Обещание сердца

Она смущенно рассмеялась.

– Мэтт Мердок по прозвищу Сорвиголова, герой комикса.

– Никогда о нем не слышал.

– О, это потрясающая история. Он слеп, как и ты, но борется с преступностью в Нью-Йорке.

– Каким образом, если он слепой?

– Он лишился зрения из-за радиоактивных химикатов, зато все его чувства невероятно обострились.

– Повезло.

– Так вот, когда я увидела тебя на парковке, слепого и избитого, как после стычки со злодеями, тут же подумала о Сорвиголове. – Она закашлялась. – Знаю, это глупо. Я просто очень люблю комиксы. Ярая фанатка, как говорят у вас в Америке.

– Это твоя работа? Рисовать комиксы? – Меня совершенно не волновал ответ, но разговор с Марит отвлекал от мыслей о вчерашнем вечере. О том, что ждет меня впереди.

– О нет. Я художник-график, но не занимаюсь комиксами. Хотя мне бы хотелось!

Я что-то хрюкнул. Вполне сошло бы за приличный ответ, находись мы среди свиней.

– Хочешь рассказать, что случилось? – через минуту спросила она.

– Не особо.

– Ладно, – мягко согласилась Марит. – Ты не обязан.

– Спасибо.

Я прислонился головой к прохладному оконному стеклу. По другую сторону от него проносился Амстердам, скрытый застлавшей мои глаза непроницаемой чернотой. Меня тошнило от этого, черт возьми, но я понимал, что так будет всегда. Однажды Харлан процитировал мне Джона Мильтона[32 - Английский поэт (1608–1674), политический деятель и мыслитель эпохи Английской революции. Полностью ослеп к сорока четырем годам, но продолжал отдаваться творчеству и службе стране.]. Он сказал, что быть слепым не страшно, гораздо хуже не выносить собственной слепоты.

Да уж, Мильтон знал, о чем говорит.

Я услышал визг шин, после чего машина остановилась.

– Приехали, – объявила Марит. – Я припаркуюсь и провожу тебя в номер.

– Не нужно.

– У тебя нет трости. А лицо… э-э…

Я дотронулся до разбитого носа.

– Все настолько плохо?

– Ну, не очень хорошо.

Марит отвела меня в номер. Я тут же направился к кровати и лег на спину. Ребра болели, живот ныл, как будто я сделал тысячу упражнений на пресс.

Я слышал, как Марит что-то ищет в ванной.

– Тебе необязательно оставаться, – сказал.

– Знаю, но я не могу уйти, – отозвалась она. – Мама говорит, что из всех ее детей я самая аккуратная. Учителя тоже так считали. Я никогда не могла пройти мимо беспорядка. А тебя сейчас явно нужно подлечить. – Она придвинула к кровати стул. – Возможно, будет жечь. – Затем она промокнула порезы и синяки на лице. Я вздрогнул. – Что-нибудь сломано? Нос вроде цел. Чудом, не иначе. А ребра?

– Чертовски болят.

– Сделай глубокий вдох.

– Еще больнее.

– Есть внезапная, острая боль?

– Нет.

– Хорошо. – Она промокнула порез над правым глазом. – Ха! Я как Клэр! Это медсестра, которая латает Сорвиголову после его драк.

– Значит, этот парень часто проигрывает? – фыркнул я. – Тот еще герой.

– Обычно он выигрывает, – возразила Марит и, судя по скрипу, откинулась на спинку стула. – Просто сперва позволяет себя побить. От этого победа только слаще. – Она немного помолчала, а потом спросила делано веселым тоном: – Скажи-ка, Ной, зачем ты приехал в Амстердам?

Я хрипло рассмеялся и тут же застонал от прострелившей в ребрах боли. Затем сдался и рассказал Марит сокращенную версию.

– Ты ведь понимаешь, что это безумие? – тихо заметила она.

– Было безумием, – поправил ее. – Теперь все кончено. Я остался без необходимых устройств и не смогу сориентироваться в следующем городе. Мне даже не попасть на сегодняшний концерт Шарлотты. С меня хватит.

– Ладно. – Марит коснулась моей руки. – Нужно кому-нибудь позвонить?

– Люсьену Карону, – ответил я. – Он будет волноваться. Вот только я не знаю его номера, остался в пропавшем телефоне.

Марит задала мне кучу вопросов, чтобы разыскать Люсьена, а потом села за стол и сделала с десяток телефонных звонков.

– Люсьен Карон? – наконец произнесла она. – Добрый день! Я звоню по просьбе Ноя Лейка. Да, минутку.

Я подошел к столу, и Марит усадила меня на стул, все еще хранивший тепло ее тела, и вложила трубку мне в руку.

– Ной? Ты в порядке? – тут же спросил Люсьен. В его голосе отчетливо слышалась боль. – Вчера вечером ты не написал. Я позвонил тебе, но в ответ услышал только непристойности и смех, а потом телефон отключили.

– Кажется, ты пообщался с моим приятелем Шуйлером, – сообщил я и, согнувшись над столом, обхватил голову руками.

– Я как раз звонил в авиакомпанию, чтобы отправиться на твои поиски. Что случилось?

Я пересказал ему события прошлого вечера, стараясь по возможности избавить его от подробностей.

– Мне так жаль, Ной. Я закажу тебе обратный билет на вечер. И машину до аэропорта.

Я почувствовал, что оцепенение, в котором пребывал последние несколько дней, начало потихоньку отступать. Отваливаться кусочек за кусочком. Возможно, дело было в голосе Люсьена или в сорвавшихся с чужих губ словах, что все кончено, но в груди вдруг мучительно заныло, как будто меня ударили кулаком. От резкой, невыносимой боли на глаза навернулись чертовы слезы, и я крепче стиснул зубы.