Надменный индюк

Давид

– Тётя, тут такое дело… Девушек ждут родители, поэтому мы не можем задерживаться. Да, девочки, – жестами даю понять, чтобы встали и валили уже отсюда. – Сань, ты пока девушек к машине проводи, а Дан меня быстро заштопает за это время.

Посмотрел на Диану и увидел озорство в глазах, чуть не кинулся задушить заразу. Явно хочет выкинуть финт, чтобы позлить меня ещё сильнее.

Но и Сашка успел перехватить её взгляд и поспешил мне на помощь, или ей, уж не знаю, ведь я уже готов её прибить.

– Да, Дэв, давай. Мы подождём тебя в машине, – берёт девушек за руки и уводит.

Дан начал фотографировать меня.

– Что ты делаешь?

– Надо для справки.

– Я не буду фигурировать в деле. Давай обойдёмся без фотосессии.

Сел в кресло перед братом, в надежде, что тётя сейчас уйдёт и даст нам нормально поговорить. Но боковым зрением вижу, что она стоит и даже не собирается покидать комнату.

– Давидик, ты, конечно, можешь сказать, что я лезу не в своё дело, или наоборот. Всё же, ты мой племянник, и я должна о тебе беспокоиться и…

– Тётя, давай, говори уже, что не так?

– Милый, повторюсь, ты мой племянник, и я люблю тебя…

– Мама, – влезает Дан, – говори уже, что ты там надумала.

– Хорошо, хорошо. Важишвили (сынок*), – по-родственному обращается она ко мне, – не кажется ли тебе, что девочки уж очень молодо выглядят? Им восемнадцать есть?

Вот чёрт!

– Давидик, дорогой, я прекрасно помню, как у тебя закончились дела с той девушкой, и знаю, что ты ни в чём не был виноват. Но если опять повторится, что несовершеннолетняя…

– Мама…

– Тётя, – одновременно начинаем с братом, – во-первых, та была совершеннолетней, а я как раз таки – нет. Во-вторых, эти девушки – подруги Сани. Не мои. И я не собираюсь иметь с ними ничего общего.

– Прости, прости, дорогой. Я просто хотела убедиться. Ме шен узомот миквархар, моди ак, какоцо (я тебя очень люблю, иди, я тебя поцелую*)

Встаю неохотно, всё же неприятные воспоминания тётя пробудила. Обнимаю её. Она гладит меня по щеке, по-матерински, а после, пожелав спокойной ночи, наконец уходит.

– Не загружайся, – советует мне Дан, – она не хотела тебя обидеть. Просто переживает. Ты же знаешь, существует тысяча уловок, чтобы заставить женщин заговорить, но нет ни одной, чтобы заставить их замолчать.

– Да, забей. Всё норм. Просто не хочу вспоминать.

– Ладно, расскажи, как тебя угораздило так встрять? Завтра будешь как Шрек.

– В смысле?

– Опухший и зелёный, – ржёт этот дебил.

– Да, бл*.

– Говори давай.

– Нечего рассказывать, – уже начинаю беситься, – как всегда – девчонки встряли. Саня – самаритянин. Я был рядом, пришлось вписаться. – Дан слушает и одновременно обрабатывает мои раны, не жалея льёт антисептики и мажет кремами. Жжёт сильно, но терплю, стараюсь не выдавать себя. – Всё как всегда, ты же знаешь.

– Ладно, успокойся. Всё, я закончил. Беги, а то они уже заждались.

У порога обнялись с братом.

– Джэрджэробит, ну 'даикаргеби (пока, не пропадай*), – прощаемся с ним.

– 'Дамиреке (звони*), – отвечаю ему и уже отхожу, как он мне вслед бросает:

– Но знаешь, девчонки на самом деле выглядят очень молоденькими.

– Пошёл ты! – с этими словами выхожу на улицу к ожидающим меня людям, но хоть убей, не хочу с ними никуда ехать.

Поэтому останавливаюсь рядом с машиной и достаю сигареты. Надо успокоиться.

Ко мне выходит Саня.

– Что случилось? Кто что сказал?

– Да нет, всё норм.

– Дэв?

– Саня, давай просто помолчим.

Он кивает. Стреляет у меня сигарету, и мы вместе стоим и курим.

– А что тишина такая, неужто одумались и решили заткнуться? – киваю я в сторону машины, в которой сидят девчонки.

– Уснули, обе.

– Наконец-то меня не будет бесить это…

– Дэв, не надо. Я люблю её, она мне очень дорога.

– Да кто против. Просто ко мне это «золото» не подводи, договорились?

Романов кивает, а потом, будто что-то вспомнив, начинает рассказывать:

– Слушай, насчёт её родителей…

– Стоп, – перебиваю его, – ничего не хочу о ней знать. Сейчас отвезём по домам, и больше ни видеть, ни слышать о них не хочу.