Капитан Темпеста (сборник)

– Я имею важное поручение к Дамасскому Льву. Скажи мне, где его можно найти?

– Кто посылает тебя к нему?

– Мой паша.

– Я не знаю, не спит ли уже Мулей-Эль-Кадель.

– Ведь еще рано, всего около девяти часов.

– Да, но он не совсем еще оправился от раны… Ну, хорошо, пойдем, я проведу тебя к нему. Он поместился вот в том доме, напротив.

Погасив фитиль, албанец вдел ружье в перевязь, надетую у него через плечо, и направился к небольшому невзрачного вида дому, изрешеченному турецкими ядрами, но еще настолько крепкому, что в нем можно было жить. Перед входом в этот дом стояли два негра свирепого вида, возле которых лежали две огромные арабские собаки.

– Разбудите вашего господина, если он уже спит, – сказал албанец неграм. – Гуссейн-паша прислал к нему своего человека с важным поручением.

– Господин еще не ложился, – ответил один из негров, внимательно оглядев араба.

– Так ступай к нему и скажи, в чем дело, – продолжал албанец. – Гуссейн-паша не любит шуток, он в дружбе с самим великим визирем, понимаешь?

Негр ушел в дом, между тем как его товарищ остался на месте с обеими собаками. Посланный вернулся и сказал арабу:

– Иди за мной. Господин ждет тебя. Мулей-Эль-Кадель оказался в маленькой, плохо убранной комнате, освещенной лишь одним небольшим факелом, воткнутым в наполненный землей глиняный сосуд.

Молодой турок, немного бледный, очевидно, от не совсем еще затянувшейся раны, был по-прежнему очень хорош с его глубокими черными глазами, достойными освещать личико какой-нибудь гурии из рая Магомета, тонкими чертами лица, небольшой темной бородой и изящно закрученными красивыми усами.

Хотя он был еще болен, тем не менее, щеголял в стальной кольчуге, опоясанной широким голубым шелковым шарфом, из-за которого сверкали драгоценные золотые, осыпанные бирюзой рукоятки кривой сабли и ятагана.

– Кто вы? – обратился он к арабу, знаком удалив негра.

– Мое имя тебе ничего не скажет, господин, – отвечал невольник герцогини д’Эболи, по восточному обычаю, прижимая руки к сердцу и низко кланяясь. – Меня зовут Эль-Кадур.

– Кажется, я видел тебя где-то?

– Очень может быть, господин.

– Ты прислан ко мне Гуссейном-пашой?

– Нет, господин, это я солгал.

Мулей-Эль-Кадель, стоявший перед столом, невольно отступил на два шага назад и быстрым движением схватился за рукоятку сабли, но не вынул оружия из ножен.

Эль-Кадур, со своей стороны, отступив на шаг, поспешил успокоить его движением руки и словами:

– Не думай, господин, что я пришел покуситься на твою жизнь.

– Так для чего же ты солгал?

– Иначе мне не добраться бы до тебя, господин.

– Значит, это-то и побудило тебя воспользоваться именем Гуссейна-паши? Хорошо. Но кто же действительно послал тебя ко мне?

– Женщина, которой ты обязан жизнью.

– Женщина, которой я обязан жизнью?! – повторил молодой турок в полнейшем недоумении.

– Да, господин, – говорил араб, – притом молодая христианская девушка благородного венецианского происхождения.

– И этой девушке я обязан жизнью, говоришь ты?

– Да, господин.

– Ничего не понимаю! Никакой итальянской женщины или девушки, ни благородной, ни худородной – я не знаю, и ни одной женщине не обязан жизнью, кроме своей матери.

– Нет, господин, – почтительно, но твердо возразил Эль-Кадур, – без великодушия той девушки тебя уже не было бы на свете, и ты не присутствовал бы при взятии Фамагусты. Твоя рана еще не зажила и свидетельствует…

– Моя рана? Но ведь мне нанес ее тот молодой христианский рыцарь, который свалил меня с коня, а не…

– Да, господин, именно о нем, то есть о капитане Темпеста, я и говорю.

– Так не женщина же этот храбрец?!

– Да, господин, это именно и есть та благородная венецианка, о которой я говорю, и которой ты обязан жизнью. Она пощадила тебя, а между тем как побежденного ею имела право добить.

– Что ты говоришь! – не то с негодованием, не то с изумлением вскричал молодой турок, мгновенно побледнев больше прежнего и как бы в изнеможении опускаясь возле стола. – Не может быть, чтобы тот молодой храбрец, сражавшийся, как сам бог войны, о котором я читал в старых языческих книгах, была женщина!.. Нет, женщина не могла победить Дамасского Льва!

– Капитан Темпеста – не кто иной, как переодетая герцогиня д’Эболи, господин. Клянусь тебе в этом!

Изумление Мулей-Эль-Каделя было так велико, что он несколько времени не мог произнести ни одного слова.

– Женщина! – произнес он наконец с нескрываемой горечью и стыдом. – Дамасский Лев опозорен… Мне остается только сломать свою саблю и покончить с собой!

– Нет, господин, – с прежней твердостью возразил араб, – ты не имеешь права лишать свое войско его лучшего украшения и славы. Позора для тебя нет никакого, потому что победившая тебя девушка – дочь и лучшая ученица знаменитейшего в свое время рыцаря по всей Италии.

– Но не отец ее состязался со мною! – со вздохом проговорил Мулей-Эль-Кадель. – Подумать только, что меня сбросила с коня молодая девушка!.. Нет, честь Дамасского Льва погибла навсегда!

– Эта девушка – равная тебе по происхождению, господин.

– Отнесшаяся, однако, ко мне так презрительно!

– Неправда и это, господин. Она никогда не презирала тебя. Это доказывается тем, что в трудную минуту она обращается именно к тебе, а не к кому-нибудь другому.

Глаза молодого турка сверкнули огнем радости.

– Неужели мой противник имеет нужду во мне?.. Разве капитан Темпеста жив еще?

– Жив, но ранен.

– Где же он? Я желаю видеть его.