Беспризорница Юна и морские рыбы. Книга 1. Начало

– Ладно, я тебя прощаю, – сказала она милостиво. – Ты еще молодая, ты еще многого не понимаешь. Ну, чего встала? Давай, одевайся, поехали!

– Это куда еще?

– В город твой вонючий, вот куда!

– Ну, ты, – сказала Юна, – за вонючий…

Санта расхохоталась и выбежала за дверь. Юна постояла на месте, вспомнила про яблоко в руке. Задумчиво откусила так много, что еле в рот влезло, и последовала за ней.

3. Лес и город

Вот так вот все и было; а если бы было не так, было бы по-другому; а я врать не стану.

Эта Санта, она оказалась ничего, нормальная. Хотя Юна, конечно, никогда не называла ее королевой, как другие в этом двор… доме, – вот еще!.. Но в общем она ничего была, Санта, хотя и зазнавалась порой, – но Юна в таких случаях быстро ставила ее на место. Да. Короче, так получилось, что Юна стала жить в этом зам… доме! Они действительно поехали с Сантой в тот, первый день в город, но потом вернулись. Не потому, что Санте там не понравилось – попробовало бы ей там не понравиться! Юна показала Санте все, что она знала в городе, а ведь всем известно, что никто не знает город лучше, чем настоящие беспризорницы, – и Санта пришла в полное восхищение! Но потом им пришлось вернуться, не могла же Юна повести Санту к себе домой, как бы она объяснила маме, откуда взялась эта девочка и почему она не ночует у своих родителей? И потом, если бы Санта начала разговаривать с мамой так, как она разговаривала со всеми, то Юна бы не выдержала и точно набила ей морду. Ну вот, поэтому они вернулись обратно во дво… да дом же, тысяча чертей! – а назавтра снова поехали в город, и напослезавтра, и Юна показывала Санте тысячи замечательных чудесных безобразий, которые можно было учинить в городе. Потому что Санта, эта воображала, которая только и знала, что твердила Юне: «О! ты еще молодая! ты еще многого не понимаешь!» – на самом деле вообще не знала города, как будто вовсе никогда в нем не бывала! Может она, конечно, ловко притворялась – но зачем ей было притворяться?.. Хотя эту Санту вообще было не понять. Они ехали в город в электричке, и Санта болтала что ни попадя всю дорогу:

– Когда я была маленькая, – говорила Санта, – я влюбилась в звезду. Каждую ночь я смотрела на нее из окна, а если на небе были тучи, я плакала всю ночь и засыпала только под утро. Потом я стала писать звезде письма. Я писала их по ночам. Я писала ей, какая она красивая, как я на нее смотрю, и как я люблю ее и не могу без нее жить, – а утром я опускала письма в почтовый ящик, подписанные: «Самой красивой звезде». Однажды в одном письме я написала звезде, чтобы она приходила ко мне в гости, окошко будет открыто, а если она не придет, я умру. – Тут Санта останавливалась. Юна ей, конечно, не верила, но все-таки спрашивала: – И что? – интересно же было узнать, что она еще наврет.

– Ну, что, – говорила Санта. – Конечно, она пришла. Потом она взяла меня к себе на небо. Небо теплое, как теплая вода, и вокруг звезды. Мы плавали в небе, и все светились, и смотрели на землю. А земля ма-аленькая, и по ней ходили ма-аленькие людишки.

Или еще она говорила:

– Когда я была маленькая, я жила в хрустальной башне, на самом верху. Оттуда было все видно. Вокруг были зеленые поля, а на них росли большие желтые цветы. Там никогда не было зимы. Там была еще река. А папа у меня был король.

– А мама? – спрашивала беспризорница Юна.

– О! – говорила Санта. – Мамы у меня не было никогда. А играла я с драгоценными камушками – диамантами, изумрудами, кораллами, аметистами и… перлами, у меня была целая гора камушков, они все сверкали. Но однажды… однажды я увидела из своей башни людей – они шли через поля и приближались. Раньше я никогда не видела людей, только своего папу и… овечек. У нас было много овечек, разных, были большие-большие… как башня! А были маленькие, вот такие, их можно было поставить на ладонь, – и Санта показывала, как овечку можно было поставить на ладонь.

– Я только не понимаю, – говорила тогда Юна, хмыкая, – как же твой папа был король, если там не было людей, а только овечки? Что же, он был овечий король, что ли?

– О, – говорила Санта важно, – ты еще молодая. Ты еще многого не понимаешь. Если ты меня будешь перебивать, ты вообще никогда ничего не поймешь. Эти люди, – говорила Санта, – они все приближались. И они стали убивать наших овечек! И тогда мне стало очень страшно. А эти люди, они подошли к башне и стали ее ломать. И башня закачалась. Тогда я взяла бочку. Я поставила ее на окно, и сама встала в нее одной ногой и зажмурилась. И вот я хорошенько оттолкнулась другой ногой – и полетела! И на лету я залезла в бочку вся, и потом бочка упала в реку. Если бы эти люди заметили меня, они бы меня убили, а так – они подумали, просто бочка упала из окна.

– А папа? – спрашивала Юна. – Они убили твоего папу?

– Ты что, с ума сошла? – злилась Санта. – Почему ты все время меня перебиваешь? Ты просто грубиянка, вот ты кто!

– Ты сейчас получишь по мозгам, – обещала Юна.

– Ты сама дура! Они не убили моего папу! Потому что папы в тот день не было дома! У него заблудилась любимая овечка, и он пошел ее искать. А я, я упала в бочке в реку и поплыла по ней, и плыла так долго, что чуть не умерла за это время. Я даже умерла. Меня, вместе с бочкой, съела огромная речная змея, которая выплывает один раз в сто лет, чтобы подкрепиться.

– Вот тебе и раз, – говорила Юна насмешливо. – Если тебя съела змея, то как же ты сидишь сейчас в электричке?

– Вот тебе и два! – говорила Санта. – Не мешай! Я потом новая выросла. Ну вот, я плыла и плыла по этой реке, сто лет подряд. И вот я попала в лес…

– Все, – говорила Юна, – приехали.

И вот они выходили на вокзале, и тут уже Санта умолкала, и Юна становилась главной, и показывала Санте все, что она знала. И это были всякие тайные переулки, по которым можно пройти с одного проспекта на другой за десять минут, вместо того чтобы полчаса ехать на троллейбусе, и, свернув в такой переулок, можешь быть уверенным, что самая быстрая полицейская машина потеряла тебя навсегда. И всякие замечательные старые дома, в которых никто не живет, и в которых можно семь ночей подряд искать клад, и все равно ничего не найдешь; и всякие подвалы, в которых все время капает вода, и тусклая желтая лампочка почти ничего не освещает, или например новые дома в двенадцать этажей, во внутренних переходах которых можно запросто заблудиться; и они катались на лифтах вверх и вниз, и останавливались между этажами, а всякие толстые дядьки и тетки негодовали и кричали на них и колотили в двери лифта, и Санта хохотала звонко и громко, еще громче, чем Юна. И еще они проходили в кинотеатры без билета, через задний ход, и смотрели всякие кина. Или, тихонько подойдя к очереди возле магазина, неожиданно прыгали в лужу полурастаявшего снега, смешанного с грязью, и вся очередь начинала орать, как сумасшедшая, отряхивая снег с польт и плащей, но никто не двигался, боясь упустить свое место, а они стояли в десяти шагах и хохотали, а потом убегали. А потом Санта говорила:

– Зыканско! а теперь давай с тобой поиграем, как будто ты – королева Санта, а я – беспризорница Юна, и я показываю тебе, как можно воровать конфеты в магазинах.

И, надо отдать ей должное, конфеты были превкусные. А потом еще однажды Санта показала Юне, как можно украсть в магазине велосипед, – вот это было да-а, Юна даже не выдержала и похвалила Санту: «из тебя вышла бы настоящая беспризорница». О! велосипед!.. Кому нужен велосипед зимой? – ведь уже была зима, и снег лежал в городе и в лесу, и в лесу гораздо больше, чем в городе, потому что в городе все топчут снег, и машины ездят, а вот, выходя из электрички, когда она уедет дальше, и станет совсем тихо, ты постой немного и посмотри на огромное белое поле, на дальнем краю которого начинается лес. И вот, тогда тебе покажется, что города просто нет, и не было никогда, – особенно если электричка уже уехала. И, когда тебе так покажется, ты сойди с платформы и вступи в снег. И иди напрямик, проваливаясь по колено, через поле, к лесу – здесь нет тропинок. И слушай свое дыхание, и смотри звезды, и чувствуй воздух, обжигающий лицо. В лесу водятся волки, дикие кабаны и всякие страхи, но ты входишь в него и идешь, потому что другой дороги к дому нет. Ты помнишь, как дойти до дома. Это очень просто. Нужно идти, пока можешь, – и еще немножко. И ты выйдешь. Большой черный пёс Толет ткнется ртом в твою руку и отойдет к своей кобуре, а ты подходишь к двери, и толкаешь ее, и попадаешь в тепло и хорошо. И это всякий раз – как в первый раз.

Юна уже совсем привыкла к дому, и к людям, которые в нем жили, ей казалось, что это и вправду всё нормально. Хотя, конечно, трон например – разве это нормально? Он был настоящий, и та самая большая комната, в которой не было стульев и всегда было открыто одно окно – она называлась тронным залом. По вечерам все обычно собирались там, и сидели в темноте, кто где, а Юна сидела там, где она села в первый раз. А Санта – она сидела на троне! Нет, я неправду сказала, что Юне казалось все нормально; она подолгу смотрела на Санту, когда та сидела на троне, а Санта ни разу не взглянула на Юну в это время, она сидела так неподвижно, как только можно – как будто это не она недавно показывала Юне, как крадут велосипед в магазине!.. И надо признать, что Юну это злило до невозможности, но все молчали, и Юна тоже как-то не находилась, что сказать; зато потом, когда наступал день и они с Сантой ехали в электричке, Юна обзывала ее всячески, «королева – хвост налево», и еще по-разному, и тогда уже Санта злилась и ругалась с Юной, и опять было все нормально. Но потом опять наступал вечер, и все сидели в тронном зале, в тишине и темноте, и воздух дрожал за открытым окном, и мороз заглядывал в зал, но входить остерегался – печка! Печку всегда топила дона Бетта, и Юна смотрела на ее длинные черные волосы – такие длинные, каких просто не бывает! – а дона Бетта смотрела в огонь, а огонь плясал за открытой дверцей, и отблески его падали на ее лицо, все время меняя его, – иногда Юне казалось, что дона Бетта – просто девчонка, такая же, как Санта, и тут – раз! – и Юне даже холодно становилось, потому что она вдруг понимала, что доне Бетте очень много лет, больше, чем даже фрейлине Марте… триста!.. Но может это просто казалось, а так вообще всё было нормально, и никто никогда не приставал к Юне, чтоб она, например, мыла руки перед едой. Или ходила в школу, да и вообще, трудно себе вообразить что-нибудь более ненормальное, чем ходить в школу, так что точно в этом доме было нормально. Например, та комната наверху, в которой Юна спала первую ночь – теперь это как-то сама собой стала ее комната, и Юна чувствовала себя в ней ничуть не хуже, чем в своей комнате в городе, даже может и лучше, потому что там она теперь редко бывала.

Вот какие еще люди жили в этом доме. Во-первых, конечно, Юрис Рыжебородый, про которого Санта говорила, что он ее рыцарь. Юрис Рыжебородый был ужасно умный – как сто учителей! – он читал такие особенные толстые книги, Юна раз в одну заглянула – ничего не поняла! Но, несмотря на это, он был нормальный, веселый (если только не разговаривал с Сантой), и всегда объяснял, если Юна что спрашивала. Потом, Кондор. У Кондора была козлиная бородка, волосы, связанные в маленький хвостик на затылке, джинсовая панама и трубка. Кондор забивал в трубку всякие травы, которые он с графом де Биллом собирал летом в лесу, и курил их. Ароматный дым полз по тронному залу, поднимался кольцами, вился змеями и вытекал в окно. Однажды беспризорница Юна попросила попробовать. Кондор дал ей трубку, и Юна после того кашляла три с половиной часа. Лучше уж пить чай, который заваривался тоже из всяких трав, а дым просто нюхать. Еще фрейлина Марта, в тронном зале она всегда сидела у открытого окна. Юна знала, что, кроме того, летом, когда вишни, фрейлина Марта может рвать их прямо с этих веток, которые росли в зал. А всем остальным пришлось бы выйти в сад. Это у фрейлины Марты была такая привилегия. Юна точно не знала, что такое привилегия, но ей казалось, что здесь какая-то связь с вилами, которые вместе с топорами и всяческими ухватами стояли все в кухне, хотя по большей части фрейлина Марта орудовала из них всех вениками. Еще был, конечно, Папаша Маугли, он был с детьми. Детей звали Иван, Мария, Егор и Вета, а Папаша Маугли был сам такой, как эти дети, хотя он был такой здоровенный дядька, и голос у него был – закачаешься, и никогда было не понятно, чего от него ожидать; но зато он был очень сильный и знал кучу всяких приемов, и Юна часто с ним дралась по утрам для разминки – не всерьез, конечно, а так. Ну вот, и еще граф де Билл, который уходил в лес с одним топором и спальным мешком, и его не было по несколько дней, а потом он приходил в замок на несколько дней, и опять уходил, этот граф де Билл; он был похож на старшего брата беспризорницы Юны, если бы он у нее был. И Анна-Лидия Вега-Серова, про которую и говорить нечего, потому что она была младше Юны на целый год и настоящая дура. Правда, Санта говорила, что она просто еще маленькая – но Санта вообще много чего говорила, и если Юна в своей нелюбви к девчонкам сделала для нее эту… привилегию, так это вовсе не означает, что теперь она обязана любить всех подряд. Все; больше никого там не было? Еще пёс, его звали Толет – но Толет в дом никогда не заходил: не хотел.