свои скромные пожитки. Благо вещей у меня немного, справлюсь быстро, лишь бы не лицезреть ее расплывшуюся физиономию хотя бы одну лишнюю секунду.

Разворачиваюсь спиной и меняю пижамный топ на первую попавшуюся футболку. Наклоняюсь, стаскивая шорты и выставляя ей на обозрение зад в черных танго, как наглядный пример того, куда ей нужно идти.

Сзади прилетает недовольное кряканье, пока я тяну вверх по ногам спортивные штаны.

– Никаких манер! – ворчит бегемот.

Ну да, её – то манеры я имела возможность слышать, когда прямо перед ней бабулька с четвертого этажа случайно разлила пакет с молоком. Точнее просто уронила, а он лопнул, шмякнувшись о бетон. Уж эта дамочка не поскупилась на выражения, обходя лужу царской походкой и на весь подъезд извергая проклятия.

Кидаю косметику следом за вещами, забираю свою посуду, из которой всего-то чашка и чайная ложка. Мыльные принадлежности и кроссовки. Сверху на все это аккуратно раскладываю шарф цвета голубой волны и, застегнув сумку, отправляю в коридор.

– Деньги где? – вопит Нина Павловна, шаркая следом.

– Вы прекрасно знаете, что зарплата у меня через неделю, за полгода должны были уже выучить, – наспех завязываю шнурки на кедах и собираю на макушке хвост. Стараюсь выглядеть равнодушной и показать, что мне плевать на то, что как, словно щенка выбрасывают из квартиры, но дрожащие руки выдают с головой. Черт.

– Ты мне не умничай. На что-то же ты живешь! Значит, есть чем и заплатить.

– Вы серьезно? – от шока я даже не могу контролировать открывшийся рот. – Если я вам отдам последние деньги, мне будет не на что даже купить себе дешевый пирожок с рынка. Получу зарплату и принесу за двадцать дней, как вы и сказали.

– Нет уж, дорогуша, заплатишь сейчас!

Только я оказываюсь шустрее. И пока эта бессердечная пытается схватить меня за руку, подхватываю с пола сумку и выскакиваю в подъезд.

– Стоять, дрянь!

Черта с два. Я не собираюсь с голода сдохнуть, пока она сегодня на мои кровно заработанные пойдет покупать себе торт к чаю.

– Верну все через неделю! – кричу снизу, быстро спускаясь по ступенькам.

Включаю игнор, чтобы не запоминать несущихся вслед мне лестных слов, и только оказавшись на улице под жарким июньским солнцем, вдруг осознаю, что теперь у меня даже нет крыши над головой, чтобы от него спрятаться.

К глазам подступают слезы отчаяния. Сжимаю веки и приседаю на корточки, уронив сумку на землю. Бегемот за мной на улицу вряд ли побежит. Слишком много телодвижений.

Минутная слабость душит, но это скоро пройдет. Я не плачу. Никогда не плачу, потому что от слез легче не становится. Они бессмысленны в своем проявлении. Ком в горле режет, грудную клетку распирает. Делаю несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Все будет хорошо, Рина. Жизнь просто испытывает тебя на прочность. Не поддавайся. Ты кремень и разбить себя этой стерве не дашь.

Почему-то именно сейчас приходит в голову мысль о том, что я ведь никогда могла не знать финансовых проблем, если бы мой собственный отец от меня не отказался, оставив в доме малютки.

Воспитатели по секрету рассказывали, что он приехал тогда на последней модели мерседеса, весь такой холеный, и с брезгливым видом передал меня в люльке директрисе. По их словам, только часы на его руке стоили как их годовая заработная плата, а то и больше.

Он просто оставил меня, как ненужную игрушку, которыми нас баловали с барского плеча другие. Отказался от родной дочери. Я всегда задавала себе вопрос почему? Что могло случиться, чтобы заставить человека поступить так с ребенком? Возможно, у него были проблемы? Или что-то другое заставило так поступить? Принимать мысль о том, что он сделал это по собственному желанию, мне не хотелось. Я создала себе сказку и наивно верила в нее и по сей день. Хотя бы какая-то сказка в моей жизни должна ведь присутствовать. А так и живется легче…

Вот и сейчас, посидев пару минут, я собираюсь с силами. Встаю, смаргиваю отголоски так и не проступивших слез и отправлюсь к остановке, чтобы доехать до бара. Пока поживу там. Наталье Ашотовне, конечно, не скажу, но надеюсь это ненадолго.

Днем в бар наведывается Лана. Когда у меня послеобеденная смена, она всегда старается приехать пораньше. Дома ей делать нечего, коротает время здесь. А я и не против. Сама не заметила, как стала ждать ее приездов.

– Привет, Рин, – девчонка в легком розовом сарафане привычно целует в щеку и плюхается на барный стул.

– Привет, – киваю в ответ, на мгновение оторвавшись от ноутбука. Пока в баре пусто, решила пробежаться по объявлениям о сдаче квартир.

– Как ты? Слышала, вчера была вечеринка у Сережи, ты была?

Вытесненное утренними событиями воспоминание о старшем брате Ланы вихрем встает перед глазами. Его наглые глаза, язык, блуждающий по коже, зубы на моих сосках. Неожиданное возбуждение пронзает тело, стоит вспомнить, как он терся об меня своим членом.

Вина перед Ланой подтачивает как червяк, и, прогнувшись под её тяжестью, я отвожу взгляд. По сути, не за что винить себя, ведь то, что сделал этот козел, произошло не по моему желанию, но вот только полученное острое и ни с чем несравнимое удовольствие никак не умаляет моей вины.