Папуля

Он заколебался, дав ей полное право его ненавидеть, следить холодным взглядом, как он отсчитывает банкноты. Почему он не приготовил деньги заранее? Наверное, нарочно при ней считает, этот Марк, или Брайан, или как его там, – решил ее пристыдить, наказать, потянуть время, помучить ее подольше. Он отсчитал семьдесят пять долларов, но держал их на таком расстоянии, что Элис пришлось тянуться. И улыбнулся, будто укрепился в своем мнении о ней.

В субботу, пересказывая эту историю Уне, Элис кое о чем умолчала – о том, как пыталась открыть дверь машины, а та оказалась заперта.

И как он сказал: «Опа! – Чуть ли не взвизгнул: – Оп-па!» И хотел нажать на кнопку, чтобы дверь открылась, но Элис, обезумев от страха, вцепилась в ручку, сердце выпрыгивало из груди.

– Успокойся, – сказал он. – Пусти, а то не откроется.

Элис уверилась вдруг, что она в ловушке, что ее ожидает страшное насилие. Кто теперь над ней сжалится? Сама ведь напросилась.

– Отпусти, да и все, – сказал он. – Сама же открыть не даешь.

Мэнло-Парк

Он думал о том, как живописен город из окна самолета – будто вышит на скатерти, и можно его свернуть, стряхнув крошки. Удачный вышел образ, Бен был доволен, но тут самолет угодил в воздушную яму, горизонт за окном накренился, два бокала водки с содовой, выпитые перед полетом, запросились обратно. В душе зашевелился бездонный, темный ужас – неужели он умрет, уставившись в экран, вделанный в спинку кресла, под повтор «Фрейзера»?

Приземлились в конце концов благополучно – подумаешь, чуточку взмок да порвал от волнения салфетку. До чего же быстро забылась смертельная угроза – соседка Бена уже отстегнула ремень, готовая вскочить и потянуться к багажной полке.

Бен не торопился отстегиваться. Спешить некуда, к багажной вертушке бежать не надо: Бен всегда с собой берет только ручную кладь и этим гордится, да и летит он всего на пять дней. В самолете он успел поработать – прочитал свежий черновик, что прислала автор-«невидимка». Девушка она славная и пишет неплохо, хотя книга, разумеется, дрянь. Воспоминания Артура: детство в Канзасе, Стэнфорд, Мэнло-Парк, основание компании, небывалый успех в восьмидесятых. Закончить книгу Артур хотел длинной нудной главой о своем несправедливом изгнании, о захвате компании советом директоров. Артур считал себя жертвой судьбы, винил в своем крахе происки хитроумных врагов, а не утечку информации. Может быть, потому он и нанял редактором Бена – решил, что оба они жертвы, мученики, пусть Артур, возможно, все-таки будущий миллиардер, чего не скажешь о Бене.

Книгу Артур задумал как одиссею, просьбу эту он не раз повторял в письмах – длинных, зачастую ночных, без знаков препинания, и чем дальше, тем больше в них было надрыва, и никаких восклицательных знаков не надо. Читал ли Бен Кастанеду? – вопрошал Артур. А Роберта Макки? Знает ли он, что такое темная ночь души?

Бен затолкал рваную салфетку в карман на сиденье, откинулся на спинку, включил телефон. Дурное предчувствие, только и всего. И все-таки хорошо, что он в другом часовом поясе – отстал на три часа от Нью-Йорка, будто выпал из времени. Элинор больше не отвечала на сообщения, даже если Бен писал, что совсем пропадает, намекал на самоубийство. Последнее его сообщение было: Умоляю тебя! Она молчала уже несколько месяцев – с тех пор как узнала о начале служебного расследования.

С недавних пор знаменитости повадились убивать себя по-новомодному – вешаются на дверных ручках. У Бена своя теория, чем этот способ хорош: просто, без боли и не так позорно, как другими средствами, он читал, что даже со стула вставать не нужно. Куда проще, чем сигануть с крыши или с моста, не так театрально. Он однажды звонил по телефону доверия для самоубийц – после ухода Элинор, но до того, как его официально уволили. Звонил в основном ради того, чтобы рассказать потом Элинор, – и сразу пожалел, хотел от унижения повесить трубку, но не смог, а стал машинально, как робот, объяснять дежурному, что с ним происходит, а тот с навязчивым любопытством расспрашивал, что и кому Бен сделал.

Пришло сообщение от помощницы Артура, что его будет ждать машина (черная «сузуки кидзаси», 7780). И знакомый Стивена все-таки объявился, адрес прислал. Бен посмотрел, где это – не так уж и далеко, совсем небольшой крюк. Водитель наверняка не откажет. Бен успокоился.

Пассажирка в соседнем кресле вздохнула, глянула на табло, не пора ли уже. Едва раздался сигнал, она вскочила, хотя с места было не сдвинуться, пока толпа в проходе не потянется к трапу.

* * *

Неудачный выдался у него год. На самом-то деле времени прошло больше, но проще это считать годом, по-школьному, – отгородиться от этого кошмара, расценивать его как обособленный отрезок времени, ни с чем больше не связанный. Бен сутками просиживал перед телевизором, хоть и не мог больше смотреть передачу Элинор, где звезды узнавали о своих корнях. Сколько бы ни повторяла Элинор мягким западным говорком, что передача дурацкая, зрителям все равно она нравилась – люди с радостью смотрели часовой выпуск лишь ради того, чтобы узнать, что Гарри Конник Младший – дальний потомок Буффало Билла.[2 - Гарри Конник Младший (р. 1967) – американский джазовый певец и актер, его иногда называют «новым Синатрой». Буффало Билл (настоящее имя Уильям Ф. Коди, 1846–1917) – антрепренер и устроитель представления «Дикий Запад», с которым он объездил всю Америку, внес заметный вклад в истребление бизонов, поставляя мясо железнодорожным компаниям.]

Он снова начал курить, глотать всякую химию – исключительно таблетки, ничего запрещенного, он же взрослый, ответственный человек. А все Стивен – светловолосый, с детской мордашкой, зачастил к нему с пламенными речами против преемницы Бена, с уверениями, что без него все разваливается. С идеями новых совместных проектов: подкаст, интернет-сериал, богатенький парниша, к которому можно обратиться за деньгами, хоть Стивен и не уточнял когда. «После фестивалей», – говорил он уклончиво.

Бен всегда умел найти подход к богачам. Этого требовала его прежняя работа – умения очаровать, подольститься к толстосумам, чьи дома появляются на страницах журнала: твоя задача – придать их жизни глубину, утонченность, а они в долгу не останутся – или денег пожертвуют, или вступят в совет директоров, упрочив вашу связь. Богатые внушают чувство, что ничего невозможного нет, ведь для них это так и есть. Если крутишься с ними рядом, то проникаешься верой в изначальную доброту мира, чувствуешь себя избранным, неуязвимым. Бен тоже поддался магии денег – верил, даже после всего, что ему не дадут пропасть. Но все эти люди куда-то делись, лишь один член совета директоров замолвил Артуру словечко за Бена, порекомендовал его как редактора – из чувства справедливости. Или жалости.

Встречи со Стивеном воодушевляли Бена – они строили планы, а в пепельнице потихоньку росла гора окурков. А после ухода Стивена наваливалась тоска. Нельзя ему курить, не стоит водиться с юнцами чуть за двадцать. Голова гудела, будто стянутая обручем, всплывали обрывки песен, Бен напевал вслух и улыбался.

Однажды он ездил вечерним экспрессом на встречу с другом юности, пропустить по стаканчику. Друг якобы предлагал ему работу, но Бен знал, что это всего лишь видимость, у работодателей он в черном списке. Надолго ли? Кто-то наверняка знает, держит в уме определенный срок, в зависимости от того, насколько серьезны его прегрешения, – но, так или иначе, ему ничего не говорят.

Он опаздывал, бежал задыхаясь, перепрыгивая через две ступеньки. Миновав турникет, он облегченно вздохнул: поезд еще стоял у платформы. Двери были закрыты – черт! – но вдруг открылись, издав что-то вроде натужного вздоха. Отлично! Но тут Бен понял: он на платформе один и вагон пустой. Его охватил ужас. Бен решил уехать следующим, вот и все. Но поезд не отправлялся, так и стоял с открытыми дверьми у перрона. Бен смутно чувствовал: садиться в вагон нельзя. Поезд ждет только его одного. Сесть на него – значит покинуть этот мир и очутиться в другом, чуждом. Бред, конечно, – мало ли почему он задерживается, – но поезд стоял очень долго, не трогался, и страх в душе Бена нарастал с каждой секундой. Поезд не тронется, пока он не сядет. Бен точно это знал. Оранжевые кресла были ярко освещены, кондуктор стоял к Бену спиной, это и было почему-то страшнее всего, кондуктор без лица.

* * *

– Как долетели, хорошо? – спросил водитель.

– Да, спасибо.

Сумку Бен поставил рядом с собой на заднее сиденье.

– Повезло нам с вами, – сказал водитель, вырулив на дорогу, по которой машины выезжали из аэропорта. – В сторону юга пробок сейчас нет.

– Вот что, – Бен подался вперед, – вы не против сначала в другое место заехать? Недалеко, я проверял. Можно сказать, на секундочку.

Водитель пожал плечами – то ли не против был сделать крюк, то ли так выражал недовольство. Протянул Бену свой телефон в толстом камуфляжном чехле:

– Вбивайте адрес.

Навигатор привел их в квартал близ океана – бежевые домики, двери в испанском стиле, дощатые настилы в морском тумане. Улицы шире нью-йоркских, людей на тротуарах меньше, одни студенты, ждут поезда. Все в куртках и вязаных шапочках, поеживаются от сырости. Две девушки, застегнутые в одну фуфайку, смеясь, ковыляют по платформе, будто шестилапый диковинный зверь.

– Припарковаться? – спросил водитель, подъехав к оштукатуренному зданию.

– Не надо, я на минутку в самом деле.

* * *

Дверь открыл заспанный парень – босиком, глаза закрываются на ходу, а все равно строит из себя делового. Взгляд он направил мимо Бена, в пустой коридор.

– Я вас ждал чуть позже. – Он сунул ноги в сандалии, стоявшие под дверью. – Проходите.

В комнате на диване сидела девушка в старомодном приталенном платье.

– Это друг Стивена, – объявил хозяин.

– Здрасте. – Девушка устроилась, поджав под себя ноги, натянув на колени юбку-колокол. Волосы у нее были цвета красного вина, Бену этот цвет напомнил начало девяностых.

– А вы откуда знаете Стивена? – спросил парень, достав коробку для рыболовной снасти, и поманил Бена к кухонному столу.

– Он мой помощник, – объяснил Бен. Вернее, бывший помощник, да какая теперь разница? – Он дал мне ваш телефон.

– Славный он малый, Стивен.

– Отличный малый.

Этот вымученный разговор должен был придать сделке видимость нормальности, обыденности.

– Да, надо бы проведать как-нибудь Стивена, – сказал парень.

– Ты же не любишь Нью-Йорк, – подала голос с дивана девушка. – Ты же говоришь, там… – она задумалась, захлопала глазами, – ужасно.

Она повернулась к столу, лучезарно улыбнулась Бену. А вдруг она знает, кто он такой? Слышала, в чем его обвиняют? Да ну, глупости, откуда ей знать? Когда Бен уходил, девушка, зевнув, помахала ему с дивана.

* * *

Обмен совершен, деньги перешли из рук в руки – все как надо. Как в компьютерной игре – все препятствия позади, награда завоевана, слышен радостный перезвон. На лестнице Бен попытался проглотить таблетку, но тут же закашлялся, пришлось остановиться, прижаться к стене. Он старался кашлять потише, но получалось лишь сильнее, пока наконец таблетка не раскрошилась в горле.

– Все в порядке? – встрепенулся водитель, когда Бен открыл дверцу.