Сороки-убийцы

Что до Джонни Уайтхеда, то, вопреки своим словам, он отлично помнил про их последнюю с миссис Блэкистон встречу. Та пришла в магазин и озвучила свои обвинения. И хуже всего, у нее имелись доказательства в их поддержку. Как удалось ей раздобыть их? А прежде всего, как она на него вышла? Разумеется, этого Мэри ему не сказала, но изъяснялась напрямик. Стерва!

Разумеется, Джонни Уайтхед никогда не признался бы в этом своей жене, но его очень радовало, что Мэри Блэкистон умерла.

5

Кларисса Пай, одетая с головы до пят в черное, рассматривала свое отражение в зеркале в полный рост, висящем в конце коридора. И снова возвращалась к мысли, что шляпка с тремя перьями и жатой вуалью выглядит не к месту. De trop[5 - Излишне, избыточно (фр.).], как говорят французы. Повинуясь минутному порыву, она купила эту шляпку в магазине секонд-хенд в Бате и сразу же пожалела об этом. Клариссе хотелось выглядеть во время похорон как можно лучше. Там соберется вся деревня, а затем ее пригласили в «Герб королевы», где будут кофе и безалкогольные напитки. Ну так надеть или не стоит? Она аккуратно сняла шляпку и положила на стол в холле.

Волосы у Клариссы были слишком темные. Она специально подстригла их коротко, но хотя Рене, как всегда, справился на отлично, этот его новый колорист определенно все загубил. Вид у нее стал нелепый, как с обложки журнала «Хоум чат». Ладно, решено. Без шляпки не обойтись. Кларисса взяла тюбик помады и осторожно накрасила губы. Так лучше. Важно приложить старания. Похороны начнутся минут через сорок, и первой приходить ни к чему. Чем заполнить время? Она прошла в кухню, где после завтрака осталась грязная посуда, но мыть ее, будучи уже одетой, не хотелось. На столе обложкой вниз лежала книга. Кларисса читала Джейн Остин – ах, милая Джейн! – перечитывала в бог весть какой раз, но в эту минуту настроения не было. Эммой Вудхауз и ее махинациями можно будет заняться после обеда. Послушать радио? Или выпить еще чашку чая и поразгадывать кроссворд в «Телеграф»? Да, пожалуй, она так и поступит.

Кларисса жила в современном доме. Очень многие здания в Саксби-на-Эйвоне представляли собой солидные георгианские постройки из батского камня с красивыми портиками и террасными садами. Даже Джейн Остин читать не надо: достаточно выйти на улицу, и окажешься в ее мире. Кларисса предпочла бы поселиться близ главной площади или на Ректори-лейн, идущей за церковью. Там стояли красивые коттеджи, элегантные и ухоженные. А вот дом номер 4 по Уинсли-Террас строили в спешке. Он имел самую обычную планировку: две комнаты наверху, две внизу, отделанный штукатуркой с галькой фасад и квадратный сад, едва ли стоивший трудов. Сад был неотличим от соседских, если не считать оставшегося от прежних владельцев прудика, в котором обитали две престарелые золотые рыбки. Верхний Саксби-на-Эйвоне и Нижний Саксби-на-Эйвоне. Разница не могла быть более разительной. Кларисса находилась не на той стороне.

Этот дом – все, что она могла себе позволить. Кларисса обвела взглядом маленькую квадратную кухню с новыми занавесками, пурпурного цвета стенами, аспидистрой в горшке на подоконнике и небольшим деревянным распятием на буфете, где она могла видеть его, начиная каждый новый день. Ее глаза скользнули по обеденным принадлежностям, так и оставленным на столе: одна тарелка, один нож, одна ложка, одна наполовину пустая баночка мармелада «Голден шред». На Клариссу волной нахлынули чувства, с которыми ей удалось сжиться за годы, но, чтобы обуздывать их, по-прежнему требовались все ее силы. Она была одинока. Не стоило ей приезжать сюда. Не жизнь, а пародия.

И все это из-за двенадцати минут. Каких-то двенадцати минут!

Схватив чайник, Кларисса с силой поставила его на плиту и резким поворотом кисти открыла газ. Нет, это действительно нечестно. Ну как можно предопределить жизнь человека, не спрашивая его согласия, только по причине времени рождения? В детские свои годы в Пай-Холле она никак не могла этого понять. Они с Магнусом были близнецами. Будучи ровней, они наслаждались богатством и привилегиями, которые окружали их тогда и должны были окружать до конца жизни. Так Кларисса всегда считала. Как же такое могло случиться?

Теперь она знала ответ. Магнус сам первым рассказал ей, поведав про некий многовековой давности акт, согласно которому дом и все имение отходили к нему, исключительно по праву первородства, а титул – в силу его принадлежности к мужскому полу, и с этим ничего нельзя поделать. Она подумала, что он говорит это все, чтобы ее позлить. Но вскоре сама убедилась. Процесс осознания происходил мучительно, начавшись с гибели родителей в автомобильной аварии, когда Клариссе перевалило за двадцать пять. Усадьба формально перешла к Магнусу, и с этого момента статус ее изменился. Она стала гостьей в собственном доме, причем нежеланной. Ее переселили в комнату поменьше, а когда Магнус познакомился с Фрэнсис и женился на ней – это произошло спустя два года после войны, – Клариссу и вовсе вежливо попросили съехать.

Год она влачила жалкое существование в Лондоне, снимая крошечную квартиру в Бейсуотере и наблюдая, как тают ее сбережения. И в итоге решила стать гувернанткой. Что еще оставалось одинокой женщине, сносно говорившей по-французски, умеющей играть на пианино и цитировать известных поэтов, но не владеющей никаким иным достойным ремеслом? В погоне за приключениями Кларисса отправилась в Америку: сначала в Бостон, затем в Вашингтон. Обе семьи, где ей довелось работать, оказались весьма неприятными, а с ней, естественно, обращались, как со скотом, хотя она была во всех отношениях опытнее и более утонченной – пусть сама она об этом никогда бы не сказала. А дети?! Для нее стало очевидно, что американские дети самые скверные в мире: они лишены воспитания, породы и не могут похвастаться умом. Однако платили ей хорошо. Кларисса откладывала каждый пенни – вернее, каждый цент – из заработанных денег и, когда дольше терпеть стало невмоготу, после десяти долгих лет вернулась домой.

Домом был Саксби-на-Эйвоне. В каком-то смысле это было последнее место, где ей хотелось бы жить, но тут она родилась и выросла. Куда же еще ехать? Не мыкаться же до конца дней в однушке в Бейсуотере? По счастью, подвернулась работа в местной школе, а накопленных сбережений как раз хватало, чтобы выплачивать ипотеку. Магнус ей, естественно, не помогал. Клариссе даже и мысли не приходило попросить у него. Поначалу она злилась при виде того, как он въезжает в большой дом или выезжает оттуда. В этом доме они некогда играли вместе. И у нее до сих пор хранился ключ, ее собственный, от парадной двери! Кларисса не вернула его и никогда не вернет. Ключ служил ей напоминанием об утраченном, но одновременно подтверждал, что у нее есть полное право жить там. Ее присутствие в Саксби-на-Эйвоне наверняка раздражало брата. В этом она черпала некое утешение.

Досада и гнев захлестнули Клариссу Пай, пока она стояла у себя на кухне, а чайник на плите, закипая, уже шипел на нее. Из двух близнецов умной была она, а не Магнус. В классе он всегда тянулся в хвосте и получал ужасные отметки, тогда как в ней учителя души не чаяли. Брат ленился, потому что мог себе это позволить. Ему не о чем было переживать. Это ей пришлось уйти и искать работу, любую работу, чтобы добыть кусок хлеба. У Магнуса есть всё, а Кларисса для него теперь никто. Зачем вообще она идет на эти похороны? Ей пришла вдруг в голову мысль, что Мэри Блэкистон была брату намного ближе, чем она. Простая экономка, Господи, прости!

Кларисса повернулась к распятию и стала вглядываться в крошечную фигурку, прибитую к деревянному кресту. В Библии ясно сказано: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего». Она искренне старалась следовать словам из книги Исхода, глава двадцатая, стих семнадцатый, и во многих смыслах ей это почти удавалось. Разумеется, хотелось бы денег побольше. Как хорошо было бы жарче топить зимой и не беспокоиться насчет счетов. Обычная человеческая слабость. По пути в церковь Кларисса часто напоминала себе, что даже если Магнус не самый добрый и отзывчивый из братьев – по правде говоря, далеко не самый, – ей все-таки следует прощать его. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный»[6 - Мф. 6: 14.].

Но это не помогало.

Время от времени Магнус приглашал Клариссу на ужин. В последний раз это случилось месяц назад. Именно тогда, когда она – одна из десятка гостей, вкушающих еду с фарфоровых тарелок и пьющих вино из хрустальных бокалов, – сидела за столом в большом холле среди фамильных портретов под галереей для менестрелей, эта мысль впервые закралась ей в голову. И больше не уходила. Она и сейчас была там. Кларисса пыталась ее прогнать. Молилась, чтобы эта мысль ушла. Но в итоге вынуждена была признать, что обдумывает грех куда более страшный, чем сребролюбие, хуже того: уже сделала первый шаг на пути к нему. Это безумие! Вопреки своей воле Кларисса возвела глаза к небу, думая о вещи, которую взяла и которая спрятана у нее в шкафчике в ванной.

«Не убий».

Кларисса прошептала слова, но с губ ее не сорвалось ни звука. Чайник за спиной перешел на визг. Она схватила ручку, забыв, что та горячая, и, коротко вскрикнув от боли, уронила чайник на плиту. Потом с досадой сунула руку под струю холодной воды. Так ей и надо.

Несколько минут спустя, позабыв про чай, Кларисса схватила со стола шляпку и отправилась на похороны.

6

Катафалк въехал на окраину Саксби-на-Эйвоне. Маршрут его неизбежно пролегал мимо въезда в Пай-Холл с его каменными грифонами и безмолвным теперь гостевым домом. Главная дорога из Бата была одна, а чтобы добраться до деревни в обход, приходилось делать большой крюк. Имелось ли что-то зловещее в том, что покойницу провезут мимо дома, служившего ей жилищем? Если бы этот вопрос задали распорядителям похорон Джеффри Ланнеру и Мартину Крейну – потомкам основателей фирмы, – они ответили бы отрицательно. Напротив, подчеркнули бы эти двое, разве это совпадение не символично в смысле завершенности? Как если бы Мэри Блэкистон замкнула круг.

Расположившись на заднем сиденье, перед гробом, и чувствуя себя больным и опустошенным, Роберт Блэкистон посмотрел на свой старый дом как на чужой. Он не повернул головы, провожая его взглядом. Даже не подумал о нем. Здесь жила его мать. Теперь она была мертва и лежала у него за спиной. Роберту было двадцать восемь, он был бледный и худой, с черными волосами, коротко подстриженными: прямая линия челки пересекала лоб и шла дальше, симметрично огибая уши. Роберт выглядел неловким в надетом на него костюме, и этому едва ли стоило удивляться, потому как костюм был чужим. Ему его одолжили на похороны. Свой костюм у Роберта был, но его невеста Джой уверяла, что он недостаточно хорошо сидит. Она взяла новый костюм взаймы у своего отца, что послужило причиной ссоры между молодыми людьми. Джой заставила Роберта надеть его, и это послужило поводом для другой ссоры.

Джой сидела в катафалке рядом с Робертом. С момента выезда из Бата они почти не разговаривали, погрузившись каждый в свои думы. Оба переживали.

Роберту иногда казалось, что он почти с самого дня своего рождения пытался сбежать от матери. Детство его прошло в Лодж-хаусе, где они жили только вдвоем, каждый зависимый от другого, но по-разному. Он был ничто без нее. Она – без него. Роберт пошел в местную школу, где считался способным учеником, одним из тех, кто мог бы добиться многого, прилагай он чуть больше усердия. Друзей у него было мало. Учителя беспокоились, частенько замечая, как Роберт стоит в одиночестве посреди шумного школьного двора и никто с ним не играет. С другой стороны, это было вполне объяснимо. В раннем возрасте мальчик пережил трагедию. Его младший брат погиб – жуткий несчастный случай, а отец вскоре после того ушел из семьи, виня во всем себя. Отпечаток этого горя так и остался на Роберте, и другие дети шарахались от него, словно в страхе заразиться.

В учебе Роберт так и не преуспел. Преподаватели старались найти оправдания его плохому поведению и отсутствию успехов, принимая в расчет семейную драму, но даже они вздохнули с облегчением, когда в шестнадцать лет он окончил школу. По стечению обстоятельств случилось это в 1945 году, в конце войны, в которой сам Роберт не принимал участия, поскольку был слишком молод, но которая на длительные промежутки времени забирала его отца. Много тогда было юношей, чье образование понесло урон, и в этом смысле Роберт оказался еще одной из этих жертв. О поступлении в университет и речи не шло. А следующий год оказался полным разочарований. Роберт продолжал жить с матерью, перебиваясь случайными заработками в деревне. Все, кто его знал, говорили, что он недооценивает себя, – вопреки всему, Роберт был слишком интеллигентен, чтобы вести подобный образ жизни.

В итоге сэр Магнус Пай, работодатель Мэри Блэкистон, бывший последние семь лет Роберту вместо отца, убедил юношу поступить на нормальную работу. Когда истек срок армейской службы подопечного, сэр Магнус помог ему получить место ученика механика в службе сервиса у главного поставщика автомобилей «форд» в Бристоле. Как ни странно, Мэри вовсе не была ему благодарна. То был первый и единственный раз, когда она повздорила с сэром Магнусом. Она беспокоилась за Роберта. Ей не хотелось оставлять его одного в далеком городе. Ее возмущало, что сэр Магнус действовал, не посоветовавшись с ней, даже у нее за спиной.

Копья ломать едва ли стоило, потому как в учениках Роберт продержался недолго. Не прошло и трех месяцев, как он отправился пропустить стаканчик в паб «Синий вепрь» в Брислингтоне. Там он оказался вовлечен в драку, обернувшуюся весьма скверно. Приехала полиция. Роберта задержали, и, хотя обвинения ему не предъявили, работодатели посмотрели на этот случай косо и выгнали его из учеников. Волей-неволей Роберту пришлось снова вернуться домой. Мать вела себя так, будто заранее предвидела такой исход. Она, мол, сразу не хотела его отпускать, и прислушайся он к ней, избавил бы обоих от кучи проблем. Все, кто их знал, считали, что с тех пор мать и сын никогда больше не ладили по-настоящему.

Но Роберт хотя бы открыл настоящее свое призвание. Он любил автомобили и умел их ремонтировать. Вышло так, что в местном гараже появилась вакансия механика на полный день, и хотя опыта у Роберта было маловато, владелец решил дать ему шанс. Денег работа приносила мало, зато, как часть договора найма, предоставляла право поселиться в квартирке над мастерской. Это молодого человека вполне устраивало. Он совершенно ясно дал понять, что не намерен больше жить с матерью и считает атмосферу Лодж-хауса гнетущей. Он перебрался в свою квартирку и с тех пор обитал там.

Роберт Блэкистон был человеком, лишенным амбиций. И не особенно любопытным. Его вполне устраивало то, чего он достиг, ни больше ни меньше. Но все переменилось, когда в результате несчастного случая он поранил правую руку, а мог и вовсе ее лишиться. Происшествие было заурядным и вовсе не относилось к неотвратимым: машина, под которой Роберт возился, сошла с домкрата, едва его не придавив. Травму нанес именно упавший домкрат. Баюкая руку, молодой человек, качаясь на ходу и заливая кровью спецовку, отправился в лечебницу к доктору Редвинг. Именно так он познакомился с Джой Сандерлинг, только начавшей работу в качестве медсестры и администратора. Несмотря на боль, Роберт сразу обратил на девушку внимание: симпатичная, с песчаного цвета волосами и веснушками на лице. Он думал о ней всю дорогу, пока ехал в «скорой», после того как доктор Редвинг наложила гипс на сломанные кости и отослала пациента в Королевский госпиталь в Бате. Рука давно зажила, но Роберт всегда с благодарностью вспоминал про тот несчастный случай, потому что он свел его с Джой.

Девушка жила с родителями в доме в Нижнем Вествуде. Отец ее был пожарным – раньше входил в боевой расчет в расположенной в Саксби-на-Эйвоне части, теперь работал в управлении. Мать была домохозяйкой и опекала старшего сына, нуждавшегося в постоянном уходе. Подобно Роберту, Джой покинула школу в шестнадцать лет и с миром за границами графства Сомерсет была почти не знакома. Зато, в отличие от него, горела страстью к путешествиям. Она читала книжки про Францию и Италию, и даже выучила несколько слов по-французски у дававшей ей частные уроки Клариссы Пай. У доктора Редвинг Джой работала уже полтора года, приезжая в деревню каждое утро на купленном в рассрочку розовом мотороллере.

Роберт сделал Джой предложение на церковном дворе, и она согласилась. Они собирались повенчаться в храме Святого Ботольфа следующей весной. До назначенного времени им предстояло накопить денег на медовый месяц в Венеции. Роберт обещал, что в первый же день, как они туда приедут, он прокатит жену на гондоле. Они будут потягивать шампанское, проплывая под мостом Вздохов. У них уже все было распланировано.

Странно было сидеть теперь вот так рядом с Джой, когда его мать лежит сзади, все еще вклиниваясь между ними, но теперь уже совсем иным образом. Роберту вспомнилось, как он в первый раз привел Джой в Лодж-хаус, на чаепитие. Мать проявляла крайнюю степень негостеприимства, в так хорошо знакомой ему манере: закупорила все эмоции стальной крышкой, из-под которой проглядывала только ледяная вежливость. «Очень рада познакомиться. Нижний Вествуд, говорите? Да, я хорошо его знаю. А отец ваш пожарный? Как любопытно». Мать вела себя как робот или актриса в дрянной пьесе. Хотя Джой не жаловалась и держалась молодцом, Роберт дал себе слово, что не заставит ее пройти через это снова. Тем вечером Роберт поругался с матерью, и, по правде говоря, с тех пор они никогда уже не проявляли по-настоящему родственных чувств друг к другу.

Но самая тяжкая ссора случилась всего несколько дней назад, когда викарий с женой были в отпуске, и Мэри Блэкистон приглядывала за церковью. Они встретились на улице у деревенского паба. «Герб королевы» размещался рядом с храмом Святого Ботольфа. Роберт сидел на солнышке, наслаждаясь после работы пинтой пива. Он увидел мать, идущую по кладбищу: видимо, она собирала цветы для служб в выходные дни, вести которые предстояло священнику из соседнего прихода. Заметив сына, Мэри направилась прямо к нему.

– Ты обещал починить свет в кухне.

Да-да-да… Освещение над плитой. Всего лишь лампочку нужно поменять, но добраться до нее трудно. Он обещал еще неделю назад. Роберт частенько заглядывал в Лодж-хаус, когда возникали проблемы. Но как сущий пустяк мог перерасти в такую глупую ссору? Кричать они не кричали, но говорили достаточно громко, чтобы их слышали все, сидящие возле паба.

– Почему бы тебе не оставить меня в покое? Как я хочу, чтобы ты умерла и дала мне немного передохнуть!

– Ну конечно, это тебе очень бы понравилось!

– Ты права! Еще как понравилось бы.

Неужели он в самом деле бросил матери эти слова? Да еще на людях? Роберт извернулся и посмотрел на лакированную деревяшку – крышку гроба с венками из белых лилий. Всего несколько дней назад, даже недели не прошло, его мать нашли лежащей у подножия лестницы в Пай-Холле. Смотритель парка Брент пришел к нему в гараж и сообщил новость. При этом взгляд у него был какой-то странный. Он был в пабе тем вечером? Слышал их перепалку?

– Приехали, – сказала Джой.

Роберт снова сел ровно. Верно, прямо перед ними находились церковь и кладбище, где собрались люди. Много, человек пятьдесят, не меньше. Роберт удивился, так как и представить не мог, что у его матери так много друзей.

Автомобиль замедлил ход и остановился. Кто-то открыл дверцу.

– Я не хочу этого делать, – пробормотал Роберт. Он прижался к Джой, почти как ребенок.

– Все хорошо, Роб. Я с тобой. Это скоро закончится.

Девушка улыбнулась, и ему сразу стало лучше. Что бы он делал без Джой? С ней его жизнь переменилась. Она стала для него всем.

Вдвоем они вышли из машины и направились к церкви.

7

Номер располагался на четвертом этаже отеля «Женевьева» в Кап-Ферра, с видом на сады и террасы. Солнце уже горело в голубом безоблачном небе. Чудесная выдалась неделя: отличная еда, превосходное вино, общение с обычным для средиземноморского курорта обществом. При всем этом сэр Магнус Пай, заканчивая собирать чемодан, пребывал в дурном расположении духа. Прибывшее позавчера письмо испортило, можно сказать, весь отдых. Лучше бы этот проклятый викарий его не посылал. Очень характерное поведение для церковников: всюду они лезут, лишь бы помешать людям веселиться.

Жена равнодушно наблюдала за ним с балкона, покуривая сигарету.

– Мы опоздаем на поезд, – предупредила она.