Дарлинг

– Ну ты тут поосторожней с мышками, не преврати их по нечаянности в тигров саблезубых, загрызут тебя, и кирдык проекту!

– Таракана тебе в суп за такие шутки! – откликнулся Егор, проводил Никиту до двери, закрыл за ним дверь на здоровенный засов и поспешил к клеткам.

* * *

Он переселил все мышиное племя в вольер, напоил, накормил и дал время оклематься после трясучки переезда и адаптироваться к непривычной пока новой обстановке.

Затем вольер превратился в испытательный полигон.

В «плохишей» мышки превратились быстрей, чем он рассчитывал, и в каждой своей неприглядной ипостаси негодяйствовали, как по-писанному.

Зафиксированные на видео сцены конфликтов и бесчинств в прежнем мирном мышином сообществе, Егор приносил домой – показать Юле. Она смотрела с увлечением эти «ужастики», восклицая по ходу:

– Ой, а вот эта жирнявка – точь-в-точь моя одноклассница – Люська-гадина! Я ж по физкультуре в школе первая была, и на меня все мальчишки западали. А она обзавидовалась, и перед городскими общешкольными соревнованиями кроссовки мои порезала, вот так же подобралась исподтишка. Но я ей потом тоже… И все на моей стороне были, когда ее мамашка пришла права качать: денег требовать, чтобы Люське зуб вставить. А-а-а, вот, ты смотри, какой обормот-жадина: и своё пожрал, и у других отнимает! Вылитый мой сводный братик: вот положит нам мама на тарелки еды – одинаково, как будто на весах взвесила, а ему кажется, что мне больше досталось, так мама отвернётся, и он у меня с тарелки кусок хвать! А мне что – терпеть? Вот мама и начала нас поврозь кормить: сначала его усадит, потом меня.

Каждую неделю Серебровский ездил к Казимирычу и показывал ему сделанные за этот срок видеосъемки, день за днём фиксирующие эффект воздействия «зелья злой феи».

Казимирыч был заметно впечатлён, но все время повторял:

– Темпы бы наярить, темпы!

Это глупое требование злило Серебровского, и он, дергая щекой, отвечал одно и то же: для убедительных и устойчивых результатов нужны неустанные повторы опытов, коррекция эликсиров в зависимости от результатов и побочных эффектов, все это требует времени, которое нельзя уменьшить в приказном порядке.

Казимирыч устало закрывал глаза и настаивал:

– Но ты все же постарайся!

Прошёл почти год, мышей поубавилось: печальный итог баталий, борьбы за власть, за успех самцов у самок или успех самок у «крутых» самцов, – словом, опыты с заражением всевозможными порочными свойствами удались и закрепились.

Теперь предстояло то главное, для чего он столько времени городил весь этот огород: преображение «плохишей» в существа мирные, дружелюбные, исполненные эмпатии, готовые уступать, помогать, оберегать друг друга. Как бы прообраз будущего гармонического сообщества человеков в «черновике». Потому что предстояли ещё более серьёзные испытания на ещё более продвинутых биомоделях – сирийских хомяках, подготовленных и предназначенных для изучения поведенческих реакций. А уж потом, потом, в дымке будущего, – клинические испытания.

Но в одно сырое осеннее утро Серебровский, пересмотрев на видеозаписях, как бесчинствовали на разные лады «плохиши», подошёл к вольеру, где гуманизированный мышиный народец и впрямь превратившийся в «саблезубых», беспощадных особей, да и вживую вёл себя без стыда и совести, произнес небольшую речь перед этой созданной им самим Содомом и Гоморрой:

– Баста, ребята! Простите, что пришлось мне превратить вас в негодников, так похожих на нас, человеков, какими мы были позавчера, вчера и особенно сегодня. Но пора постараться и показать теперь, хотя бы в черновике, с вашей же помощью, каким может стать человек завтрашний, избавив себя от нравственной инвалидности.

И решительно отворил дверцу шкафа, где на полках стояли флаконы с эликсирами Преображения.

Однако «плохиши» упорствовали и сопротивлялись высокой миссии, к которой их понуждал Егор. Он нервничал, менял то концентрацию вещества, то дозы, то сочетание определенного вида корма со снадобьем из флаконов.

Часто наведывался Никита, мол, может, помочь чем по хозяйству? Но тут же просил показать видеозаписи: «Интересно же!». Потом стоял столбом у вольера, – видимо, готовился сделать очередной доносик Казимирычу.

Эти посещения бесили Егора, но как-то раз он попросил торчавшего в подвале без видимых причин Никиту съездить с ним в индийскую лавку: занадобилось прикупить кое-каких травок.

Индиец встретил его по-дружески, быстро отыскал нужное. Никита с любопытством оглядывал лавку и с прищуром рассматривал торговца, когда Егор отсчитывал деньги за покупки.

Когда вышли из лавки, Никита покрутил головой и спросил с искренним недоумением:

– Трава – не дрова, а какие бабки за неё отвалил! Может, от них-то и весь тихоход в процессе? Может, с химией дела бы на ускорение пошли? Химия – это ж современный ход, а травки – дедовское-прадедовское. Не так?

– По-твоему так, а по-моему не Так с большой буквы! Мы по-разному Мир видим. Все неприятности человеческие от нарушенной связи человека с природой. От этого дисбаланса и болезни и катаклизмы, да и жизнь стала стоить дешевле бутылки водки! Восстановить утраченную гармонию химией?! Ты не по адресу! И знаешь что? Не надо меня подгонять: я не лошадь, я – всадник, понятно?

Никита нахохлился, доехали молча, Егор вышел из машины, не попрощавшись.

Признаки перемен в поведении «плохишей» наступали и впрямь медленно: получив дозу эликсира Преображения, они сначала метались и пищали в беспокойстве, потом находились какое-то время в ступоре, видимо, ещё не в силах принять начавшуюся утрату привычных состояний. Преображение давалось с трудом и не всем в одинаковой степени. Егор проводил в подвале весь день – с утра дотемна, спал недолго и беспокойно, перетасовывая в уме все подробности испытаний за день, придумывая новые варианты.

Флаконы с Эликсиром Преображения постепенно пустели. Егор чуть не плакал, не видя существенных изменений в привычках и повадках упрямых тварей.

Но чудо случилось неожиданно, месяца через четыре. Однажды, во время очередного опыта, он насыпал корм не каждой мыши в отдельную плошку, а выложил его кучей посреди вольера, и замерши, наблюдал, как раньше всех к ней были допущены беременные самки, остальное сообщество терпеливо выжидало пока они наедятся и отойдут. Вторая победа была зафиксирована, когда к пораненной в прежних баталиях мышке, другая подтолкнула плошку с десертом – травяными гранулами и кусочками сыра вместо того, чтобы оттолкнуть, отнять и сожрать самой, как это бывало прежде. Лёд тронулся, эликсир начал действовать!

Когда Егор показывал эти видеозаписи Юле, она расцветала и кричала в восхищении:

– Ты колдун и волшебник, Гарик! Париж уже наш, да?

И расцеловывала его, чуть морщась от подвального запаха.

Серебровский ликовал и уже поторапливал сам себя. Его главной заботой стали теперь существенные и неизбежные траты на покупку сирийских хомяков.

Именно они – лучшие биомодели для проверки устойчивости новых норм поведения под воздействием эликсира Преображения.

Серебровский был доволен, что Никита перестал ему докучать: посещения его прекратились. Он сам отвёз, когда счёл нужным, видеоролики и подробный отчёт о последних испытаниях Казимирычу и надеялся, что на этот раз тот все же раскошелится, оценив и достижения и перспективы.

* * *

Казимирыч встретил его с видом озабоченным, непрерывные телефонные звонки в офисе мешали даже начать разговор. В конце концов после одного, видимо, особо важного звонка, Казимирыч быстрым шёпотом сказал:

– Лады! Все посмотрю и наберу тебя, ну, через день-два.

Кивнул, прощаясь, и Егор вышел, задетый: шеф просто отшил его! Он уже знал за ним эту привычку: «ставить на место» человека, чтобы он не набивал себе слишком высокую цену, даже если этот человек на самом деле был для него важен, но при этом от него зависим.

Егора кольнуло, но он успокоил себя, подумав, что, возможно, Казимирыч за эти дни пошарит по своим финансовым сусекам и найдёт-таки там необходимую сумму для следующего, предпоследнего цикла исследований.

Звонка пришлось ждать неделю. И когда Казимирыч позвонил, он опять звучал озабоченно, разговор был кратким:

– Надо серьёзно поговорить. Пришлю за тобой Никиту.

Егор не знал, что и думать: радостного одобрения в тоне Казимирыча он не уловил.

Войдя в кабинет, он посмотрел на шефа с тревогой. Тот сидел в своём удобном рабочем кресле, как всегда, вальяжный, с аккуратной стрижкой полуседых волос, в дорогой рубашке и неизменном кожаном жилете, возвышаясь над широким столом, который отделял его от Серебровского.

Он предложил Егору сесть, приподнялся, перегнулся через столешницу, протягивая руку для пожатья, улыбнулся, но как-то натянуто. Откинулся в кресло, глубоко вздохнул и заговорил с неожиданной для Серебровского задушевностью:

– Послушай, Егор. Таких специалистов, как ты, у меня, если честно, не было и нет – талантливых, с идеями и упорством, именно что настоящего учёного. Я наблюдаю за тобой давно. И последний твой отчёт впечатляет. Очень! Ты на пороге замечательного открытия. Но я должен сообщить тебе неприятную новость. Прими ее по-мужски, без трагедий, лады? Ты задержался на этом своём пороге. Эликсиры Преображения уже созданы другим, английским фармакологом, запатентованы и готовы занять полки в аптеках. Нам предложила их одна известная британская фирма. И ты пойми, бизнес есть бизнес, Егор, ничего личного! Тебе ещё пахать и пахать, а у них уже все готово и в ажуре. Я принял их предложение. Представляю, как тебе досадно, обидно, но кто не успел, тот опоздал! Твои исследования придётся прекратить. Возвращайся в лабораторию, к прежней работе, зарплату тебе повышу. Господи, да что с тобой?!

Побледневший Егор хватал ртом воздух, не в силах выговорить ни слова.

– Никита, вызывай скорую! – закричал Казимирыч. – Какой нежный оказался, не ожидал!

В кабинете, который, с каждым словом Казимирыча все заметней превращался в эшафот, присутствовал, сидя в уголке, на отлёте, Никита, нашаривая что-то в своём телефоне.