Девочки против бога

Я вспоминаю сотни сольных концертов и проектов в последующие годы, а также постоянное давление конформизма, его борьбу против того, что, как я надеялась, станет другим миром. Предсказуемость сет-листа, края сцены, время, отведенное на выступление, и билеты, и продажи, и бюджет, и формат рекламы. Музыка Hellhammer возникла под давлением, и норвежский блэк-метал тоже, но за пределами музыки тоже возникали группы, группы, образованные связью. Действия групп были жестокими и трагичными, но все могло пойти в другом направлении. Другие группы, вне музыки, могли бы стать искусством.

Отмечаю в файле со сценарием: «Группа – это желание богохульствовать над дисциплиной». Я хочу найти ритуальную, мультидисциплинарную, пеструю форму самовыражения, в которой техника, жанр, субъективность и другие предопределенные системы подчинены сообществу или желанию ненавидеть вместе.

Осло сейчас воспринимается иначе. Как будто я могу смотреть в землю, прямо внутрь почвы. Там лежит история в разных слоях, слой за слоем, и все они содержат подпольную культуру разных времен.

Прошло 25 или 30 лет с момента расцвета блэк-метала и даже больше – после рыцарского активизма Hellhammer. Скоро 20 лет, как я сама, одетая в плащ, напрасно искала черную помаду в Hennes&Mauritz[28 - Сеть магазинов недорогой одежды сегмента масс-маркет, в России более известных под сокращенным названием H&M.]. Теперь мир другой. Наш трупный грим уже давно стек по щекам, в реку Ална и в долину Лодален, под рельсы железной дороги и улицу Швайгардсгате и в неолиберальную смесь пресной и морской воды в районе Бьорвика.

Волосы, которые когда-то у большинства из нас, даже у меня на водительских правах, были длинными и черными, как плащ или затонувший сценический занавес, давно отросли или выпали и утекли вниз в слив ванной, через канализацию, вниз в подземелье, откуда они когда-то пришли. У меня давно короткая стрижка, и все черные химикаты и пигменты давно ушли в прошлое. Одежда провинциального черного цвета давно пожертвована во Fretex[29 - Норвежская благотворительная организация, проект международного христианского общества «Армия спасения». Fretex занимается в основном сбором одежды и поиском работы для нуждающихся, в настоящее время также продвигает идеи заботы об экологии.] или в какой-нибудь другой христианский благотворительный магазин.

Мы сейчас в Осло, и наше прошлое почти незаметно. Черный язык жестов расщеплен, спрятан или убежал в канализацию вместе с остатками кокаина из западных районов, допингом из Согнсванна и вытяжкой героина из Грёнланна. Даже Старый город склоняется вниз, к домам проекта Баркод[30 - Проект Баркод – условное наименование проекта по строительству многоцелевых небоскребов на берегу Осло-фьорда в районе Бьорвика. Проект завершен в 2016 г., несмотря на ожесточенные дебаты по поводу высоты и формы зданий (часть жителей Осло считает, что дома нарушают архитектурный стиль города).]. Субкультура всегда течет вниз, назад. Блэк-метал сейчас известен во всем мире, но с него словно смыли субкультуру, как социал-демократия смыла с себя социализм. Блэк-метал больше не черный, это больше не протест и не предупреждение, он одет в более мускулистые, мифологические и коммерческие цвета.

Но скоро наша группа будет в полном составе, наша группа, не мускулистая и не мифологическая, поплывет наружу и вниз по подземным спиралям. Вокруг нас восток Осло, он стоит и рушится, ржавеет, гниет и тонет. Группа расслаивает кладку, бетон и стальные балки, стыки города. Мы увлекаем конструкции за собой вниз.

Венке стояла рядом со мной и смотрела на школьное здание, возле которого мы договорились встретиться. Теперь она следует за мной к ограде, а затем на школьный двор. На ее спине болтается сумка для продуктов. Мы только что попытались вспомнить, какое задание получили на экзамене по норвежскому языку в старших классах средней школы. Венке, кажется, помнит что-то об изменении климата и научной фантастике, но экзамены в средней школе так далеки от нас, что в памяти всплывают лишь отрывки, иногда настолько неясные, что я задумываюсь, не путаю ли написанные нами тексты с нашим реальным опытом. Я вроде бы припоминаю, что на экзамене писала о норвежских народных сказках. Мой текст был о сказке, которая больше всего пугала меня в детстве, «Мельница, которая мелет на морском дне». Венке даже не помнит эту сказку, она садится на скамейку на солнышке, протягивает руки за спинку, а ноги – перед собой. Тереза еще не пришла. Сказка, говорю я, это история о двух братьях и ручной мельнице, которую один из них выменял у самого дьявола в аду. Мельница могла намолоть все, о чем просил хозяин, будь то рождественское угощение или золото, и однажды один из братьев не смог остановить мельницу и чуть не утопил себя и весь свой двор в селедке и каше. Больше всего, больше, чем ад и дьявол, меня пугал именно сюжет с утопающим, сцена, где человек задыхался в традиционных бледно-серых норвежских блюдах для второго завтрака.

Может быть, это то, от чего мне всю жизнь приходилось убегать. Селедка, каша и бог.

Вот и Тереза. Три сестры.

– Куда мы идем? – спрашивает Тереза.

– К чёрту, – говорит Венке, и я смеюсь, как всегда при слове «чёрт». Должно быть, это Сёрланн вернулся и продолжает существовать во мне, как надежда в ненависти.

Мы отправляемся дальше. Наши ноги наступают на твердый асфальт, но еще и на что-то мягкое. Это могло бы быть снегом, если была зима, но снег растаял, и только мы это знаем. Мы стоим посреди моря невидимой селедки и каши. Это белые отходы, перебродившие, гнилые и стареющие вещества. Мы сотни лет совершенствовали полностью водонепроницаемые методы смывания и удаления наших собственных отходов и продуктов распада. В конце концов даже мельница оказывается в море.

Но все оставляет следы, воспоминания или призраков. Мельница все еще стоит и мелет на морском дне, извергая бесконечное количество сельди и каши или черной нефти для норвежской денежной сказки. Она измельчает, царапает, ползет и жужжит. Скандинавская минималистическая жадность хлюпает под подошвами наших ботинок.

На улицах в центре Осло виден и современный собрат сказочной каши – мусор. Он был выставлен на полках магазинов как пиетистские символы в виде практичных порционных пакетов, витаминных добавок, продуктов без жира и сахара, пастеризованных и гомогенизированных. Все упаковки безопасны, чисты, гигиеничны. Они отмечены Божьим благословением. Теперь они превратились в скопления раскисшего картона, скользкого пластика и острых ржавых кусков металла, которые гниют в городском пейзаже на виду, достаточно внимательно присмотреться. То, что когда-то придавало форму серо-белым продуктам, обезжиренному молоку, овсяным хлопьям, хлебу из муки грубого помола и рыбному пудингу, теперь полупрозрачное, пористое и спрессованное. Все надписи и цвета смыты с бесцветного пластикового скелета упаковочной оболочки. Большинство людей не видят это так ясно, как мы, и замечают только обычный уличный мусор и дуновение ветра с кислым запахом. Для нас это двойное дно улиц Грёнланна, это современный мир и древние символы. Это как если бы мы оказались в ловушке ауры, фазы, когда человек галлюцинирует или у него двоится в глазах, он видит несколько миров один поверх другого, пока не начнется мигрень или серийный убийца не совершит новое преступление. Это, должно быть, и есть аура Норвегии: два мира один над другим, реальный и отходы реального.

Два новых образа накладываются друг на друга: пиетистский и оккультный, светящийся снег в лесу и кружащиеся темные верхушки деревьев, очищенная субъективность и резкая ненависть. Вот старая сёрланнская аура, слой за слоем, христианская и богохульная, белая и черная. Черный грозит раздавить белый. Ересь никогда не перестает угрожать. Черные пятна – это проблема белого цвета. Это напряжение, в котором мы находимся. То, что они называют светом, и то, что они называют тьмой, земля и подземный мир, преисподняя, аминь!

Мы хотим передвинуть подземный мир на ступеньку выше. Ад – это место на земле.

Спускаемся по улицам района Тёйен. Под нашими ногами лежит Осло, Южная Норвегия, Сёрланн, в руинах, слой за слоем в мусоре и отходах, окаменелостях норвежских сказок, картин и продуктовых монополий. Под всем этим находятся подземные архивы, километр за километром заполненные кровью.

Из окна сетевого кафе или из квартиры Венке можно шпионить за американскими «метал-туристами», которые выходят из 37-го автобуса на остановке Ослогате, чтобы посетить старый музыкальный магазин «Хельвете», который теперь называется «Несеблу»[31 - «Хельвете» (Helvete переводится с норвежского как «ад») – магазин, открытый Эйстейном Ошетом, знаменитым музыкантом жанра блэк-метал, выступавшим в группе Mayhem под псевдонимом Евронимус (Euronymous). Ошет был главой антихристианского музыкального сообщества «Внутренний Черный круг Норвегии». Новое название магазина, «Несеблу» (Neseblod), переводится как «кровь из носа».]. Многие из них приехали, прочитав дурацкую книжонку «Lords of Chaos»[32 - «Повелители хаоса» (англ.) – книга Майкла Мойнихэна и Дидрика Сёдерлинда, посвященная истории блэк-метала. Реакция на книгу была неоднозначной, ее жестко критиковали представители жанра, например Варг Викернес. Тем не менее книга получила широкую известность, в 2018 г. по ней был снят одноименный фильм.]. Они здесь, неуверенные в том, что именно ищут, стоят и посматривают через дорогу в своих милых кожаных курточках и чокерах, прежде чем перейдут на другую сторону и войдут в музыкальный магазин, чтобы купить свитера с нашитыми логотипами групп и альбомов.

Время от времени я вижу черноволосые пары, бродящие по улице рядом с музеем Мунка. На их губах пирсинг, а на джинсовых куртках – слово «DEATH»[33 - Смерть (англ.).], написанное имитацией готического шрифта. Держа в руках смартфоны с навигаторами на экране, они нерешительно ищут квартиру, где Варг Викернес убил Эйстейна Ошета в 1993 году[34 - Варг Викернес – основатель музыкального проекта Burzum. Причины, по которым он убил Ошета, до сих пор не выяснены: это могла быть борьба за влияние в обществе «Черный круг», финансовый конфликт или, по утверждению самого Викернеса, самооборона.]. Изредка кто-то осмеливается позвонить в дверь. Они хотят снять видео на месте съемок фильма «Повелители хаоса», хотят немного аутентичности. Но то, что они находят внутри, – это обычная небольшая столичная квартира с уютной гостиной и котятами, играющими вокруг ножек стульев и копошащимися в подушках дивана (они тоже повелители хаоса). Окна квартиры выходят прямо в Ботанический сад, двухсотлетнюю корневую систему Осло. Если вы встанете у окна и посмотрите направо, вы увидите через листья березы садик с травами, где солодка, лаванда, вербена и репейник переплетаются в ведьмовском зелье. Пейте этот отвар ежедневно от мужских проблем.

Внутрь квартиры уже много часов светит солнце, а воздух тяжелый, как в погребальной камере, обставленной нашим имуществом. Венке открывает окно, достает кофемашину и наливает воду в чайник. Тереза падает на диван в гостиной и открывает ноутбук. Я остаюсь в коридоре и читаю сообщение на телефоне, прежде чем включаю режим экономии энергии и снимаю обувь. Если нарисовать линию между нами, мы образуем треугольник, обращенный внутрь квартиры:

коридор

я

кухня гостиная

Венке Тереза

Или, говоря терминологией группы:

я

гитара

Венке Тереза

бас барабан

Треугольник – простая фигура, но она сложнее, чем упрощенная двойственность, закрепившаяся в языке. Треугольник всегда стремится выйти за пределы самого себя, он – всегда начало большего многообразия, которое разветвляется в нашем сознании. Когда мы вводим третий компонент, мы получаем уже не просто зеркальное отражение, а глубину, или символ магии, порталы в другие места. Что происходит с противоположностями, если ввести что-то третье? Становится трудно определить, что это за третий компонент, он может представлять собой море различных возможностей. Реальность, вымысел, и? Мужчина, женщина, и? Наличие третьей вершины заставляет противоположности содрогаться.

Переворачиваем треугольник вверх дном и опускаем одну вершину вниз. Это первая форма, которую мы находим на теле, и самая магическая, темный треугольник лобковых волос. Мы вступаем в волшебство, вместе с мусором, подземным миром и тенями.