Безнадёжная любовь

Больше нечего ждать, больше нет поводов оставаться. И он уже хотел уйти, когда вдруг увидел в ее глазах, нет, вовсе не обиду, совсем другое, необычное, горькое, вопрошающее. Он всегда понимал ее глаза.

– Почему ты так странно смотришь на меня?

Нет, она не сможет молча носить сомнения в себе, и этот странный взгляд никуда не денется, вечно будет создавать между ними непробиваемую преграду. Чтобы он исчез, надо…

– Мне сказали, будто бы ты кого-то убил.

Спасибо неласковой жизни: научила справляться с бурной реакцией в ответ на провокационные заявления, научила, как оттянуть время, чтобы разумно и толково выбрать правильный ответ на решающий вопрос.

– Кто сказал?

Она ждала от него других слов.

– Впрочем, я знаю, кто.

Дура ревнивая! Прекрасно знает о том, что случилось на самом деле, но выворачивает так, как выгодно именно ей. И, сколько не оправдывайся, невиновным все равно не окажешься, а недоговоренности только усилят Анины подозрения.

Но разве он должен все рассказывать ей?

Как хорошо было раньше! Пусть и тогда он предстал перед ней плохим, совсем немножко плохим, притягательно немножко плохим, ей нравилось сознавать, что именно она разглядела в нем скрытое сокровище, которое по слепоте не замечали другие, и он с удовольствием играл перед ней эту роль. А теперь?

Они сидели на траве возле бывшего склада.

Почему он должен ей все объяснять? В конце концов, у них всего лишь обычный, ни к чему не обязывающий летний роман. Но, видимо, так уж суждено, чтобы с первого взгляда, с первой встречи эта девочка слишком глубоко забралась в его темную душу. Пусть знает!

– Ну, подрались мы. Ничего особенного. Просто оба были не в себе, вот и решили разобраться. Ну, я ему башку пробил. Ну, он мне челюсть свернул. Расползлись по углам. Я вырубился. Прихожу в себя, гляжу: Малой все еще валяется. Такой синевато-зелененький. Пока я в отключке был он у меня «колеса» спер и, по дури, нажрался сверх меры. А дальше я не помню. Наверное, опять отрубился. Ребята нас нашли, ну, и подумали, что подумали.

Аня застыла неподвижно, уперлась подбородком в колени.

– А почему ты им ничего не объяснил?

– Они меня и не спрашивали. Да я и сам никогда ничего не объясняю.

А сейчас объяснял. Хотя надо было уйти, не говоря ни «да», ни «нет», уйти и больше не возвращаться.

Невероятно, но она слишком многое узнала о нем всего за несколько дней!

– А ты не боишься, как он?

Богдан усмехнулся: вот и начались душеспасительные беседы!

И тут он от них не сумел отвертеться! А ведь надеялся, считал, что Аня безоговорочно принимает его со всеми недостатками, с беспросветной мрачностью души и маленькими непростительными слабостями.

– Нет. Вряд ли так. Возможно, по-другому.

– По-другому? – она впервые за весь разговор посмотрела на него, пораженно и непонимающе.

– Конечно. Все мы смертны. Ты забыла?

Он опять усмехнулся. Довольно мрачных шуточек и насмешливых слов по поводу того, о чем надо плакать!

– Ты – домой? – Богдан не сомневался, что Аня сейчас уйдет, заранее встал, но она не двинулась с места, только подняла глаза.

– Нет. Там слишком много народу. Я лучше еще немного здесь посижу.

– Без меня?

Она промолчала, лишь зябко обняла себя за плечи.

– Да ты совсем замерзла. Пойдем!

Он привел ее в комнату с множеством полок и единственным, заколоченным окном. Она завернулась в одеяло, сжалась, стала совсем маленькой и беззащитной, а он не мог до нее дотронуться.

– Отогревайся, – произнес равнодушно и вышел.

Милая девочка! Маленький котенок, свернувшийся под чужим зеленым одеялом с инвентарным номером. Она была наивна и невинна, пока не встретила его. А теперь она жалеет об утерянных качествах, жалеет, что связалась с ним.

Впрочем, не она первая.

У Малого и раньше были проблемы с головой, а потом он еще подсел на барбитураты. А у кого всегда есть в наличии «колеса»? У Богдана! А Богдан – душа не бескорыстная, вечно в долг давать не будет и ему плевать на то, что у кого-то нет денег. Прочно уяснив для себя это, Малой, от тоски и безысходности, и попер с грубой силой. А когда грубая сила не очень-то помогла, достал нож.

Это рассказывать можно с насмешкой и бравадой: «Ну, я ему… ну, он мне…» А шрам-то до сих пор остался. Хорошо что-то попалось под руку, и разбитая голова ненадолго остудила воинственный пыл приятеля, а самому позволила отодвинуться, отползти подальше, стараясь унять текущую кровь и сохранить силы.

Опускаясь на пол, различая сквозь туман, плывущий перед глазами, угрожающе надвинувшуюся фигуру, Богдан отчего-то испытал тревожную радость, думая, что Малой сейчас обязательно прирежет его, и он уже никогда не придет в себя. Странно, это привлекало его, и он очень удивился, когда все-таки очнулся и увидел в другом углу неподвижного Малого. Тот сжимал голову, словно боялся, что она вот-вот разлетится на части, лопнет от боли.

Богдан неуверенно добрел до него, осторожно ткнул ногой и увидел, как из складок одежды выкатился прозрачный пузырек. Он не мог ни узнать его. Он сам принес его для Малого. Но со стороны того было большим свинством шарить по карманам отключившегося приятеля. Язык плохо слушался, но оказалось невозможным отказать себе в удовольствии высказать Малому все, что думал. Тот молчал. Наверное, страшная боль в разбитой голове заставляла Малого глотать и глотать приносившие успокоение таблетки. А в глазах опять потемнело, и Богдан рухнул прямо на лежащего.

Дальше он действительно ничего не помнил. Он пришел в себя лишь через несколько дней в больнице и очень удивил сидящего возле его кровати Чоню, разочарованно заявив:

– У, блин! Опять живой.

Чоня прожог друга свирепым взглядом, но Богдану было по барабану его праведное возмущение.

– А как Малой? – без интереса спросил он, и Чоня коротко бросил:

– Передоз.

– Повезло! – опять завел Богдан. – А я-то надеялся, что тоже…

Но Чоня не дал ему договорить.

– Заткнись! Тебе еще нельзя разговаривать!

***

– Ты чего здесь бродишь? – раздался в полумраке хрипловатый голос Лёсика.

Богдан молча прошел мимо, и Лёсик вовсе не обиделся. Все здесь – странные, и никакой гарантии, что завтра вот также, никого и ничего не видя, не пройдет мимо кого-то Лёсик и не ответит на вопрос.