Куда падал дождь

Губы Миднайта сжались.

– С какой стати ты думаешь, что мне есть дело до твоей жизни? Только в мою не лезь!

Она попыталась грустно кивнуть головой, но у нее больше не было сил. Она отстранилась от него, но все ее красивое стройное тело вдруг оцепенело, словно в параличе.

– Я… я… не овощ, – прошептал он и вздрогнул: такая острая жалость блеснула в ее глазах. Она тут же постаралась улыбнуться, чтобы не показать виду, чтобы подбодрить его. Он резко отдернул руку.

– Все в порядке, Джонни, – как можно мягче ответила она. – Ты идешь на поправку. Все будет хорошо. И я тебе здесь совсем не нужна. От меня одни только неприятности. Боюсь, мы друг другу никогда не подходили, уж больно мы разные.

Он пристально посмотрел на нее и увидел, как взгляд ее посуровел и в то же время в глазах мелькнул испуг, словно она боялась, что он скажет что-нибудь резкое и причинит ей новую боль. Что-то иное, чем недоверие, и более глубокое, чем ненависть, заставило его смягчить свои слова.

– Да, мы совсем друг другу не подходили, Тростиночка. Но это было здорово, правда ведь? Хоть и недолго. Это нас и ввело в заблуждение.

Не так-то просто отказаться от того, что так здорово. – Джонни еле заметно пожал ей руку, перед тем как отпустить ее.

Эта внезапная перемена в нем ударила ее сильнее его предыдущей жестокости. С нее словно слетела маска и обнажила лицо страдающего человека. Она выдернула пальцы из его руки и убежала. Быстрые ноги Лейси легко несли ее к выходу, а его черное одиночество и беспросветный мрак в усталом сознании стали еще невыносимее.

Глава пятая

На следующий вечер Лейси сидела за длинным столом доктора Инносенс Лескуер.

– Простите, но я не понимаю, зачем надо связывать Джонни.

– Я же вам говорила. Потому что…

Но не успела Инносенс закончить фразу, как яростно зазвонил телефон. Врач подняла трубку, прикрывая ее рукой.

– Простите. Не уловила. – Инносенс нахмурилась, минуту выслушивала, что ей говорят, затем, понизив голос, стала отдавать лаконичные резкие приказы – судя по всему, сиделке из реанимационной палаты.

Было уже около одиннадцати, и Лейси знала, что доктор Лескуер провела в больнице всю ночь у постели своего самого тяжелого пациента. При том, что она была явно переутомлена, выглядела она, как всегда, подтянутой и спокойной, разговаривала размеренно, не повышая голоса. Она была со вкусом одета и изящно подкрашена. Ее рыжие волосы были собраны в пучок и скреплены на макушке. С воротничка белого как снег, накрахмаленного халата свисал стетоскоп.

Большинство людей видели Инносенс такой, какой она и хотела, чтоб ее видели, – не знающей усталости, беззаветно преданной своему делу женщиной-врачом. Но острый глаз Лейси рассмотрел за стеклами очков темные тени вокруг ее карих глаз. Перед ней сидела женщина, которая редко улыбалась, женщина, которая почти автоматически выполняет свои обязанности и душа которой словно оцепенела от какой-то страшной трагедии, навсегда потрясшей ее и обездолившей. На этот счет у Лейси был наметанный взгляд.

Инносенс положила трубку. Плечи ее на секунду безвольно опустились. Затем она взяла себя в руки и выпрямилась. Она подняла глаза на Лейси, и чувствовалось, что ей надо собраться с силами, чтобы вернуться к прерванному разговору.

– Простите. Привезли нового тяжелораненого и готовят на операцию. Вы говорили…

– Зачем Джонни связывают, как зверя?

Инносенс подняла очки на ободок, скрепляющий волосы, и потерла виски. Круги у нее под глазами были темнее ее карих глаз. Она облокотилась о стол. Голос ее сейчас звучал не так официально, как раньше.

– Так он не сможет причинить себе боль, миссис Дуглас.

– Мне не по душе эта толстая сиделка, Ольга.

– Мисс Мартинес порой бывает грубовата, что правда, то правда, но она работает здесь уже двадцать лет. С пациентами с головными травмами иногда приходится быть построже.

– Она подлая.

– Не могли бы вы уточнить, миссис Дуглас?

– Нет, не могу. Просто я знаю, что такое подлость. Я выросла в подлом мире.

– Я тоже. И Ольга. – Голос ее вдруг стал теплее, усталый взгляд более понимающим и заинтересованным. Доктор Лескуер попыталась изобразить на своем лице некое подобие улыбки, беря с полки пухлую историю болезни Миднайта. – Я помню, как вы просиживали с ним дни и ночи, когда он был в коме. Вы так о нем заботились.

Лейси сцепила руки и опустила глаза на колени.

– Вы преувеличиваете.

– Мне мистер Миднайт тоже не безразличен, миссис Дуглас. Мне бы очень хотелось, чтоб вы и впредь оставались с ним – хотя бы еще несколько дней. Он только на вас реагирует.

– Вы хотите сказать, что я довожу его до белого каления.

– Что правда, то правда – вы пробуждаете в нем агрессивные эмоции, но в таких случаях это дело обычное. Сегодня во время обхода он только о вас и говорил, и о вашем вчерашнем визите.

– То есть он рвал и метал? Не сомневаюсь, он проявлял враждебность по отношению ко мне.

– Дело не в этом. Главное – он вообще впервые заговорил со мной. Вы бы посмотрели на него. Речь у него восстановилась гораздо лучше, чем я предполагала. В нем так и кипела страсть, он даже был красноречив…

– Могу себе представить.

– Он настойчиво спрашивал, почему вашей фотографии нет на доске. Пришлось сказать, что ее не нашлось среди его бумаг. И в альбомах. Он так живо реагировал на мои вопросы, вообще на все. Впервые я твердо поняла, что он полностью выздоровеет. Сейчас его интересует, кто он такой, кто вы, почему вы вызываете у него такие бурные чувства. Но на все эти вопросы можете ответить ему только вы, и никто другой.

В душе Лейси шевельнулся ледяной ужас, когда она вспомнила тот страшный пожар: как не могли они понять и утешить друг друга после него. А потом она вспомнила и тот ужасный день, который она провела с ним, долгие годы горького одиночества… и Джо.

– Первая встреча оказалась неудачной, – заметила Лейси, – мне… мне не хотелось бы еще раз через это пройти.

– Я вас об этом не прошу. – Раздались гудки вызова, но она нажала на кнопку и отключила их.

– Если вам надо идти… – поспешно бросила Лейси.

– Нет… – Инносенс пристально посмотрела в глаза Лейси. – Вы больше всех можете помочь ему.

Лейси смотрела куда-то мимо врача.

– На самом деле у меня есть и свои планы. Я и так здесь задержалась чересчур надолго.

– Простите меня за то, что я давлю на вас, но мистер Миднайт – это первый небезразличный мне пациент после… после очень близкого мне человека… – Инносенс остановилась. – Мне бы страшно не хотелось терять Джонни Миднайта. Видите ли, до вашего прихода глаза его по большей части были мертвы и пусты, словно в покинутом доме.

– Понятно, теперь они ожили и горят ненавистью – ненавистью ко мне.

– Но не мертвы. Поверьте, миссис Дуглас, нет ничего важнее, чем почувствовать снова жизнь… после того… что с ним произошло. Вы вернули ему жизнь.

Лейси, не слушая, подошла к окну и тупо уставилась в него. Внизу по улице полз трамвай.

Реальный мир был где-то далеко-далеко. Там внизу простирался Сан-Франциско, копошащийся в ночи, как живое опасное существо. Где-то там, в пульсирующей тьме, ждал своего часа готовый к убийству Коул, забившийся в свою берлогу. Готовый к убийству ее, Лейси, и Джо, и, как знать, может, и Джонни.

Лейси вспомнила жутковатую машину с темными стеклами, преследующую ее и Джо, когда они ехали на лимузине в аэропорт. Она попросила шофера отделаться от нее, что он и сделал. А потом ей позвонили, ровно через час после того, как Джонни привезли в клинику. Испугавшись, что он умирает, она бросилась к нему.