В дурном обществе

Но у меня в душе крепла уверенность. Уверенность в том, что машина именно та.

– Ган, это она. Та машина, которую мы ищем.

– Нет, – решительно возразил Ганеш. – Мы ее вовсе не ищем! Ты – может быть. Я – определенно нет.

Мне не хотелось сдаваться.

– Твой приятель Дилип постоянно здесь работает? Если да и если машина принадлежит завсегдатаю, он наверняка тоже ее запомнил. Иди и спроси его!

Ганеш сунул руки в карманы и обреченно зашагал к автобуфету. Дилип успел скрыться в фургоне и готовился к ночному наплыву покупателей. Они обменялись несколькими словами, и Ганеш вернулся:

– Дилип ее не помнит.

– Значит, ее хозяин сейчас в пивной. Давай выясним, кто он!

Ветер усиливался. Он теребил длинные черные волосы Ганеша и стучал по плакату Дилипа, который упал надписью вниз на тротуар.

Ган нагнулся и поднял плакат. Он установил его между бортом фургона и бордюром, чтобы не падал, и подошел ко мне:

– Что думаешь делать? Проболтаемся здесь до закрытия? Возможно, мы напрасно потратим время, а сейчас холодает.

Я отметила угрожающие нотки в его голосе.

– Если ты не боишься, есть более быстрый способ выманить его оттуда.

– С ума сошла? – Ган пришел в ужас. – Что мы скажем, когда он выбежит из пивной с парой приятелей и обвинит нас в том, что мы пытались взломать его тачку?

– Мы скажем, что увидели, как по улице убегают малолетние хулиганы. Мы просто стояли у фургона с сосисками и болтали с Дилипом. Мы ничего не замечали, пока не услышали шум, а потом увидели шпану.

– Нет! – решительно возразил Ганеш.

* * *

Все-таки наклейка оказалась не фальшивой! Развалюха в самом деле стояла на сигнализации, и она сработала, да еще как! Но я не предусмотрела одного. Из-за шума и грохота в пивной воя сигнализации никто не услышал. В результате никто не вышел, чтобы выключить проклятую штуковину.

Зато в окнах квартир ближайших домов стал зажигаться свет. Вскоре разъяренные жильцы, одетые, полуодетые и совсем раздетые, принялись вопить, чтобы кто-нибудь выключил поскорее этот чертов вой.

– Ты все начала, – сказал Ган. – Что теперь будем делать?

Дилип, стоявший за прилавком своего автобуфета, посоветовал:

– Бегите отсюда, и как можно быстрее. На вашем месте я бы так и поступил. Я скажу им, что машину пытались вскрыть малолетки.

Но я понимала, что другой такой возможности у нас не будет. Велела Ганешу подождать, а сама решительно толкнула дверь «Розы».

Зал плавал в клубах сизого дыма; кислорода здесь не было совсем. Стоя на пороге, я не видела стойки. И невыносимо воняло смесью пивного перегара, табака, дешевого лосьона после бритья и пота. Я некоторое время постояла у входа, хватая ртом воздух и вытирая слезящиеся глаза.

Смутно, сквозь густую завесу дыма, я разглядела приподнятую сцену на противоположном конце зала. Там-то и расположилась группа. К счастью, они как раз закончили играть и разбирали аппаратуру. Стены пожелтели от никотина, а тюлевые занавески (да-да, тюлевые, и пусть никто не говорит, что владельцы «Розы» не умеют ценить прекрасное!) давно стали серовато-коричневыми. Ковровое покрытие настолько выцвело, что невозможно было определить, какого оно было цвета и какой на нем раньше был узор. На полу валялись смятые окурки; ковровое покрытие украшало столько прожженных дыр, что хозяева, наверное, перестали обращать на них внимание.

Я бочком пробралась к стойке и попыталась привлечь к себе внимание одного из двух мускулистых барменов – безрезультатно. Оба спешили побыстрее исполнить последние перед закрытием заказы, а я находилась в конце очереди. И потом, в «Розе» не любили, когда женщины подходили к стойке. Здесь уважают традиции. В зале вообще находилось сравнительно мало женщин, да и те немногие были настроены воинственно и хрипло кричали, чтобы их услышали.

На уроках сценической речи первым делом учат не орать. Главное – яркое звучание. На курсе актерского мастерства ставят дыхание, учат искать опору в теле, дышать с помощью диафрагмы… Каждое слово должно быть слышно в последнем ряду галерки.

– Кто хозяин синей «кортины» с царапиной на крыле? – пропела я в лучших традициях шекспировских трагедий. Генри Ирвинг[2 - Ирвинг Джон Генри (1838 – 1905) – знаменитый английский трагик.] бы мною гордился.

Все получилось. Наступила короткая пауза. Все повернулись в мою сторону. Лица в дыму казались мне размытыми пятнами. Один из барменов спросил:

– В чем дело, дорогуша?

Дело не в том, что он меня расслышал. Он не мог поверить, что услышал меня – особенно учитывая мою комплекцию: моя голова едва доставала до барной стойки.

Я повторила вопрос нормальным голосом, добавив:

– Вокруг нее ошивается какая-то шпана.

В доказательство моих слов снова взвыла сигнализация. Теперь, в наступившей тишине, ее услышали все.

– Мерв! – крикнул кто-то. – А это, случайно, не твоя тачка?

Толпа заволновалась и расступилась, как воды Красного моря перед израильтянами. Ко мне двинулась какая-то мощная фигура, и я сразу показалась себе маленькой христианкой, которая очутилась лицом к лицу с очень крупным и очень голодным львом.

Мерв был высоким, мускулистым блондином, похожим на кусок свиного сала. Такие, как он, считают обязательным в любую погоду ходить в майке без рукавов, демонстрируя мускулистые руки, от запястий до плеч покрытые татуировками. Татуировки на одной руке выдавали его интерес к гробам, черепам и кинжалам. На другой я увидела старомодную пушку и слово «Канониры», наколотое прописными буквами. Я сразу поняла: если Мерв и способен на преданность, в чем я сомневалась, его сердце безраздельно принадлежало футбольному клубу «Арсенал». Его почти белые волосы были подстрижены чуть-чуть не под ноль. Круглые глаза имели цвет шифера. Брови и ресницы полностью отсутствовали… Но больше всего меня обеспокоило вовсе не выражение его глаз, а полное его отсутствие. В двух стеклянных шариках и то больше жизни. Я сразу поняла, что столкнулась с настоящим зомби.

Впрочем, зомби оказался говорящим.

– Что там с моей тачкой? – буркнул он.

– Какие-то малолетки… – Голос у меня сел. – Хотели, наверное, угнать и покататься…

Он отпихнул меня в сторону и зашагал к выходу. Споткнувшись, я отлетела к стойке и довольно сильно ударилась. Толпа снова сомкнула ряды. Бармены снова принялись энергично разливать пиво, а группа на сцене продолжила собирать инструменты. Я затрусила к выходу, чтобы посмотреть, что там происходит.

Ганеш стоял рядом с Дилипом за прилавком автобуфета; они дружно готовили хот-доги для малолетних «ночных бабочек». Сигнализация наконец умолкла, Мерв, стоя у машины, обменивался оскорблениями с обитателем одной из квартир.

– Ах ты…! – заорал жилец, захлопывая окно.

Мерв, по-прежнему не обращая на меня внимания, решительной походкой направился к автобуфету. Руки у него были полусогнуты, кулаки сжаты.

– Вы их видели? – хрипло осведомился он.

– Нет, приятель, мы заняты были, – ответил Ганеш. – Хот-дог хочешь? Купи два, один получишь бесплатно. То есть всего получится три, – пояснил он.

Ответом ему послужил стеклянный взгляд.

– Значит, вы никого не видели… никаких малолеток?!

Мерв оказался не таким тупым, как выглядел. Он был подозрительным.

Помощь пришла неожиданно. Малолетняя «ночная бабочка» в серебряной куртке сказала: