Девушка из песни

33

Вайолет

Я шла по чересчур ярким коридорам, освещенным, как в полдень, несмотря на то что было уже около полуночи. В больницах день и ночь никак не различались, что было вполне уместно, подумала я. И для людей, чьи любимые лежали в этих стенах, тоже не было никакой разницы, день сейчас или ночь. Часы сливались, прерываясь новостями – хорошими или плохими, – которые меняли ход следующих нескольких часов. Или всей жизни.

– Ты нам что-нибудь сыграешь, Вайолет? – поинтересовался один из медбратьев, когда я проходила мимо, крепко сжимая гитарный футляр Миллера.

– Ты заслуживаешь лучшего, Эрик, – пошутила я.

Он рассмеялся, а я продолжила свой путь до конца коридора, в палату Миллера. Маргарита, дежурная медсестра, встретила меня теплой улыбкой.

– Уже поздно, – сказала она. – Завтра важный день.

– Я надолго его не задержу. Но у нас запланирован урок игры на гитаре. Не могу пропустить.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась она. – Повеселитесь. Но не слишком.

Я улыбнулась, хотя в груди у меня все сжалось. Нет, не очень-то весело перед такой серьезной операцией. Но Миллер попросил меня вернуться после времени посещения, и я собиралась оставаться рядом так долго, сколько он захочет.

Он сидел на краю кровати, поверх одеяла; он ненавидел беспомощное валяние, и его жутко бесила больничная сорочка. Вместо нее на нем были фланелевые брюки и майка, взгляд задумчивый.

– Привет, – сказала я, садясь рядом с ним и положив футляр с гитарой на колени. Я поцеловала его в щеку, в губы, откинула волосы с глаз. – Думаешь о завтрашнем дне?

– И не только о завтрашнем, но и о следующих, – произнес он. – Если они у меня будут.

– Будут, – с жаром воскликнула я, содрогнувшись от страха.

– Мне не следовало бы так с тобой разговаривать, но…

– Все нормально, – отрезала я. – Мне тоже страшно. Но о тебе позаботятся, и когда все закончится, у тебя начнется новая жизнь.

«У нас у всех».

Миллер открыл футляр и достал гитару.

– Мы это уже проходили. Семь лет назад. В тот день, когда ты спасла меня. Такое ощущение, что прошла целая жизнь.

– Думаю, в тот день ты спас и мою, – ответила я. – Тогда-то я и поняла, что люблю тебя. Довольно большое откровение для тринадцатилетнего подростка. Я не знала, что со всем этим делать.

Миллер повернулся и сел повыше, прислонившись спиной к матрасу.

– Иди сюда. – Он подвинулся, освобождая мне место, и я забралась на кровать, прижавшись спиной к его груди. Он положил гитару мне на колени и вытянул руки по бокам от меня. – Я тоже не знаю, что со всем этим делать. Боюсь словами все только испортить. Я хочу, чтобы ты это прочувствовала, Ви.

Я откинулась на него, и мы соприкоснулись щеками. Я слышала ровный стук его сердца, отбивавшего уверенный такт. Во мне эхом отдались первые ноты нашей песни, а затем к ним присоединился голос Миллера, низкий, хриплый, под тихий перебор гитары.

– Ты знаешь, ты знаешь, как сильно люблю…[16]

Миллер резко оборвал игру и оттолкнул гитару.

Он крепко прижался ко мне всем телом и уткнулся лицом мне в шею.

– Я здесь. – Я держала его, стараясь тоже быть для него якорем, когда кажется, что весь мир разваливается на части. – Ты… боишься?

– Только тебя оставить.

Я закрыла глаза.

– У тебя не получится. Я не позволю.

Его грудь поднялась и опустилась от тяжелого вздоха.

– Я хочу жениться на тебе, Ви. Хочу состариться вместе с тобой. Хочу праздновать наши годовщины свадьбы, и чтобы гости аплодировали стоя, слыша количество вместе прожитых лет. Хочу говорить людям, что ты – любовь всей моей жизни и что я знал об этом еще в тринадцать лет, когда встретил тебя. И это правда. Больше никогда никого не будет.

Я повернулась в его объятиях с дрожащей улыбкой на губах.

«Что ты сказал?»

Он прочитал мои мысли, что ему часто удавалось.

– Я не знаю, что произойдет завтра, поэтому просто заявляю всем, кто готов меня слушать, – если у меня будет шанс, я больше его не упущу.

– И я тоже, – ответила я. – Заявляю прямо и перед всеми.

В глазах Миллера светилось счастье. Неуловимое. Он никогда не верил, что оно задержится надолго, и я поклялась делать все, что в моих силах, чтобы каждый день его радовать.

Он поцеловал меня, и, несмотря на страх, в груди появилась легкость. Надежда. Я старалась подпитывать ее, а не страх, и улыбнулась Миллеру в губы. Наш поцелуй скреплял предложения и клятвы, наполнившие больничную палату, которым, однако, придется подождать, чтобы воплотиться в реальность.

Я знала, что этот день настанет. Мы с Миллером то сходились, то расходились, но всегда возвращались друг к другу. Это неизбежно, как прилив, но прекрасно в конце.

Эпилог

Миллер

Три года спустя…

Я выхожу на сцену и сразу же вижу ее. Даже среди тысячи лиц в ликующей толпе, под широкополой шляпой, защищающей ее светлую кожу, я моментально узнаю Вайолет. Рядом с ней стоит Сэм. Он вырос и больше не похож на тощего мальчика, которого мы взяли на воспитание полгода назад. С фотоаппаратом перед лицом, он снимает зрителей, фестивальные палатки и меня с группой на сцене.

Моя семья.

Мы не планировали, что все произойдет так скоро. Вайолет еще не окончила ординатуру, но Бренда из Международной организации «Руки помощи» позвонила мне и сказала, что это срочно. Приемная семья, в которой жил Сэм, переезжала, но не забирала мальчика с собой.

Могу только представить, каково это. Как щенок, которого выбросили за ненадобностью. Не обязательно виновата приемная семья. Так работает система: люди приходят и уходят из жизни Сэма, чтобы он не слишком привязывался к ним. Но господи, ему же одиннадцать лет. Он не должен сам о себе заботиться.

Это обязанность родителей.

Предполагалось, что он поживет с нами временно, пока агентство не найдет для Сэма постоянную семью. Но вскоре стало совершенно очевидно, что Вайолет не собирается его отпускать.

Я тоже не смогу, и, боже, мне нравится, как она его любит. Мы молоды, и она жутко занята, надрывая задницу в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, но сразу же смогла освободить для Сэма место в нашем доме и в своем сердце.

Она все равно собирается стать эндокринологом, хотя, благодаря отцу, я больше не диабетик. Но Ви изменила свое решение не только ради меня. Она нашла свое призвание. Я люблю шутить, что она поступила в медицинскую школу в тринадцать лет, когда ей пришлось заботиться обо мне. Знаю, что из нее выйдет великолепный врач, и делаю все возможное, чтобы ее взлетная полоса была максимально свободна от препятствий.

Три года назад, после концерта в Сиэтле и госпитализации, я взял долгий перерыв. План состоял в том, чтобы остаться в Техасе, пока Вайолет закончит учебу в Бейлорском университете, но она слишком скучала по Санта-Крузу. Она неохотно позволила мне взять на себя ее обучение и поступила в Калифорнийский университет, как всегда мечтала. Окончив его, она поступила в Медицинскую школу в Сан-Франциско. Мы сняли дом в районе Марины с видом на залив и Алькатрас, и я написал альбом. Если можно так назвать нацарапанные в блокноте песни. Но именно так я и начинал в тринадцать лет, посвящая Вайолет свои стихи. Я бросил гастроли, чтобы восстановиться после операции, а мой отец сдержал свое обещание. После пересадки он вернулся в Орегон к своей жене. Время от времени мы переписываемся по электронной почте; он любит шутить, что проверяет работу своих внутренних органов, и ругает их, если они доставляют мне неприятности. Но по большей части все хорошо. Мне приходится принимать иммунодепрессанты, но все прижилось почти идеально. Благодаря ему моя жизнь стала намного легче. Огромный подарок и мостик к нашим отношениям. Возможно, когда-нибудь они перейдут за пределы обмена редкими письмами.

Но спешить некуда. Я не тороплюсь и позволяю всему идти своим чередом, не задерживаясь, но и не бросаясь вперед.

Когда я достаточно поправился и написанные мною песни начали приобретать реальную форму, я полетел в Лос-Анджелес, чтобы записать альбом. Но никаких гастролей. Этот фестиваль в Маунтин-Вью, штат Калифорния, – первое и последнее выступление, которое я дам в ближайшее время.

Я не могу сразу же броситься в омут с головой. Мне нужно думать о семье.

Эта мысль почти заставляет меня расхохотаться в микрофон от сумасшедшего гребаного счастья, но толпа ждет мое приветствие. Я смотрю на Вайолет с Сэмом, и меня захлестывает огромная волна любви. Любви, смешанной со страхом, такой же, которая побудила моего отца выйти из тени и помочь мне. Любовь отца к сыну.

Из-под своей большой широкополой шляпы Вайолет одаривает меня понимающей улыбкой, обнимая Сэма за плечи. Интересно, каково будет теперь выступать и перед ними тоже?

Я и моя группа, которая гастролировала со мной три года назад, играем песни из нового альбома, вперемешку с некоторыми старыми хитами. Я больше не пою «Дождись меня». Мне это не нужно.

Наш сет заканчивается, и становится ясно, что три года относительного затишья не уменьшили любви моих поклонников, как я думал раньше. Они остались со мной, пока я лечился, и очень им за это благодарен. Наконец-то я могу оценить плоды своего сумасшедшего труда. На сцене я полностью отдаю себя зрителям, но они возвращают мне это в десятикратном размере.

Конечно, некоторые пришли посмотреть и на другие группы.

– Не хочешь остаться? – спрашивает Антонио. – Будет круто.

– Не сомневаюсь, – отвечаю я, – но у меня другие планы.

В моей груди растет возбуждение, совершенно иного рода, чем испытанное мною раньше. Оно даже больше, чем перед выходом на сцену перед двадцатью тысячами поклонников.

Из шатра за сценой я окунаюсь в жаркий полдень, и моя команда охраны и менеджеров провожает меня в машину, чтобы отвезти в отель.

– А с кем Ви и Сэм? – спрашиваю я Франклина, начальника нашей охраны.

– Моррис привезет их через десять минут после тебя.

– Спасибо, мужик.

В вестибюле отеля меня встречает сияющая Тина. Теперь она стала моей незаменимой правой рукой, а Эвелин работает в пиар-компании в Лос-Анджелесе. Я не сомневаюсь, что ее ждет огромный успех. В ее власти подчинить своей воле даже вселенную.

В гостиничном номере на кофейном столике лежит подарок, завернутый в синюю бумагу с зеленой лентой, а сверху-толстый белый конверт.

– Он ведь этого хотел, верно? – уточняю я у Тины.

– «Кэнон EF 24», – отвечает она.

Я киваю и потираю руки, не зная, куда их деть. Тина видит мою нервозность и молча протягивает мне бутылку воды.

– Ему понравится.

– Спасибо, Тина. Надеюсь, – говорю я, но живот скручивает не от вида дорогой камеры.

Я хочу, чтобы у Сэма было все самое лучшее. Ему всего одиннадцать, но его талант уже очевиден. Некоторые люди с самого детства знают свое призвание. Как я и Вайолет. Но многие люди вынуждены трудиться на ненавистной работе, чтобы свести концы с концами, в то время как их истинная страсть задыхается и увядает, не найдя выхода. Поэтому я основал фонд, который финансирует культурные программы для малообеспеченных детей. Я с удовольствием показываю средний палец идее, что нужно быть богатым или баловнем судьбы, для которого удачно сложились обстоятельства, чтобы страсть и призвание превратились в работу.

Через двадцать минут приезжают Вайолет и Сэм. Я всех выпроваживаю, и Вайолет немедленно подходит ко мне, снимая шляпу и очки. В ее глазах плещется то же нервное возбуждение, что бушует во мне.

Она целует меня.

– Ты готов?

– Нет, – усмехаюсь я. – А ты?

– Не знаю, – честно отвечает она. – Но сделаю все, что в моих силах. Большего нам и не остается, верно?

– Ты всегда так поступаешь, – говорю я. – По отношению ко мне.

– Как и ты, любимый, – отвечает она. – Мы заботимся друг о друге. – Мы оба оборачиваемся и смотрим на Сэма, который неуверенно кружит вокруг кофейного столика. – А теперь позаботимся о нем.

Сердце болезненно щемит, пока я наблюдаю, как паренек изучает подарок. На карточке четко написано его имя, но он все еще не уверен, что это для него.

– Что это? – спрашивает он.

Мы с Вайолет подходим к столу.

– Почему бы тебе не открыть и не посмотреть? – предлагает она.

Сэм тянется к толстому белому конверту.

– Перед тем, как открыть подарок, всегда следует начинать с открытки, – торжественно произносит он. Мальчик не по годам серьезен и старается вести себя как можно вежливее в надежде, что подольше задержится в очередной семье. Не торопится смеяться, осторожничает, чтобы не допустить слишком много радости в сердце. Я вполне мог его понять.

– Не в этот раз, приятель, – говорю я и забираю у него конверт, надеясь, что он не заметит, как дрожат мои руки. – Сейчас стоит начать с подарка.

– Ладно, – соглашается Сэм и медленно, аккуратно разворачивает подарок, стараясь не порвать бумагу. Чтобы сохранить ее или думает, что ему придется потом снова завернуть его и вернуть.

Я вижу, что мысли Вайолет вторят моим. Ее глаза блестят, пока она наблюдает, как маленький мальчик нерешительно открывает подарок, который, как он уже должен был понять, принадлежит ему.

– О, очень хороший объектив, – произносит он почти официально, его глаза широко раскрыты, а на лице наконец появляется улыбка. – Как раз то, что нужно. Он идеальный. Спасибо огромное!

Сэм обнимает Вайолет, потом меня и быстро отпускает. За несколько месяцев, проведенных у нас, он обращался с нами, как с упаковочной бумагой: мягко, осторожно, чтобы ничего не испортить, не рассердить нас из страха, что мы можем отослать его обратно.

Мы с Вайолет ежедневно пытаемся показать ему, что этого никогда не произойдет, но его слишком часто предавали.

– А теперь я могу открыть конверт? – спрашивает он.

Мы с Вайолет садимся рядом на диван, ее ладонь крепко сжимает мою.

– Да, – хрипло отвечаю я. – Можешь открывать.

– Жутко толстый для открытки, – замечает Сэм.

Я киваю, не доверяя собственному голосу. Вайолет уже прижимает к губам салфетку.

Сэм открывает конверт и достает пачку бумаг из Калифорнийского департамента здравоохранения и Социальной службы.

– Что это? – спрашивает он и затем читает заголовок. Документы выпадают у него из рук, и он свешивает голову на грудь.

– Что думаешь, Сэм? – спрашиваю я срывающимся голосом.

Он застенчиво поднимает взгляд, оглядывая нас с Вайолет.

– Это значит, что я останусь?

– Да, малыш, – отвечает Ви, и по ее щекам струятся слезы. – Ты не против? Хотел бы остаться с нами?

Сэм не отвечает, слишком велико его недоверие.

– Вы меня усыновляете? – Как только слово слетает с губ, его плечи начинают сотрясать рыдания. Он закрывает глаза руками.

Мы с Вайолет вскакиваем с дивана и крепко обнимаем мальчика.

– Мы любим тебя, приятель, – говорю я. – И не хотим, чтобы ты уходил.

Он кивает, не в силах вымолвить ни слова, и крепко обнимает Вайолет. Она встречает мой взгляд поверх его маленьких плеч, улыбаясь сквозь слезы. На ее лице самое прекрасное выражение чистой радости, которое я когда-либо видел.

Потом Сэм оборачивается и обнимает меня, но это не похоже ни на одно из наших предыдущих объятий. Он отпускает себя, отдается счастью. Я обнимаю его так же крепко, надеясь, что он почувствует, насколько постоянна и неизменна моя любовь к нему.

Я смотрю на Вайолет, в ее глазах слезы, и между нами пролетает тысяча невысказанных слов. Это только начало нашего счастья. Наше будущее простирается перед нами параллельными путями, никогда не расходящимися, ведущими нас к чему-то прекрасному.

И ничто не сможет нам помешать.

Примечание автора

Когда я только начинала писать этот роман, то еще не знала, что случится с Миллером из-за его диабета. Я знала, что его определенно ждет какая-то драма, но на самом деле понятия не имела, насколько серьезная. Когда мне стало ясно, что ему понадобится пересадка органов – в частности, почки, – я вдруг поняла, к чему все это ведет и почему. Спусковой крючок – утрата ребенка. Моя Иззи стала донором органов. Ее почки спасли жизнь женщине в другом штате, и в ходе этой трагедии нас утешало, что она сохранила другую жизнь. Но большинство людей, включенных в списки на пересадку, ждут очень долго. Многие скорбящие члены семьи имеют неверные представления о донорстве и по различным причинам не учитывают желания донора, что в свою очередь приводит к серьезной нехватке органов и долгому ожиданию. Я не собиралась писать о таких глубоко личных для меня темах, но понимаю, что это неизбежно.

Дополнительную информацию о донорстве органов можете почитать на сайте: www.organdonor.gov

Благодарности

Этот роман был написан в очень непростое время моей жизни. Еще никогда мне не приходилось так сильно бороться, тратить столько времени, чтобы нащупать историю, которая готова родиться на свет. В конце концов, при помощи удивительных людей мне это удалось.

Джоанна Луиза Вайтман, ты ангел, спустившийся с небес на землю. Спасибо за твою честность, время и щедрую, любящую, неизменную поддержку.

Нина Гринстед и вся твоя команда в Valentine PR. Я не знаю, как ты оказалась в моей жизни, но каждый день благодарю ее за тебя.

Rebecca Fairest Reviews, ты не подписывалась на то, чтобы поддерживать и успокаивать такого эмоционально неустойчивого автора, как я, но ты действительно тронула мое сердце своей милой заботой и вниманием. Огромное тебе спасибо.

Колин Джонсон и Кэти Мильке, спасибо за то, что великодушно поделились со мной своим опытом борьбы с диабетом и помогли несчастному автору попытаться понять эту сложную болезнь и утомительное ежедневное лечение. Знаю, что в этой книге я лишь коснулась вершины айсберга. Все ошибки в данной книге – мои, но благодаря вам, надеюсь, их будет меньше. С любовью и благодарностью.

Лори Джексон, ты гений! Спасибо тебе за то, что оживил моего Миллера своей прекрасной обложкой и за то, что ты сам такой замечательный. Люблю тебя.

Анджела Бонни! Когда-нибудь я отдам тебе готовую рукопись, и все время мира будет в твоих руках, чтобы применить на ней свою мощную магию форматирования. Просто не в этот раз. Спасибо, что терпишь меня и так добра ко мне. Люблю тебя.

Спасибо Ричу Траппу и Джошуа Лопесу из «Future Ghost Brothers» за то, что сделали огромный шаг навстречу и помогли воплотить в жизнь сумасшедшую идею превратить мои стихи в настоящие песни. Я потрясена вашим мастерством и не могу отблагодарить вас за то, что поделились им со мной.