Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Особым их вниманием пользовался бастион Сан-Марко, они норовили взорвать его со всех сторон. Ужасающий грохот слышался непрерывно, со стен рушилась облицовка, в куски разлетались зубцы.

Однако, несмотря ни на что, сыны Венецианской лагуны и скалистых гор Далмации не прекращали огонь, безжалостно выкашивая солидную часть колонн неверных и усеивая равнину трупами и ранеными.

Под дождем из каменных осколков, взлетавших в воздух при взрывах, когда от сотрясения камни буквально уходили из-под ног, в грохочущей буре из стенобитных ядер, кусков железа, пуль и огненных стрел, пущенных из арбалетов азиатской пехоты, бесстрашные бойцы, взявшись за щиты, готовились отразить натиск турецких сабель.

Грохот усиливался с каждой минутой. Неистовым воплям мусульман отвечали рыдания и молитвы женщин и крики детей. В воздухе, напоенном дымом и пылью, в грохоте пушечных выстрелов звучали колокола, созывавшие всех жителей, которые еще оставались в развалинах пылающих домов.

Орды варваров наступали, медленно, неотвратимо и мощно распространяясь по равнине. Безудержным приливом они тысячами и тысячами карабкались на эскарпы, а рвущиеся повсюду мины вспыхивали в темноте кровавыми огнями и сразу гасли.

– Аллах! За пророка! Смерть гяурам! – ревели сто тысяч голосов, перекрывая грохот артиллерии.

Янычары уже добрались до бастиона Сан-Марко и приготовились его штурмовать, когда темноту вдруг разорвала ослепительная вспышка и раздался ужасающей силы взрыв. Видимо, кусок раскаленного камня или огненная стрела попала на неразорвавшуюся мину, и она грохнула, расколов стену пополам.

В воздух взлетела туча обломков, убившая и ранившая множество янычар и смешавшая их ряды. Часть осколков обрушилась на бастион, где находились венецианцы. Капитан Темпеста стоял возле одного из уцелевших зубцов, готовый во главе своего отряда вступить с захватчиками в рукопашный бой, но тут крупный осколок попал ему в правый бок кирасы, и он упал.

Эль-Кадур был рядом и, увидев, что его госпожа, словно сраженная молнией, выронила щит и меч и упала на землю, подбежал к ней с криком тревоги и отчаяния:

– Они убили его! Они убили его!

Его голос потонул в угрожающих воплях, заглушивших даже канонаду. Янычары с пронзительным визгом ринулись на штурм, и заняться несчастной герцогиней было некому. Перпиньяно с мечом в руках бился во главе своего отряда.

Вне себя, Эль-Кадур схватил свою хозяйку в охапку, прижал ее к груди и бросился с бастиона в город, не обращая внимания на пули и осколки камней, летевшие со всех сторон.

Куда он бежал? Он один знал куда.

Пробежав метров пятьсот-шестьсот вдоль внутренней стены, он остановился под одной из старых городских башен, уже изрядно поврежденной минами. Повсюду высились груды обломков, а с вершины башни стреляли две кулеврины.

Эль-Кадур схватил свою хозяйку в охапку, прижал ее к груди и бросился с бастиона в город…

Эль-Кадур вскарабкался на одну из этих внезапно образовавшихся горок, которая увеличивалась с каждым взрывом, и пролез в тесный лаз, некогда, наверное, служивший входом в каземат.

Он двигался на ощупь, прижимая к себе юную герцогиню, и наконец осторожно положил ее на землю.

– Даже если Фамагуста падет нынче ночью, никто не найдет тело моей госпожи, – прошептал он.

Нашарив в темноте свою сумку, он вытащил огниво и кусочек трута и высек несколько искр, пока не загорелся слабый огонек.

– Они ничего не унесли из каземата, – сказал он. – Здесь найдется все необходимое.

В углу громоздились сваленные в беспорядке ящики, бочонки и прочая утварь. Он порылся в этой куче и вытащил оттуда светильник, который сразу и зажег.

Они оказались в подвальном помещении, служившем, по всей видимости, гарнизону соседнего бастиона складом. Помимо ящиков с оружием и боеприпасами, здесь были сложены матрасы, одеяла и джары – глиняные кувшины с двумя ручками, где обычно держали масло или вино, а теперь и оливки, составлявшие почти единственное питание осажденных.

Не обращая внимания на то, что у него над самой головой стреляет кулеврина и каждый выстрел оглушительным эхом отдается в каземате, араб воткнул светильник в трещину в полу и бережно переложил герцогиню на матрас.

– Не может быть, чтобы она умерла, – сдерживая слезы, бормотал Эль-Кадур. – Не может умереть женщина такой красоты и такой доблести.

Он откинул плащ девушки и внимательно осмотрел кирасу. Справа виднелась глубокая впадина с дырой посередине, откуда сочилась кровь. Осколок камня или металла, летевший с огромной скоростью, пробил даже сталь. С превеликой осторожностью расшнуровав кирасу, он сразу увидел под правым плечом девушки глубокую рану, из которой обильно текла кровь.

– Ну, если в теле нет осколков, моя госпожа выживет, – прошептал араб. – Но какой же силы был удар…

Он разорвал легкий шерстяной плащ герцогини на бинты, осмотрел кувшины и, найдя среди них один с оливковым маслом, окунул в масло бинт. Потом аккуратно перетянул рану промасленным бинтом, чтобы остановить кровь, и несколько раз изо всей силы дунул в лицо девушки, пытаясь привести ее в чувство.

– Это ты, мой верный Эль-Кадур? – вдруг сказала она, пристально вглядываясь в араба.

Голос ее был еле слышен, а лицо – бледно как полотно.

– Жива! Моя госпожа жива! – воскликнул араб. – А я думал, ты умерла, госпожа.

– А что произошло, Эль-Кадур? – снова заговорила она. – Я ничего не помню… Где мы?.. Что за стрельба над головой? Ты не слышишь этот грохот, от которого у меня раскалывается голова?

– Мы в каземате, синьора, и нам не страшны ни пули, ни турки.

– Турки! – вскричала она, приподнимаясь и пытаясь сесть, и глаза ее вспыхнули огнем. – Турки! Фамагуста пала?

– Пока еще нет, синьора.

– А я валяюсь здесь, когда другие идут на смерть?..

– Ты ранена…

– Верно… Вот здесь очень больно. Меня ранили мечом или пулей? Я совсем ничего не помню.

– Кусок камня пробил твою кирасу.

– Боже мой, ну и грохот!

– Турки снова пошли в атаку.

Герцогиня еще больше побледнела.

– Город сдали? – с тревогой спросила она.

– Не знаю, синьора, но мне в это не верится. Я все время слышу выстрелы кулеврин с бастиона Сан-Марко.

– Эль-Кадур, пойди посмотри, что там происходит.

– А как же ты? Как я могу оставить тебя одну?

– Ты нужнее там, на бастионе, чем здесь.

– Я не решусь, госпожа, оставить тебя.

– Иди, – властно повторила герцогиня, – иначе я встану и сама выйду из укрытия, пусть даже и умру по дороге. Сейчас ужасный момент, все воины Креста сражаются, а ты отрекся от пророка и стал таким же христианином, как и я. Иди, Эль-Кадур, я этого желаю, и убивай неверных, убивай врагов нашей религии.

Араб опустил голову, в нерешительности посмотрел на нее повлажневшими глазами, потом вытащил из ножен ятаган и бросился из каземата, бормоча на ходу:

– Да поможет мне бог христиан спасти мою госпожу!