Земля. Реалити-шоу, в котором за тебя уже все решили

Неллин. Слово, которое вдруг начало расплываться в моей голове, погружая меня обратно в далекое прошлое. Может быть, именно эта надежда на возвращение былого счастья и убедила меня прийти этим вечером. Неллин. Так он называл меня в то особенное время, когда еще вел себя как настоящий отец.

Наша семья жила в маленьком городке, окруженном красивым лесом, куда мы вместе ходили гулять по выходным. В десяти минутах ходьбы была река, в которой мы купались летом и ловили рыбу зимой. У нас почти не было денег, но у нас был отец. Счастливые годы. Но все изменилось в тот день, когда он принес домой эту чертову камеру.

Первое время нам нравилась новая игрушка, на которую можно было снимать собственные фильмы. Однако то, что в начале воспринималось как хобби, постепенно превратилось в навязчивую идею, а затем и в работу, вытеснившую для отца всех близких людей. Ну почти всех. Я всегда думала, что не появись эта камера, все было бы совершенно по-другому… Наша жизнь, наши отношения, мы сами…

Словно одержимый, он записывал, записывал и записывал, а потом вечером всей семьей мы смотрели отснятый материал. Моя мама была готова сгореть от стыда, а мы с братом даже получали удовольствие от видео. Я помню, как отец репетировал со мной, как мы вместе смеялись над ошибками в сцене, как посередине дубля кого-то из нас вдруг пробивало на глупый смешок и приходилось заканчивать съемку…

Но со временем он перестал называть меня Неллин… Мечты отца оказались настолько велики, что все остальное, включая нашу семью, исчезло из его поля зрения.

Потребовалось несколько секунд, чтобы он смог заговорить снова – тихо, будто на самом деле ему не хотелось продолжать, будто слова застревали где-то в горле и ускользали из сознания. Если предположить, что от последнего еще хоть что-то осталось.

– Добрый вечер… – И снова воцарилась тишина. – Кто бы мог ожидать такую встречу. Ну что ж, я хотя бы смог добраться сюда, что уже немало.

Послышался смех и аплодисменты, которые продолжались еще несколько минут, пока он медленно не поднял руку, призывая остановиться.

– Сегодня мое выступление на публике будет последним. Я прощаюсь с телевизионным миром, который подарил мне так много радости и помог мне пережить столько… Но всему приходит конец, и я уже должен уступить дорогу новым поколениям. Мое тело сказало: «Хватит».

В зале тут же воцарилось молчание.

Отец закрыл глаза и сглотнул.

Из-за его чрезвычайной худобы можно было заметить, как слюна изо рта попадает в горло, стекая куда-то дальше в тело, спрятанное под смокингом. Он медленно приблизился к микрофону и сказал то, что все и так давно знали.

___

– У меня рак, и он убивает меня.

Здание целиком погрузилось в тишину.

В течение следующих нескольких минут не было слышно ничего, кроме перешептываний, разносящихся по залу.

На самом деле это уже давно не было новостью, но никто не осмеливался получить официальное подтверждение того, что мой отец болен. На каждой фотографии, украденной журналами за последние несколько месяцев, он выглядел все более худым и слабым. Сейчас все видели, как от него ускользает жизнь.

Мужчина под метр девяносто ростом, голубоглазый, привлекательный… в расцвете сил был одним из самых желанных людей на планете. Теперь, когда моему отцу было всего шестьдесят шесть, он превратился в скелет, обтянутый черным костюмом, чтобы зрительный зал гадал, как именно ему удается стоять.

– Сказать по правде, рак уже убил меня. Так что теперь мне лишь остается ждать, когда я умру. Понятно, что есть вещи, которые нельзя купить за деньги, в противном случае… – он медленно вздохнул, чтобы собраться с силами и продолжить. – Ну что тут скажешь, каждому свое время, и свою жизнь я прожил. Где-то я слышал, что смерть – это только первый шаг к бессмертию.

Молчание.

Он спокойно посмотрел на публику, снова приблизился к микрофону и продолжил.

– Но я не хотел покинуть компанию, не сделав самого важного признания в моей карьере… как говорили раньше, готовьте перо и бумагу.

___

– Телевидение – это сплошная ложь.

Он умолк, позволив тишине сгущаться.

И тишина уступила место улыбке, а затем внезапно по всему залу покатилась волна всеобщего смеха.

– Что ж, заголовок на завтра вам обеспечен. Все, абсолютно все – обман.

Публика начала громко аплодировать.

Несколько минут спустя ему наконец позволили продолжить.

– Мы нанимаем актеров для создания фейковых новостей, которые затем служат материалом для светской хроники и желтой прессы, которая, конечно же, также принадлежит нашей компании. Мы используем информацию, которая привлекает внимание. Мы специально разводим грязь на кухне, чтобы раскритиковать рестораны, а затем привести их в порядок. Мы нанимаем подставных лиц, чтобы они относили антикварные предметы определенных брендов в ломбарды, и тем самым зарабатываем деньги на скрытой рекламе. Мы заставляем отчаянных путешественников пересекать замерзшие реки в условиях дикой природы, оставляя за кадром мост, заправочную станцию и даже «Макдоналдс» возле автомагистрали. Мы организуем конкурсы так, чтобы приз доставался самому популярному участнику, который может привлечь для нас больше аудитории, а не тому, кто больше всех знает. Скучным умникам всегда достаются вопросы, ответы на которые не найти даже в интернете. За каждого ребенка на кухне кулинарного шоу готовит шеф-повар. Именно его блюда потом покажут на экране… Все, абсолютно все, что вы видите по телевизору, сфальсифицировано. И все является обманом.

По мере того как отец продолжал говорить, лица присутствующих менялись: больше не было улыбок и аплодисментов. Зрители начали понимать, что этот человек не шутит.

– Проблема – и, конечно, огромная выгода для меня, – продолжил он после небольшой паузы, – в том, что в мире живут миллионы, миллиарды людей, которые думают, что… даже не только думают, но и слепо верят, что все, что показывают по телевизору, является правдой. И даже если они увидят все ту же подставную актрису сначала в роли жертвы домашнего насилия, потом в амплуа скучающей домохозяйки, а затем в образе искательницы приключений, покоряющей Гималаи, они вряд ли смогут понять, что это один и тот же человек.

Отец остановился на несколько мгновений, чтобы отдышаться: это была слишком длинная речь для такого слабого человека. Он взял стакан и поднес его к губам, едва не расплескав воду. Наконец, но не без усилий, ему удалось сделать несколько глотков и вернуть стакан на место.

– Прошу прощения… – прошептал отец, собираясь с силами. – Несомненно, самое замечательное в телевидении то, что нас, продюсеров и сценаристов, владельцев всей этой индустрии, оно превращает в богов. Уже завтра я могу выбрать любого человека, запустить на трех или четырех моих каналах новость о том, что он насильник. Все остальное сделают социальные сети: они раз и навсегда испортят ему жизнь, даже если потом найдутся доказательства того, что вся информация была ложью. И дальше уже плевать, потому что мы больше не будем говорить о нем в наших программах, или запустим опровержение бегущей строкой настолько мелким шрифтом, что никто не сможет его прочитать. И, конечно же, мы можем поступить наоборот: взять самого последнего идиота на планете и сделать его героем, политиком или даже президентом. Мы можем играть в богов, и я был одним из них. Я был богом! – крикнул он и тут же закашлялся.

Никто не говорил ни слова, в зале стояла гробовая тишина.

Он снова попытался схватить стакан, но на этот раз тот упал на пол. Тут же кто-то пришел на помощь отцу.

Это был «он». Тот, кому много лет назад даже не требовался плащ, чтобы быть моим супергероем.

___

«Он» – мой брат.

Брат, который отдалялся от меня с той же скоростью, с какой сближался с отцом. Особенно когда наша мать умерла.

Думаю, что именно тогда, на похоронах, когда денег у отца было намного больше, чем любви, мы с братом поняли, что, обнимая друг друга, попрощались.

Потому что с этой смертью оборвалась последняя ниточка, которая связывала нас. Мы больше не навещали маму в больнице, не созванивались, чтобы обсудить, как у нее дела, и узнать, не заметил ли кто-то из нас улучшений за последние дни…

Так было на протяжении многих месяцев: мы разделяли переживания в приемном покое, грустно перешептывались за чашечкой кофе, гуляли по саду этой белой тюрьмы, где она была всего лишь жертвой лечения… Проще говоря, наблюдали за тем, как наша мать уходит от нас, как жизнь ускользала от нее с каждым вздохом…

Наши пути медленно разошлись. Телефонные звонки раздавались все реже, сообщения становились все короче, а молчание – все длиннее. Пока не наступил тот день, когда связь оборвалась насовсем: мы просто перестали разговаривать. Ничего особенного не произошло, и, пожалуй, отсутствие причин было самым печальным.

И вот теперь он был здесь, помогая поднять стакан, который наш отец не смог удержать в руках.

___

– Да, все это ложь… – подтвердил он после паузы. – И знаете, что самое лучшее во лжи? У нее нет границ. Стоит только попробовать один раз, и уже невозможно остановиться лгать. Ложь вызывает привыкание, а затем множится и растет… потому что всегда можно придумать что-то более изощренное, чем прошлый обман… – он снова закашлялся.

Тишина.

– Величайшая проблема телевидения – власть. Потому что она заставляет тебя забывать о том, что правильно и справедливо… В итоге ты хочешь лишь одного – видеть, как растет твоя сила.

Он снова остановился: возможно, слишком много фраз подряд… возможно, слишком много правды сразу. Он несколько раз кашлянул и продолжил, пытаясь не рухнуть прямо на сцене.