Любопытство наказуемо

Она покачала головой:

– Нет, хотя я пыталась; обычно мне хорошо удается разобрать, что говорят другие. Но вы беседовали слишком тихо. Наверное, вы все-таки говорили обо мне. В этом доме все меня обсуждают, стоит мне выйти. Даже когда я сижу рядом, иногда обо мне говорят так, словно меня нет. Вы сами были свидетельницей тому – вчера, после ужина.

– Я сказала Лефевру, что не буду его шпионкой, – сообщила я.

Люси, разрезавшая мясо, вскинула голову и впервые улыбнулась. С ней произошла разительная перемена. Такая красивая и молодая, она пережила настоящую трагедию… Я дала себе слово: пусть даже больше ничего у меня не получится, я постараюсь, чтобы на ее лице чаще появлялась улыбка. Но мне не нужно ничего от нее скрывать, иначе она не будет мне доверять.

– На вопрос о ваших родителях доктор ответил, что вы сирота, – призналась я и сразу же пожалела о своих словах; улыбка на лице девушки увяла; вернулось прежнее мрачное выражение.

– О да, – сказала она. – Они утонули.

– Какой ужас! – вскричала я. – Какая трагедия!

Люси пожала плечами:

– Я их не помню. Они возвращались с Востока. Мой отец поехал туда, чтобы основать чаеторговую контору. До тех пор все его предки торговали шелком; так было с тех пор, как первый Рош прибыл в Лондон, сменил фамилию на Роуч и открыл лавку на рынке Спитлфилдс. Джон Роуч, о котором рассказывала вам вчера тетя Кристина, был настоящим старым негодяем. В прежние времена шелк на продажу ткали на чердаках торговых домов, работали на ручных станках целыми семьями, трудились даже дети, как только немного подрастали… Но фирма Роуча всегда шла в ногу со временем. Как только на севере Англии открылись шелкоткацкие фабрики с большими станками, дядя Чарлз купил акции предприятий в Макклефилде и Дерби. Лондонские мастерские закрылись, и ткачи, работавшие на ручных станках, остались без средств к существованию. Многие потом попали в работные дома; там им приходилось выполнять такую тяжелую работу, что они навсегда изуродовали пальцы и заниматься шелкоткачеством уже не мог ли. Но всем Роучам с детства внушают: в деловом мире нет места сентиментальности… как и почти для всего остального!

Люси некоторое время пила чай молча, а потом продолжила:

– Когда мне исполнилось двенадцать лет, дядя Чарлз повез меня с собой на север осматривать одну фабрику. Он решил показать мне достижения современной промышленности… Лиззи, я пришла в ужас. Видели бы вы эти огромные водяные колеса, которые проворачиваются с грохотом и плеском! Нас привели в огромный сарай, полный станков, производящих еще более оглушительный шум. Жара там стояла такая, что мне показалось, будто я вот-вот упаду в обморок. И знаете что? Среди ткачей попадались дети – многие из них были моими ровесниками. Я очень расстроилась и спросила дядю, почему они не в школе. Дядя Чарлз объяснил, что они должны работать, потому что их родители бедны, и им еще повезло, что у них такой хозяин, у которого много рабочих мест. Дядя Чарлз уверял, что самые маленькие работают всего шесть с половиной часов в день, что он тоже называл «достижением». До принятия новых законов малыши работали гораздо дольше. В наши дни дети постарше и женщины трудятся всего десять с половиной часов в день. Такой труд все равно кажется мне варварством, хотя дядя Чарлз говорил о прогрессе и «признаках нашего просвещенного века». Я почти не слушала его; дети, которые стояли за станками, выглядели очень бледными и больными. У нас на глазах один маленький мальчик заснул прямо на том месте, где он стоял, за станком. Его могло затянуть в механизм, если бы дядя Чарлз вовремя не подбежал к нему и не растолкал. Потом пришел десятник, огромный, дюжий детина, и избил мальчика за то, что тот заснул. После этого дядя Чарлз поспешил меня увести. Он сказал, что я видела достаточно. По-моему, он и сам увидел гораздо больше того, что хотел.