Гамблер

Обречено вздыхаю. Даже здесь он со мной… Протягиваю купюру, закидываю аскорбинку в рот и выхожу из продуктового магазина.

Я слишком наивна. И иногда мне кажется, что наивнее меня в этом мире не существует.

– Изви… Извините!

Вижу Джек со стороны. Все словно не замечают ее.

– А, ой! Прошу прощ… Ай!

Кто-то наступает ей на ногу. Девушка подскакивает, и учебники из ее рук рассыпаются по кафельному полу.

– В следующий раз, я буду твоим гидом прямо до класса, – подхожу, опускаюсь к девушке. Голубые глаза засветились. Возвращаю девушке ее вещи и та заталкивает их в шкафчик. – Зачем ты просишь у всех них прощения?

– Когда я была маленькая, с «добротой» меня познакомили слишком рано. Это была моя прапрабабушка. Она познакомила меня с ней.

Доброта…

Сорвут с шеи, посмотрев с отвращением, и выкинут в урну как ненужную побрякушку. Только так теперь принято формировать чужие миры.

Глаза девушки погасли. Хорошо это или плохо, но за все эти долгие годы я научилась распознавать подобный взгляд от обычного расстройства.

Также взбираюсь к воспоминаниям…

Волнительный голос подруги моей бабушки, который просил его послушаться. Несдержанность бабушки, что открыла мне саму правду.

После ее крика позади провода, вперемешку со слезами, мои глаза замирают в одной точке, и дальше все впадает в искусственную кому. Голос бабушки, все резко отмирает. Ноги подрываются с места, разум затуманен и слышен лишь один ритм сердца. Я бежала так, словно от этого зависела моя жизнь. Бежала так, будто в самом конце, это могло бы спасти его. Я помню тишину в своей голове, помню, как дорога пред глазами затмевалась прозрачной пеленой слез, помню, как перебегала дорогу, но не помню того, пеклась ли я о своей жизни как волновалась о его.

Дом.

Лестница наверх.

Дверь…

Мой дедушка умер когда мне было всего четырнадцать. И я никогда не могла подумать, что так рано пойму, что на самом деле означает смерть.

Беру девушку за руку. Еще немного и она не выдержит.

– Она говорила, что только добротой я смогу уберечь мир, так может… Может быть, показав им себя настоящую, я смогу убедить их, что им ничего не угрожает?

– Многие убивают другого, ради собственного спасения. Это не судьба решила за них. Они сами сделали такой выбор.

– А что, если они делают это против своей воли? Никто ведь не рождается сразу плохим. Что-то мне подсказывает, но где-то глубоко внутри у них все ещё осталась доброта. Люди не должны прогнить до конца, ведь так?

Ее глаза светились искренностью и надеждой. Словно мечтающий ребёнок, чьи глаза загораются вновь и вновь верой и надеждой, с новой прочитанной ему сказки…

– Продолжай спасать этот мир, – я выдерживаю паузу, – только не смей погубить себя. Не все люди способны на искренность и не все они так чисты, как ты думаешь.

– Милые бошмачки, – послышалось позади. – Прямо как миниатюрная куколка.

Мой гневный взгляд в сторону голоса.

– Извини, Итан, но мы слушали твои «комплименты» на прошлой неделе. Лимит исчерпан. Увидимся в следующем месяце.

– Мне всегда было интересно, почему твой брат не вступил в Хайд, – останавливает нас парень, но скорее – Джек.

– Твоя шайка такая же жалкая, как и ты сам, – привлекаю внимание, переманив взгляд Итана с тела подруги на себя. – Неудивительно, почему с каждым днём Хайд становится все меньше. От тебя уходят даже твои люди, так как ты можешь называть себя лидером после этого?

Светлые глаза обострились на мне. Мои слова явно задели его. Беру Джекилайн под руку, показываю подонку средний палец и начинаем уходить.

– Твоя старуха ещё пожалеет о том, что когда-то отправила тебя в эту школу! – продолжаю идти, крепче вжимаюсь в предплечье Джек. – Как и твой брат, не послушав меня, жалкие Вудовцы! Ты такая же наивная как шлюшка Бетани! Удивительно, и почему ты все ещё здесь, а не подо мной, как это любит делать та девка!

Теперь я остановилась. Отпускаю Джек, резко разворачиваюсь и чуть ли не сношу Итана взглядом.

– Слушай сюда, ты, жертва неудачной пластики, – подхожу впритык. – Ни один подонок, как ты, не смеет задевать меня и уж тем более – моих родных. Кем ты себя возомнил? Думаешь, раз твой брат легенда школы, то ты какой же? Ничего подобного!

– Надо же.. Наша телочка так и кипит, остор… – с силой прижимаю того к шкафчикам. Сжимаю зубы.

– Я тебе не телочка. Как и ни любая другая девушка. Они не заслужили того, чтобы их называли телками лишь потому, что они родились с отличительной чертой между ног. Это как тебя назвать отходом. Хотя, если ты позволил себе эти слова, ты такой и есть.

– Портишь все удовольствие… Эгоистка. А ведь твоей подружке только так и нравилось, когда она была на мне.

– Сьюзан, нам лучше уйти…

Слишком поздно.

Author.

Высокие стены сдавливают виски, а идеальная чистота заставляет сиять комнату и мерзко слепить глаза. Парень всегда ненавидел ощущение дня. Он никогда не любил свет.

– Я его не трогал.

– Так, может, ты тогда объяснишь почему у Никла обнаружили сотрясение из-за того, что кто-то разбил пробирку о его голову, а весь класс утверждает, что этот кто-то – ты?

Уши неприятно прорезает чужеродный голос, кончики грубых пальцев покалывает лезвие. Зеленоглазый слегка нахмурил брови.

– Не понимаю о чем Вы.

– И сломал ему челюсть, ударив головой об парту.

– Какая неудача… – изобразил он жалостливый вид, но быстро смахнул его. – Впредь буду осторожнее.

– Значит это, ты помнишь? Пробирка была для тебя слишком простой находкой?

О, нет… Он помнит все. Даже сейчас.

Рывок со стула наверх, пальцы хватают пробирку, замах… Крики. Темнота… Снова боль. Кровь брызнула на парту, листы с плохими надписями окрасились красным. Никл Ривенсон склоняется перед ним, но уже не кричит. Конечно, он помнит все… Даже сейчас, будто кровь по-прежнему стекает по коже его рук.

– Снова улыбаешься… Как и тогда, ровно семь лет назад. Ты снова был здесь. Тебя привели ко мне, сказать почему?