Сейчас и навечно

Джексон вздохнул и покачал головой.

– Не знаю, с чего начать.

– Оливия моя, – сообщил я. – Это все, что я знаю. И на мне лежит ответственность за нее.

Выражение лица Джексона немного смягчилось, и слабая улыбка тронула уголки его губ.

– Должно быть, я оказался в Зазеркалье.

– Я с тобой. – С души словно свалился тяжелый камень, и волна незнакомых, сильных эмоций буквально поглотила меня.

Моя дочь.

– Так ты собираешься мне помогать или как? – хрипло спросил я. – Кое-кто только что рассказывал мне о тяжелой доле родителя-одиночки.

– Опять твоя исключительная память, – улыбнулся Джексон, но улыбка быстро сошла на нет. – Тебе придется съехать, ты же понимаешь, да? Ребята не собираются вступать в сообщество «Трое мужчин и младенец». Кевин уже паникует, что мы теряем репутацию.

– Я найду новое жилье.

Джексон еще несколько мгновений смотрел на меня, затем, выдохнув, рассмеялся. Он снял детскую сумку с моего плеча и перекинул ее через свое.

– Господи, какая тяжелая. Ты сумасшедший сукин сын.

– Спасибо, Джекс, – я вздохнул с облегчением.

– Да-да, только не звони мне в два часа ночи, расспрашивая про коклюш или… как его там? Родничок?

Я рассмеялся, но порыв холодного ветра Сан-Франциско унес мой смех прочь.

Поправив ребенка, я посильнее прижал ее к себе.

– Пойдем домой.

* * *

Я проснулся от того, что подбородок коснулся груди. Поезд как раз со свистом остановился на станции «Дюбус». Перекинув сумку через плечо, я вышел и прошел полтора квартала до своего кремового дома в викторианском стиле, в котором снимал квартиру на втором этаже.

Когда я проходил мимо двери на первом этаже, где жила Елена Мелендез, слегка улыбнулся и потащил свою уставшую задницу на второй этаж. Попав в квартиру, я снял куртку и повесил ее на вешалку, рядом бросил сумку. Свернул налево, прямо на кухню, чтобы заварить свежий кофе, а потом направился в гостиную, к своему столу у окна. На часах было 16:42. Технически у меня оставалось целых восемнадцать минут в запасе для себя.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза… а затем сразу же открыл.

Мне не нужны были эти минуты, я хотел получить свою девочку назад.

Поэтому спустился вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и постучал в первую квартиру. Гектор, пятилетний сын Елены, открыл дверь.

– Привет, Гектор. Можешь сказать маме, что я пришел?

Он кивнул своей темноволосой головой и убежал. Из открытой двери послышался голос:

– Сойер? Входи, querido[4 - Дорогой (исп.).]. Она готова.

Я вошел в квартиру Елены, где пахло теплом, специями и стиральным порошком. По-домашнему. Она была немного загроможденной, но довольно чистой. Здесь жила семья. Елена – пухлая сорокапятилетняя женщина с густыми темными волосами, заплетенными в косу, и большими добрыми глазами – наклонилась и достала Оливию из манежа.

Маленькое личико Оливии засветилось, когда она увидела меня, и я улыбнулся, словно одурманенный. Ее голубые глаза были невероятно яркими и ясными, а распущенные кудряшки обрамляли пухлые щечки тринадцатимесячного ребенка.

Она потянулась ко мне.

– Папочка!

Ни «па» или «па-па» – папочка. Все слоги. Мое глупое сердце растаяло.

Елена передала ее с мягкой улыбкой, и Оливия сразу же обхватила меня своими маленькими ручками за шею.

– У нее был хороший день. Съела весь свой горошек.

– Правда? Ты была хорошей девочкой? – Я поцеловал Оливию в щечку и полез в карман за бумажником. Она ухватилась за него, и мне пришлось отдать его ей, перед этим вытащив чек.

– Спасибо, Елена.

– С удовольствием, Сойер, – ответила она, убирая в карман оплату за неделю. Протянув руку, погладила маленькое запястье Оливии. – Увидимся в понедельник, малышка.

Я вынул кошелек из рук дочки – и рта – и подхватил сумку с подгузниками.

– Скажи пока-пока.

– Пока-пока, – повторила Оливия.

Елена прижала руки к груди в районе сердца.

– Уже такая умная. Прямо как ее папочка.

Я улыбнулся.

– Давай, Ливви. Пойдем домой.

Глава 3. Дарлин

Проклятый будильник сработал в половине шестого утра. Я вылезла из теплой постели, поставила вариться кофе на маленькой кухоньке, а потом зависла, закрыв глаза, под теплыми струями душа в крошечной ванной комнате. Еще никогда в жизни мне не приходилось так рано вставать, но друг из Нью-Йорка потянул за миллион ниточек, чтобы пристроить меня в шикарный спа-салон в дорогущем районе города. Зарплата стоила того, что просыпаться каждое утро, но боже ты мой.

– Так вот что значит быть ответственной? – проворчала я, второй раз выронив бутылку с шампунем.

После душа, завернувшись в полотенце и обернув другое вокруг головы наподобие тюрбана, я потягивала кофе на кухне, удивляясь, что за окном еще не рассвело.

«Быть ответственной, – решила я, – полный отстой».

Спустя некоторое время утренняя сонливость ушла, оставив после себя удивительное чувство бодрости.

Я встретила рассвет моей новой жизни, и мне все равно, насколько глупо это прозвучало. Прекрасное чувство.