На Дальнем Западе

Затем, обернувшись к своим спутникам, он спросил:

– Ну что же, товарищи, двигаемся дальше?

– Разумеется! – ответил Джордж. – У нас есть определенное приказание полковника, и чем скорее мы его выполним, тем лучше.

– Ну, так в дорогу! – заключил беседу Джон. – Пусть будет что будет, а мы доставим полковнику его детей целыми и невредимыми.

При этих словах на губах Миннегаги опять зазмеилась ядовитая улыбка.

– Черт возьми! – совсем уже рассердился агент. – Ты сегодня что-то слишком в смешливом настроении, негодная девчонка! Потрудись сейчас же закрыть свою пасть, иначе я швырну тебя, как собаку, в каньон! Право, я начинаю уже жалеть, что взял тебя с собой. Было бы гораздо лучше, если бы ты осталась вместе с полковником в лагере, авось, какая-нибудь шальная пуля твоих соплеменников уложила бы тебя на месте!

– Я, кажется, еще не сказала тебе, что сиу мои соплеменники! – недовольно ответила девушка.

– А мне-то какое до этого дело. Ты краснокожая, и этого для меня достаточно! Все вы из одной лужи лягушки!

Миннегага гневно сверкнула своими черными глазами и стиснула зубы. Увидев это, Гарри разразился хохотом.

– Ого! Джордж! Смотри, какая злючка! Настоящий тигренок!..

– Ну, довольно! – сумрачно перебил агент. – Не будем терять время в пустой болтовне. Приготовимся лучше к возможным случайностям. Еще десяток минут – и мы будем в прерии. Вы не слышите ничего больше со стороны Ущелья Могил?

– Ничего! – ответил Джордж.

– Ну, это хороший знак! Очевидно, полковнику удалось-таки справиться с этими краснокожими дьяволами.

Через несколько минут, в тот самый момент, когда на горизонте показалось яркое солнце, озарившее своими лучами верхушки горной цепи, трапперы уже окончательно покинули каньон и вступили на территорию необозримых прерий.

IV

Кровавый 1863 год

Этот год стал одним из самых страшных в истории Американского континента.

Тому, кто перелистывает эти страницы, кажется, будто они залиты алой человеческой кровью.

Задумаешься над рассказом о 1863 годе, и чудится, что кругом тебя реют грозные призраки, слышатся крики и стоны беспощадно истребляющих друг друга людей, грохочут выстрелы, звенят мечи, плачут стрелы, проносясь в воздухе в поисках намеченной жертвы, и стелется дым пожаров, пожирающих поселки, и жадно пьет оскверненная людьми мать-земля людскую кровь…

1863 год был решающим для многовековой распри между белыми и краснокожими.

Если бы коренные обитатели Америки в дни, когда появились у ее берегов белые пришельцы, поняли грозящую им опасность и соединились бы для совместного отпора общему врагу, то им было бы легко справиться с европейцами и отстоять свою независимость. Но Америка была поделена между отдельными племенами, каждое племя делилось на роды. Роды, в свою очередь, дробились, и на всем пространстве Америки кипела яростная междуусобная война, шло дикое взаимоистребление краснокожих. В результате, когда появились первые колонии европейцев, краснокожие дали им возможность окрепнуть и развиться. Белые истребляли ближайшие к их поселениям индейские племена и очень часто при этом пользовались услугами других индейских же племен, посылая брата на брата.

В середине XIX века белые уже были полными хозяевами Америки, но в руках обнищавших, обессиленных, почти уничтоженных краснокожих, загнанных в глубь Америки, еще находились богатейшие области.

Начало второй половины XIX века ознаменовалось колоссальным наплывом переселенцев из Европы. Это было второе великое переселение народов. Сами североамериканцы словно сошли с ума: их манил на Дикий Запад роковой призрак – Золотой Молох. Чтобы попасть в обетованный край – в Калифорнию, сотни тысяч людей двинулись через степи и горы, леса и реки, через территории индейцев, их последнее убежище. За искателями золота шел земледелец, лесоруб, торговец, ремесленник. Вдоль дорог, что соединяли восточные штаты с западными, словно чудом вырастали бесчисленные поселки белых, вырубались леса, распахивалась степь, налаживались переправы через реки, строились мосты…

По существу, если бы индейцы были способны перейти от своей кочевой охотничьей жизни к земледельческому быту, то места хватило бы с избытком для всех, но перестать быть охотником, перестать быть вольным воином, отказаться от права бродить по бесконечным степям следом за бесчисленными стадами бизонов, приняться за совершенно незнакомый тяжелый труд обработки земли для индейцев означало перестать быть индейцами. Такие эволюции с целыми народами, конечно, совершаются, но для этого требуются иногда столетия, а тут речь шла о необходимости перерождения многих сотен тысяч людей чуть ли не в два-три года. И требование переродиться предъявлялось пришельцами к тем, которые еще так недавно сами были полными хозяевами страны.

В начале шестидесятых годов среди индейских племен наблюдалось явление, которое может быть названо – конечно, условно – пробуждением национального самосознания.

В прериях Северной Америки прозвучал лозунг: «Прерии для индейцев!»

Сами индейцы уже понимали, что нет физической возможности провозгласить другой лозунг, тот, который должен был прозвучать несколькими веками раньше: «Америка для американцев!»

Теперь многие миллионы людей белой расы по праву сами себя называли американцами, ибо были рождены в Америке и основали здесь уже целые города.

Индейцам приходилось довольствоваться предъявлением своих прав хотя бы на их последние владения, на степи.

Надо заметить, что на протяжении многих десятилетий XIX века индейцы, теснимые белыми, осаждали Вашингтон просьбами об урегулировании их положения и защите их территории от пришельцев. Но это не могло привести ни к чему, ибо и само американское правительство было бессильно приостановить наплыв стремящихся поселиться на безлюдных территориях скваттеров.

Даже когда Вашингтон давал какие бы то ни было обещания, делегаты обеих сторон подписывали взаимные обязательства и клялись сохранить мир – конечно, «вечный» мир, – на Диком Западе шла та же кровавая борьба из-за земли: белые теснили красных, красные мстили белым.

История этой борьбы знает массу трагических эпизодов.

Бывали периоды, когда отряды индейцев устраивали настоящие бойни, истребляли многолюдные караваны, разрушали пограничные города, стирали с лица земли сотни отдельных ферм, а иногда уничтожали не только хорошо вооруженные патрульные отряды, но даже регулярные войска.

Но это не могло остановить потока белой расы, и белые страшно мстили красным.

Надо сказать, что если индейцы были очень жестоки, если во время своих набегов они подвергали пленных невероятным мучениям, убивали женщин и даже детей, если они украшали свои вигвамы, свои одежды, свое оружие скальпами белых, то и белые, в свою очередь, не знали, что такое жалость и пощада, раз речь заходила о краснокожем.

Воин, взятый в плен в бою с оружием в руках, или застигнутый врасплох безоружный путник, дряхлый старик или грудной ребенок, подросток, женщина, девушка, если только они были краснокожими, если только они попадали в руки белого, – им не было пощады.

Там, где действовали регулярные войска, а отчасти патрули, краснокожих просто истребляли.

Но кровавая борьба шла по всему фронту: в ней принимали участие целые отряды так называемых волонтеров, в ряды которых завербовывались, с одной стороны, родственники потерпевших от индейцев, охваченные жаждой мести, с другой – всяческие авантюристы, которых гнала жажда наживы, страсть к приключениям.

И вот эти-то волонтеры сплошь и рядом совершали такие зверства, перед которыми бледнеет все совершенное индейцами.

Краснокожих, по крайней мере, оправдывало то, что они были дикарями. Какое же оправдание можно найти людям белой расы – людям, смеющим на каждом шагу призывать Христа, говорить о цивилизации и культуре? Какое оправдание можем найти для людей, которые самый-то поход против индейцев вели будто бы во имя цивилизации?

Обострение отношений достигло крайней степени в 1862 году, а в следующем 1863 году произошел давно ожидавшийся взрыв: три величайших индейских племени: сиу, чэйэны и арапахи, ранее всегда враждовавшие друг с другом, теперь, перед лицом общей опасности, доведенные до отчаяния, наконец-то заключили общий союз, целью которого была борьба с белыми.

Война вспыхнула внезапно – никто не предвидел близости ее, и побоища были начаты самими индейцами, которые открыли свои действия одновременно в северных частях Колорадо, на востоке штата Канзас и на границах Иоминга, Утахи и даже Невады.

Целые караваны эмигрантов, застигнутые индейцами в необозримых прериях, были вырезаны до единого человека. Почтовые фургоны захватывались и сжигались вместе со своими пассажирами. Все уединенные фермы, все плантации, принадлежавшие людям белой расы, – словом, все, что носило на себе печать чуждой индейцам культуры, было безжалостно разграблено, разрушено, опустошено.

Американское правительство, застигнутое врасплох этим взрывом ненависти, который грозил нанести серьезный вред эмиграции, надеялось сначала управиться с взбунтовавшимися краснокожими путем посылки нескольких добровольческих отрядов, но скоро оно увидело, что жестоко обманулось в своих ожиданиях. Отряды эти таяли в схватках с индейцами, как весенний снег, и перевес все время оставался на стороне краснокожих. Только один полковник Деванделль, далеко не в первый раз принимавший участие в войнах с дикими обитателями прерий, ухитрялся еще ускользать от бдительного ока индейцев до тех пор, пока правительство не поручило ему трудной и ответственной задачи: запереть племени сиу проход через горную цепь Ларами и тем дать время арканзасской милиции[7 - Здесь: войска народного ополчения.] организоваться настолько, чтобы иметь возможность выдержать натиск краснокожих воинов, угрожавших уже прорваться к берегам Миссисипи.

* * *

Зная, что из-за общего восстания индейских племен теперь легко было натолкнуться на отряд если не сиу, то их союзников чэйэнов, Джон Максим, выбравшись из последнего каньона, устроил совещание со своими спутниками, чтобы выяснить, какой путь следовало бы признать предпочтительным, какая дорога будет более безопасной.

На севере простиралась долина, покрытая высокой травой и усеянная там и сям небольшими рощицами или просто группами молодых дубков и ореховых кустарников, у корней которых шумели, разбиваясь о камни, многочисленные потоки. На юге же простиралась необозримая прерия, покрытая роскошной растительностью, густой и пестрой, но не настолько высокой, чтобы скрыть в себе всадника.

Первое направление не представлялось вполне безопасным, потому что многочисленные перелески легко могли дать убежище в своих недрах неприятельской засаде. Не меньшую опасность, впрочем, представляла и прерия, так как в случае встречи с индейцами путникам с их лошадьми вряд ли удалось бы скрыться в низкой траве от зорких взглядов врага.

– Говоря откровенно, я предпочитаю эту лесистую долину прерии! – заметил агент, внимательно окинув взглядом расстилавшуюся на север и на юг картину. – В случае возможной встречи с индейцами эти кустарники могут сослужить нам большую службу. Мы можем под их прикрытием добраться до самой Кампы в сравнительной безопасности и затем нагнать последний караван, идущий к Соленому озеру.

– Хорошо, если этот караван еще цел! – скептически отозвался Гарри. – Чэйэны рыщут там уже, вероятно, несколько недель, и, во всяком случае, они не станут бродить без дела, для одного только своего удовольствия!