Пляжное чтение

– Я не это имел в виду, – сказал он.

– Нет, это именно то, о чем ты говорил.

Он снова покачал головой.

– Ну, не совсем то, что я имел в виду. Я хотел сказать… Ты всегда была такой… – Он фыркнул. – Я даже не знаю, ты пьешь вино, тайком доставая его из своей сумки. Полагаю, для этого есть причина.

Мои губы сжались, и внутри все перевернулось. Гас Эверетт был, наверное, последним человеком, перед которым мне хотелось бы предстать в таком свете.

Я посмотрела в окно машины на свой пляжный домик, как будто это был светящийся красный знак аварийного выхода, единственное спасение от этого разговора. Я слышала, как волны разбиваются о берег позади домов, но туман висел слишком густой, чтобы можно было что-нибудь там разглядеть.

– Я не прошу тебя рассказывать мне, – сказал Гас через секунду. – Я просто… не знаю. Странно видеть тебя в таком состоянии.

Я повернулась и подобрала под себя ноги, прямо на сиденье, изучая Гаса. Я искала на его лице иронию, но оно было серьезным, а темные глаза сузились, брови нахмурились, голова слегка наклонилась. Мне даже показалось, что я нахожусь под микроскопом. Сексуальный, злобный взгляд, который подсказывал, что он читает мои мысли.

– Мне не пишется, – призналась я.

Я не была уверена, почему призналась в этом. Меньше всего хотелось признаваться в этом Гасу, но лучше ему, чем Ане или прямо в издательстве «Сэнди».

– У меня нет денег, и мой редактор отчаянно хочет купить у меня хоть что-нибудь, а все, что у меня есть, это несколько плохих страниц и три месяца, чтобы закончить книгу, на которую, между прочим, кто-то будет тратить доллары США. Вот что происходит!

Я временно отбросила мысли о своих пострадавших отношениях с мамой и разговоре, который мы вели после похорон отца. Решила сейчас сосредоточиться на меньшем зле.

– Я уже писала раньше, – сами собой вырвались у меня слова. – Четыре книги, без проблем! А теперь… Это очень неприятно, когда чувствуешь себя неспособной делать то единственное, в чем ты хороша. Ведь когда пишу, я чувствую, что живу. И это в придачу к тому, что у меня совсем нет денег.

Гас задумчиво кивнул:

– Всегда труднее писать, когда приходится это делать. Это похоже на то, что давление разных факторов превращает написание книг в такую же работу, как и все остальное, и ты с таким же успехом можешь идти работать страховым агентом. История внезапно теряет всякую срочность, а потом и потребность быть рассказанной.

– Совершенно верно, – согласилась я.

– Но ты все сама поймешь, – холодно сказал он через секунду. – Уверен, что в твоей памяти плавают миллионы историй в стиле «И жили они долго и счастливо».

– Во-первых, таких историй у меня в запасе как раз нет, – возразила я. – Во-вторых, это не так просто, как ты думаешь, Гас. Хеппи-энд не имеет значения, если ты пришел к нему корявым путем.

Я прислонилась головой к окну машины:

– Честно говоря, в данный момент мне было бы проще упаковать свое творчество в облик оптимистичной женской фантастики и уж совсем оторваться от правды жизни. По крайней мере, это дало бы мне повод описать груди каким-то ужасающим новым способом. Как луковичные суккуленты из плоти и сухожилий. В моих книгах пока еще ничего не было о луковичных суккулентах из плоти.

Гас прислонился спиной к водительской дверце и рассмеялся, отчего я почувствовала себя одновременно виноватой (из-за того, что поддразнила его) и до смешного победоносной (из-за того, что снова заставила его смеяться). В колледже мы почти не видели, чтобы он улыбался. Очевидно, не только мне довелось за это время измениться.

– Ты никогда не сможешь так писать, – сказал он. – Это не в твоем стиле.

Мои руки буквально сами скрестились на груди:

– Ты думаешь, я не способна?

Гас закатил глаза:

– Я просто говорю, что это не то, что отразило бы твою сущность.

– Но я уже не та, кем была. Как ты сам заметил, я теперь другая.

– Ты можешь добиться какого-то успеха, – сказал он, и мне снова почувствовалось неприятное покалывание от того, что он, казалось, просвечивал меня рентгеном. Наверное, это были искры старого соревновательного пламени, которое Гас всегда хотел зажечь во мне. – Но держу пари, что ты с не меньшей вероятностью выдумаешь что-нибудь мрачное и унылое, как и я сам в стиле «Когда Гарри встретил Салли»[20 - «Когда Гарри встретил Салли» (When Harry Met Sally…) – американская романтическая комедия.].

– Я могу писать все, что захочу, – возразила я. – Хотя понимаю, как трудно писать про долгую счастливую жизнь тому, чье семейное счастье обычно ограничивается сексом на одну ночь.

Глаза Гаса потемнели, а губы растянулись в неровной улыбке:

– Ты бросаешь мне вызов, Эндрюс?

– Просто хочу сказать, – парировала я, – что такое тебе будет не по нутру.

Гас почесал подбородок, его взгляд затуманился. Он погрузился в раздумья. Потом его рука опустилась на руль, и он резко перевел взгляд на меня.

– Ладно, – сказал он. – У меня есть предложение.

– Седьмой фильм «Пираты Карибского моря»? – спросила я. – Это так безумно, что может сработать!

– Вообще-то, – ответил Гас, – мне подумалось о том, что мы могли бы заключить сделку.

– Что за сделка, Август?

Он заметно вздрогнул при звуке своего полного имени и протянул мне руку через весь салон. Искра предвкушения от такой загадочности пронзила меня, но он всего лишь открыл коробку, стоявшую у меня на коленях, и схватил еще один пончик. Последний кокосовый.

Он откусил кусочек:

– Ты попробуй написать что-нибудь мрачное и посмотри. – Мои глаза закатились, а рука выхватила у него последний кусочек кокосового пончика. – А я напишу в твоем стиле «И жили они долго и счастливо», – невозмутимо продолжил он.

Мои глаза метнулись к нему. Теперь сквозь начавший расходиться туман уже пробивались лучи фонаря на крыльце, ложась на окно машины и немного сзади на его лицо, так что лоб был в тени.

– Ты шутишь?!

– Вовсе нет, – сказал он. – Ты не единственная, кто попал колею и не может выбраться. Мне бы тоже не помешал перерыв от моих занятий…

– Это потому, что написать роман тебе будет легче. По сути, будет подарок для тебя, – поддразнила я.

– А ты можешь заглянуть на темную сторону своего кругозора и посмотреть, как тебе такое. Вдруг это новая Январия Эндрюс. И тот, кто первым продаст свою книгу, можно под псевдонимом, выигрывает.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. Закрыв рот, попробовала просто молча сформулировать мысль.

– Что выигрывает? – наконец произнесла я.

Брови Гаса поползли вверх:

– Ну, во-первых, если ты первая продашь книгу, то сможешь оплачивать счета и держать в сумке вино. Во-вторых… – Гас на мгновение задумался, – проигравший будет продвигать в печать книгу победителя, писать слова одобрения на обложке и всячески рекомендовать ее в интервью. Он будет выбирать ее, когда ему предложат выбрать тему для заседания Клуба книголюбов. Словом, все, чтобы книга продавалась. И в-третьих, если ты выиграешь, то сможешь вечно тыкать мне этим в лицо, что, как мне кажется, ты считаешь почти бесценным.

Мне бы никакими силами не удалось скрыть улыбку, расцветшую на моем лице.