Случайный турист

– Может, позовем Смитов и Миллардов? – как-то раз предложил Мэйкон. – Они-то нас часто принимают.

– Конечно, конечно. В ближайшее время, – сказала Сара, но сама и пальцем не шевельнула.

На вечеринке они и познакомились. Обоим было по семнадцать. Две школы устроили совместное развлечение. Уже тогда Мэйкон терпеть не мог всякие сборища, однако втайне мечтал о любви и потому рискнул явиться на это мероприятие, но потом забился в угол, где, изображая, как ему думалось, беспечность, потягивал имбирное пиво. Шел 1958 год. Весь мир носил рубашки с воротничком на пуговках, но Мэйкон, переживавший свой поэтический этап, был в черном свитере под горло, черных брюках и сандалиях. А Сара, бойкая круглолицая девушка с копной каштановых волос, огромными синими глазами и пухлой нижней губой, была, помнится, в чем-то розовом и оттого как будто вся сияла. Ее окружало кольцо поклонников. Невысокая и ладная, она как-то по-особому скрестила изящные загорелые ноги, словно всем своим видом говоря, что этому очумелому стаду из баскетбольных и футбольных звезд ее не охмурить. Мэйкон мгновенно понял, что здесь ему ничего не светит. Вернее, он даже не прикидывал свои шансы, а, минуя взглядом красавицу, высматривал иной, достижимый для себя вариант. И потому Саре пришлось самой сделать первый шаг. Она подошла к нему и спросила, чего он так выпендривается.

– Я? – опешил Мэйкон. – Я вовсе не выпендриваюсь.

– Полное впечатление, что выпендриваешься.

– Да просто здесь… скукота.

– А потанцевать не хочешь?

Они танцевали. Мэйкон, ничего подобного не ожидавший, был как в тумане. И лишь дома, немного успокоившись, смаковал и обдумывал недавнее событие. Он понял, что если б не выглядел воображалой, Сара его не заметила бы. Он один не увивался за ней в открытую. Значит, и впредь не стоит ее домогаться, проявлять излишнюю настойчивость и выказывать свои чувства. Похоже, в общении с ней надо сохранять достоинство.

Видит бог, это было непросто. Мэйкон жил с дедом и бабкой, твердо убежденными в том, что водительские права нельзя выдавать раньше восемнадцати лет. (И неважно, что штат Мэриленд считал иначе.) Поэтому дед Лири возил Мэйкона и Сару на их свидания. В длинном черном «бьюике» Мэйкон одиноко восседал на обитом серым бархатом заднем сиденье, ибо внуку не по чину, заявил дед, сидеть с ним рядом.

– Я тебе не наемный шофер, – говорил он. – И потом, в твоем местоположении есть скрытый смысл. (В юности Мэйкона почти всем заправляли скрытые смыслы.)

И вот он одиноко сидел на задах, а Сара располагалась рядом с дедом. Облако ее волос, подсвеченное фарами встречных машин, напоминало неопалимую купину. Подавшись вперед, Мэйкон прокашливался и задавал вопрос:

– Ты уже закончила курсовую?

– Что? – переспрашивала Сара.

– Курсовая, – говорил дед. – Парень интересуется, закончила ты ее или нет.

– А, да, закончила.

– Она ее закончила, – транслировал старый Лири.

– Я не глухой, дед.

– Хочешь вылететь из машины и дуть пешедралом? Я не потерплю этакую наглость. Ведь я мог бы сидеть дома в тепле, а не раскатывать тут в потемках.

– Извини, дедушка.

Только молчание давало надежду. Неподвижный и отрешенный, Мэйкон затаивался на заднем сиденье. Если Сара обернется, она увидит лишь блик на его светлых волосах и бледное пятно лица, все остальное – тьма, с которой сливается его черный свитер. Ход сработал.

– О чем ты все время думаешь? – шепнула Сара ему на ухо, когда они танцевали в актовом зале ее школы. Мэйкон лишь криво усмехнулся, словно вопрос его позабавил, и ничего не ответил.

Мало что изменилось, когда он получил права; мало что изменилось, когда он поступил в колледж. Правда, он наконец-то расстался с черными свитерами и приобрел облик небрежно элегантного студента Принстона в белой рубашке и брюках цвета хаки. Без Сары было ужасно пусто, но в письмах к ней он говорил лишь об учебе. Сара, учившаяся в балтиморском Гаучер-колледже, отвечала: «Ты по мне совсем не скучаешь? Я избегаю мест, где мы с тобой бывали, боюсь, что встречу твой загадочный взгляд издали». Свои письма она заканчивала: «С любовью, Сара», он подписывался: «С приязнью, Мэйкон». По ночам он представлял, как она лежит рядом и пряди ее шуршат о подушку, хотя в реальности они лишь до одури целовались. По правде, он сомневался, что отважится на большее, если – как тогда выражались? – не размундирится. Иногда он даже слегка злился на Сару. Казалось, ему навязали фальшивую роль. Чтобы Сара его любила, приходилось изображать бесстрастность. Ох, от мужчин ждут чересчур многого!

Сара писала, что ни с кем не встречается. Мэйкон тоже не ходил на свидания, но, разумеется, об этом помалкивал. Летом он приехал домой и работал на дедовой фабрике; в местном бассейне Сара работала над своим загаром. Пролетела уже половина лета, когда она спросила, почему он никогда не предлагал ей переспать с ним. Мэйкон подумал и спокойно ответил, что как раз хотел ей это предложить. Они пошли к ней домой, поскольку родители ее проводили отпуск в Рехобот-Бич. Поднялись в ее спаленку – сплошь белые оборки, запах свежей краски, разогретой жарким солнцем.

– Ты захватил этот, как его? – спросила Сара, и Мэйкон, не желая признаться, что в глаза не видел этой штуковины, рявкнул:

– Нет, я не захватил этот-как-его! За кого ты меня принимаешь?

Вопрос, если вдуматься, глупый, но Сара восприняла его как знак, что он шокирован ее невиданной распущенностью.

– Извини, что я живая! – крикнула она и, скатившись по лестнице, выскочила из дома.

Ушло полчаса, чтобы ее отыскать, и гораздо больше времени, чтобы унять ее слезы. Да нет, успокаивал Мэйкон, он просто заботится о ней, ибо по опыту знает, что эти-как-их не гарантируют безопасность. Он пытался выглядеть искушенным и неуязвимым для страсти. Потом предложил ей показаться его знакомому врачу, который пользовал бабку от женских хворей. Сара отерла слезы, спросила у него ручку и на изнанке обертки от жвачки записала фамилию врача. А вдруг он ее не примет? Вы, скажет, даже не помолвлены. Делов-то, пожал плечами Мэйкон, возьмем и обручимся. Это было бы чудесно, сказала Сара.

Помолвка длилась три года, до окончания учебы.

Дед Лири призывал повременить со свадьбой, пока внук не утвердится хорошенько на рабочем месте; под местом этим подразумевалась фабрика «Лири Металс», выпускавшая бутылочные пробки для безалкогольных напитков, что в Мэйконе не пробуждало даже секундного интереса. Кроме того, суетливые встречи в Сариной спальне в те дни, когда мать ее отлучалась на мероприятия Красного Креста, уже плохо сказывались на женихе и невесте.

Весной, закончив колледжи, они поженились. Мэйкон стал работать на фабрике, Сара преподавала английский в частной школе. Через семь лет родился Итан. К тому времени Сара уже не величала Мэйкона «загадочным». Теперь его молчаливость ее вроде как раздражала. Мэйкон это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать. Как-то вышло, что он застрял в той личине отчужденности, какую надел на их первой встрече. Застыл в ней. Вспоминалось старое бабкино остережение: не коси глазами, останешься косым. Мэйкон очень хотел измениться, но все равно Сара воспринимала его как человека хладнокровного, который гораздо уравновешеннее ее, но не столь чуток.

Однажды Мэйкон наткнулся на заполненную Сарой анкету в женском журнале – чепуху из серии «Насколько вы счастливы в браке?»; в графе «Мне кажется, я люблю свою половину больше, чем он/она любит меня» Сара проставила «Да». И вот что встревожило: сперва-то он машинально фыркнул – мол, ничего подобного, а потом задумался – может, так оно и есть? Мысль эта задела за живое. До сих пор он был весьма холоден душой и никогда ни по кому не страдал всерьез, если не считать сына (но это не показатель, ибо переживать за ребенка вполне естественно).

Вспоминая об этом теперь, Мэйкон радостно отмечал: ну вот же, он тоскует по Саре. Но потом эта радость казалась проявлением все той же бесчувственности, и тогда он стонал, тряс головой и рвал на себе волосы.

– Мэйкон? – спросил женский голос в трубке.

Он тотчас понял, что звонит не Сара. У нее голос светлый, воздушный, а этот грубый, резкий, скрипучий.

– Это Мюриэл, – сказала женщина.

– Кто? – переспросил Мэйкон.

– Мюриэл Притчетт.

– А, ну да, – сказал он, хотя понятия не имел, кто это.

– Ну из лечебницы, – напомнила женщина. – Я та самая, кто поладил с вашей собакой.

– Ах, из лечебницы.

Помнилась она смутно. Перед глазами возникли губы в темно-красной помаде, трубочкой на букве «ю» и сомкнутые на «п».

– Я просто хотела узнать, как там Эдвард.

Мэйкон глянул на пса. В кабинете они были вдвоем, Мэйкону удалось напечатать полстраницы. Эдвард лежал на брюхе, вытянув куцые задние лапы; он смахивал на выпотрошенную утку.

– По-моему, с ним все хорошо, – сказал Мэйкон.

– То есть больше не кусается?

– Да вроде нет, но появилось кое-что новое. Он недоволен, когда я ухожу из дома. Лает и скалится.

– Я думаю, все же надо его подрессировать.

– Видите ли, ему четыре с половиной, и, мне кажется…

– Не такой уж он старый! Я вмиг все исправлю. Знаете что, а давайте я к вам подъеду и мы обо всем поговорим. Выпьем по рюмашке и обсудим собачьи проблемы.