Хорошо в деревне летом

Иван Ильич отложил ватрушку на блюдце. Домашний творог имел крепкий силосный дух, перебивающий жиденькую китайскую корицу. Есть невозможно, но расстраивать тетку не хочется. Сама наверняка не пробовала – за весом следит.

– Хоронить когда будут, сказал?

– Пока нет. В городе. С батюшкой тамошним договариваться собрался.

– О чем это? – поднял голову отец Геннадий.

– Ну как это по-вашему называется… отпевание, кажется?

Поп отодвинул чашку и встал, едва не задев люстру головой.

– Совсем сдурели! То купания эти, то самоубийц отпевать собираются! Где он? Я все растолкую.

– Уехал уже, – поспешно ответил Иван Ильич.

Характер нового батюшки бывал горяч. Немногочисленных прихожан он нещадно стыдил и корил на проповедях. Сам жил скромно, пост держал строго, по утрам растирался снегом, а с мая по октябрь купался в море, которое у здешних берегов прогревалось едва до восемнадцати градусов. Если такой человек станет учить Петра, как ему правильно брата хоронить, добром это не кончится.

– Это ничего, что уехал. Телефон у него есть? – высоченная фигура в черном грозно нависла над Иваном Ильичом.

– Да кто его знает…

Поп шумно выдохнул, поблагодарил хозяйку и ушел к себе.

– И не стыдно врать-то? – поддела племянника тетя Зоя.

– Не на исповеди, – он машинально откусил от ватрушки здоровенный кусок. Сухой пахучий творог комом встал в горле, но отступать было некуда.

– В чем-то ты прав, конечно: все эти обряды – для живых. Пусть Петя хоронит, как ему кажется правильным.

Она поднялась, чтобы убрать со стола. Иван Ильич мужественно двигал челюстями, обдумывая первую за день дельную мысль, которая до сих пор почему-то не приходила ему в голову.

– Тёть Зой, а ты когда-нибудь думала, что Васька так поступит?

– Никогда, – качнула она головой. – Талант у него с детства был; жаль, не сложилось что-то, но ведь он не опустился, продолжал рисовать – а для этого силу надо внутри иметь. Мне кажется, додуматься до дурного Вася мог только с пьяных глаз – в этом состоянии из человека вся дрянь наружу лезет.

Под печальным взглядом тетки Ивану Ильичу стало не по себе. Вспомнилась припрятанная в шкафу чекушка. А кто не пьет-то? Что еще в деревне зимой делать? Такие заплывы не каждый день устраивают.

Глава вторая

Он проснулся, потому что тетя Зоя гремела посудой на кухне. Должно быть, готовит завтрак. Или обед. На пенсии Иван Ильич совсем отвык смотреть на часы и попросту не имел их. Чтобы узнать время, использовал примитивную дедукцию: подошел к умывальнику и взглянул в зеркало. Легкая краснота глаз, волосы всклокочены с одной стороны и примяты с другой, на колючей щеке исчезающий след наволочки – так он обычно выглядит к одиннадцати.

Иван Ильич потрогал заднюю стенку кухонной печи, обогревавшую его спальню – топили часа четыре назад. Отец Геннадий разжигает огонь рано, перед тем как уйти в свою часовню. В комнате у тетки своя печь, которая отапливает еще и комнату священника. Так себе отапливает… еле бздит. Впрочем, батюшка не жалуется.

Стало быть, время ближе к обеду, а вообще ни туда, ни сюда. Суп варить еще рано, наверняка тетя Зоя затеяла новые плюшки.

Отражение удовлетворенно кивнуло: дедуктивный метод и знание человеческой природы никогда не подводят. Между тем Иван Ильич отражением удовлетворен не был и потянулся за электробритвой. Пока при памяти, ходить неряхой он не будет.

Умывальники стоят в каждой комнате. Даже при наличии ванной это удобно: можно привести себя в порядок, едва встав с постели. Иван Ильич закончил бритье, ополоснулся прохладной водой, и лицо в зеркале обрело человеческий вид. Не скажешь, что пил! Настоящий молодой пенсионер.

Молодой пенсионер – так его называют бюрократы и завистники. Хотя чему тут завидовать? Четверть века пахал как папа Карло, берега месяцами не видел, поляркой не брезговал, лишь бы заработать побольше. Семье, даже бывшей, есть было нужно, ну и тетке помогал.

На заслуженный отдых его оформили в девяносто восьмом. Напоследок сходил наконец в Японию, удачно продал свою первую «Тойоту» и с кучей долларов приехал к тетке. С тех пор среди местных он слывет богачом, хотя от валюты мало что осталось – почти все на ремонт ушло, что-то дочке на свадьбу подкинул да старенькую «Ниву» прикупил. В деревне без машины никуда.

Через десять минут причесанный и одетый в домашние брюки с рубашкой Иван Ильич вошел на кухню. Большую часть времени простоял у двери своей спальни, прислушиваясь, когда тетка уйдет к себе. По утрам он вялый и сонный, а столкнуться с такой энергичной особой, как Зоя Ивановна, не выпив кофе – это чересчур.

Часы в простенке между окнами показывали одиннадцать двадцать четыре. Печка давно прогорела, кофе не сваришь. И электрическую плитку не включить – в духовке уже что-то подозрительно румянится, и проводка нагрузки не выдержит. Кто поздно встает, тому кипяток из термоса и растворимая бурда.

В холодильнике нашелся сыр, в шкафчике лежал подсохший кирпичик хлеба. Иван Ильич соорудил на блюдце бутерброд, заварил кофе и уселся к небольшому столу. У себя он не ел никогда: от крошек уборки невпроворот. Завтракал на кухне, а обедал и ужинал в теткиной комнате. Иногда она приглашала отца Геннадия, но в такие дни племянник старался вовсе смыться из дома. Обычно – к Василию.

В коридоре хлопнула дверь, и вошла Зоя Ивановна.

– С добрым утром, Ваня, – она приоткрыла дверцу духовки, принюхалась к чему-то. – Сегодня тот же рецепт, только не с корицей… Хлеб-то совсем засох.

– После завтрака схожу.

– Как спалось?

– Хорошо, спасибо. Засиделся вчера, конечно…

– День-то тяжелый был, – понимающе кивнула тетя.

Однако тревожный взгляд выдавал ее истинные мысли. Иван Ильич опустил глаза и принялся с удвоенным усердием жевать бутерброд. Зоя Ивановна уселась напротив и наклонилась к нему.

– Ты не пил бы лучше.

– Тёть Зой! – он отодвинул чашку. – Только не начинай, а!

– Конечно, с Васей вы посидеть любили и меру всегда знали, но только одному не надо, пожалуйста.

– Да с чего ты взяла вообще?

– С чего? – она с усмешкой вскинула аккуратно выщипанные брови. – Ты сейчас не прямо в кухню пошел из комнаты, а сперва к вешалке свернул. Уши-то у меня на месте. Стало быть, прятал что-то. А что ты от меня в пятьдесят с лишним можешь прятать, если не бутылку?

Иван Ильич почувствовал, как пылают его уши.

– Тоже мне, мисс Марпл, – выдавил он. – Почему бутылка-то сразу? Почему не любовное письмо или контрабандные наркотики?

– По кочану… Скучновато живешь для этого. Не пей один, Вань.

– Я больше не буду.

Зоя Ивановна чмокнула покорного племянника в макушку и вышла. Из духовки потянуло ванилью и подогретым силосом, причем последний аромат явно побеждал. Иван Ильич быстрее закончил завтрак и отправился в магазин.

Лавка Мурашовых располагалась в центре деревни, выше по склону. Кузьминична вела учет, принимала и отпускала товары, ругалась с должниками и договаривалась с ревизорами. Ее супруг тащил на себе все остальное.

Стены магазина были выкрашены остатками охры, растащенной местными с закрытого после перестройки консервного заводика. Зачем на пищевом производстве понадобилось столько краски, осталось неизвестным: последний директор успел приватизировать бизнес и тут же уехал во Владивосток, где благополучно исчез.

На крыльце магазина примостился с папиросой Иннокентий Мурашов.