СОЧИНЕНИЯ. ТОМ 8. АНТИДЕПРЕССАНТ

УДАЧНЫЕ СДЕЛКИ…

Мой отец умер 9 Мая 1997 года от острой лейкемии. Ихил Лейбович Бланк. В школах Сокирян и Тирасполя, где он преподавал, его звали Ефим Львович. Скончался он в «Сороке» – центральной Беер-Шевской больнице Израиля. Умер быстро, под наркозом, при попытке врачей установить на груди катетер для химиотерапии.

По еврейской традиции, похоронили, в тот же день, на старом кладбище Нетивота, всего в десятке метров от мавзолея Праведника Баба Сали.

Будучи председателем местного общества участников Второй мировой Войны, папа впервые убедил своего тезку Ихиэля – мэра нашего городка, затерявшегося в пустыне Негев. Уговорил выделить деньги на празднование дня Победы именно 9 Мая 1997 года.

Так уж получилось, что именно в этот день, в этом же ресторане, где, накануне, отец энергично договаривался о проведении памятного праздничного мероприятия, пили не только за погибших и выживших в той страшной войне, но и за упокой его Души.

Всего за пару недель до этих грустных событий, ничего не подозревая, мы с отцом готовили ещё одно знаменательное мероприятие – 45-летие свадьбы моих родителей.

Отец был слегка скуповат. Всерьез обрадовавшись неплохим скидкам на хороший брэнди в нетивотском магазинчике, папа пришёл в радостно-возбужденное состояние духа. Тогда нам, сразу же, вспомнилась супер-сделка, удавшаяся много лет назад. Лет за тридцать до этого.

Жаркая, пыльная, особенно по окраинам, Одесса, лениво и широко, как знойная женщина, раскинулась вдоль ослепительно синего моря.

На всех углах, там стоял крикливый гомон продавцов, продававших из ящиков «Белый Аист» – настоящий молдавский брэнди, который, по-советски, презирая международное право, высокомерно повысили до аристократического, но незаконного названия" Коньяк».

«Белый Аист» стоил ненамного дешевле водки – всего три рубля пятьдесят копеек за бутылку. Напиток был качественным. В самой Молдавии доставался покупателям, в то время, с большими перебоями. Магазины старались торговать более дорогими марками.

Первое августа с Бармицвой, моим совершеннолетием, отмечаемым для мальчиков в тринадцать лет, по древней еврейской традиции, приближалось с неотвратимостью и быстротой, сильно угрожавшей нашему скромному семейному бюджету.

Наклонившись поближе, отец тихим голосом сообщил мне, что ходят упорные слухи о близком значительном повышении цен на коньяк.

– Видимо, это вранье, – добавил он с сомнением в голосе, – Стали бы тогда, прямо накануне, торговать дефицитом, да еще прямо на улице?

Не выдержав искушения, мы купили и с трудом дотащили пару десятков бутылок до улицы Генерала Петрова. Она находилась в Одесских Черемушках – ещё новеньком, крупном районе, блиставшим рядами своих аккуратных пятиэтажек.

Туда, в настоящую трехкомнатную, переселилось все большое семейство тёти Чарны, родной папиной сестры. Они ютились, до этого, в единственной темной клетушке по улице Островидова. И муж – добрейший дядя Муня, и дочери – Аня с Броней, и их детки – Лиза с Геной. Все мы безмерно радовались их долгожданному переезду.

Бесконечная, бурная и незабываемая волна радости накрыла отца, уже на следующий день. Спозаранку, вчерашние торговцы, по всему городу бойко продавали тот же самый коньяк, но уже по семь рублей.

– В два! В два раза мы выиграли!, – ликовал отец

– А ты, Фима, как учитель химии, возьми и подсчитай, сколько нахимичили те шалопаи на таком гешефте?, – удивил отца дядя Муня, известный одесский портной и очень деловой человек.

– Как учитель химии, я в упор не вижу, как можно было заработать на повышении цены

– Представь, Фима, что тебе дали продать тыщу бутылок за три пятьдесят, а ты знаешь, что завтра бутылка будет по семь. Ну, понял?

– Нет! Этого понять невозможно, – отец захлопал глазами

– Объясняю для лохов, – дядя Муня перешёл в наступление.

Ты пишешь, что сегодня продал тыщу бутылок по три пятьдесят, а, на самом деле, продал всего сто. Завтра, завтра, ты достаёшь оставшиеся 900 бутылок и продаёшь уже по семь рублев. Чистого навару больше трёх тысяч.

А что, если они продали за день целых сто тыщ бутылок? В Одессе летом на мильон одесситов приходится целых два мильона простофиль, приехавших на отдых. Усёк?

– С ума сойти. На шестьдесят Волг можно было заработать. Всего-всего, за один день

– Да. Учителю столько и за жизнь не заработать, – успокоил дядя Муня, – а мне целых триста классных костюмов нужно пошить. Это все равно, что года три работать, как проклятый, не меньше

В азартной беседе о чужих капиталах, теоретически заработанных кем-то за один день, родственники незаметно опустошили бутылку «Аиста». Под конец, радости не было предела. Разливая по рюмкам последние капли, они вспомнили, вдруг, что потрачено-то было в два раза меньше.

– Совсем нелегко было дотащить целую кучу бутылок с, казалось, расплавленным янтарем, до знаменитого Одесского Вокзала. При этом, при посадке, пришлось нешуточно сразиться с обезумевшей толпой, как всегда, бешено рванувшей в переполненный и раскаленный вагон дизель-поезда Одесса-Кишинёв.

Всего за пару часов, локомотив домчал нас и ценный груз спиртного в зеленый, аккуратный Тирасполь. После неугомонной Одессы, нашпигованной шумными потными курортниками, он показался нам особенно чистым.

А день совершеннолетия, состоявшийся через неделю, мы встретили во всеоружии. Правда, отец слегка замучил многочисленных гостей азартным описанием той блестящей коммерческой операции с коньяком, счастливо украсившим наше семейное торжество.

Имениннику были подарены многочисленные, уже «взрослые», подарки. Достались даже наручные часы «Ракета» со звучной секундной стрелкой. Сделано в СССР, – было написано на драгоценном изделии важного московского часового завода

С воодушевлением и радостью заявились все-все наши родственники. Помирились и приехали даже те, кто находился в, казалось, непримиримых контрах.

Пришли, и Сюня с Раей, и Клара рыжая с Володей, и Борис с Цилей, приехали из Одессы Чарна с Муней, и Герман со Светой, и, даже неугомонный Эршалы-Моторчик, примчавшийся с семьёй из соседних Бендер на своей новенькой «Волге».

Детей, молодежь, умудрились разместить за небольшим столом нашей спальной комнаты. Мои дяди Аркадий (Аврумчик) Вайнзоф и Лёнька Ваксман бесились с моими двоюродными сестричками Жанкой, Маринкой и Светкой, Розочка Глейзер осваивала упражнение «стрельбу глазами» и учила играть на гитаре.

Старые друзья и бывалые фронтовики Янкель и Абрам, буквально заставившие всех пойти на мировую, вспомнив свои детские прозвища шестидесятилетней давности, громко пели и, дурачась, называли друг друга «Баллон» и" Цодик».

Их дорогие жёны, тётя Ита и тётя Лиза, внимательно и строго следили, чтобы старики-разбойники, расшалившись, не перепили лишнего.

Мои бабушки, Рива и Роза, приготовив все по высшему разряду, от оливье, салатов с маслинами и Дунайской селедочкой, до золотого бульона, фаршированной рыбы, тортов" Наполеон» и" Мишка», носились как угорелые. Стол украшали дефицитные рижские шпроты, тихоокеанская сайра, чёрная и красная икра, привезённые папе в подарок из Камчатки его бывшим учеником.

Клара – моя дорогая мама, развлекала гостей разговорами о здоровье, папа не успевал подливать" Белый Аист», пользовавшийся неизменным и оглушительным успехом.

Скоро событию, до краев наполненному не только чудесно добытым коньяком, но и радостью, молодой энергией родителей, мудростью и доброй иронией дедушек и бабушек, нашим детским задором, исполнится более, чем полвека.

Через эти десятилетия, могу заявить совершенно ответственно, что грандиозное веселье удалось на славу, а все его участники, таки, запомнились навсегда. Значит, можно считать, что все живы…

В ПОИСКАХ СЧАСТЬЯ…

Ранним утром пронесётся воронье,

Сон печальный разгоняя криком.

Грустно, терпкий дым костров,

Листьев краснота на пляже диком…

Так начиналось одно из моих юношеских стихотворений. Все школьные годы, по утрам, будил меня тот шум огромной стаи ворон, проплывавшей над нашей скромной трехподъездной пятиэтажкой, как армада тяжелых бомбардировщиков.

Тянулись они из большого Кицканского леса, раскинувшегося за Днестром. Там птицы пристраивались на безопасный ночлег, а утром, важно и неотвратимо, бесконечным тёмным облаком, они надвигались на хлебосольный Тирасполь.

Наш милый, уютный городок, вдоль и поперёк, был пронизан ласковым южным солнцем, доброжелательными улыбками и удивительным светлым оптимистичным настроением, царившими на всех улицах, парках и набережных.

Пролетавшие вороны беспрерывно каркали, переругивались и всячески шумели. Спорили, видно, из-за места в строю. А может, специально, по-садистки, мучили окружающих, не давая доспать самые распоследние, драгоценные минуты сладкого утреннего сна.