Монфорте. Любовь моя

В тот момент, однако, магазин интересовал меня даже меньше, чем перед отъездом. Мое мировоззрение сильно изменилось. Дело в том, что в начале семидесятых студенты итальянских колледжей не могли решить, брать ли моду с американских детей-цветов или с немецких анархистов, поэтому представляли собой нечто среднее между этими крайностями. И я не была исключением. Оказавшись на первом курсе, я выкурила свой первый косяк и поучаствовала в своей первой сидячей забастовке. У меня случались отношения с парнями, которых можно было считать почти – но не до конца – моими любовниками. Я не спала ни с одним из них, так как на тот момент была не в состоянии примирить мучительную идею о сексуальной свободе с практической стороной отношений.

Иными словами, я страшно боялась, что в тот самый момент, когда я уступлю желаниям кавалера, он потеряет ко мне всякий интерес, – очень даже вероятный исход событий, о котором, однако, не было ни слова в книгах радикальных феминисток, которые я всюду демонстративно таскала с собой. Я была уверена, что это всего лишь вопрос времени. Я тогда вступила в Коммунистическое общество и протестовала против войны во Вьетнаме, танцуя вокруг горящего американского флага. Я побывала на концерте The Grateful Dead и на чтениях, устроенных поэтом-битником в Венеции. Свои новые настроения я выражала тем, что носила куртку цвета хаки, на лацканах которой красовались нашивки с листьями марихуаны и «пацифик», а на голове – черную фетровую шляпу, залихватски обмотанную шейным платком одного из моих приятелей. В душе я считала себя кем-то средним между Эдит Пиаф, Бобом Диланом и Ульрикой Майнхоф, лидером Фракции Красной Армии[1 - Фракция Красной Армии (RAF) – немецкая леворадикальная террористическая организация, действовавшая в ФРГ и Западном Берлине в 1968–1998 годах.].

Всякий раз, проходя мимо магазина нижнего белья по дороге в центр или из центра Монфорте, я видела снующих туда-сюда покупателей. Как правило, это были мужчины, покупающие подарки для своих жен или подружек. Некоторые проскальзывали в магазин, стараясь быть незамеченными; другие заходили, уверенно насвистывая, словно желая подчеркнуть, что для них такие покупки дело привычное. Я также заметила, что, выходя из магазина, они выглядели довольными, радостными и слегка возбужденными, будто купили подарок скорее самому себе; что, в некотором роде, было правдой.

Лично я с трудом могла себе представить, что состою в отношениях с мужчиной, который дарит мне белье; мои университетские друзья сочли бы такой поступок неприемлемым, буржуазным. Надо сказать, что среди покупателей были и женщины, и они вызывали у меня даже большее любопытство. Они выходили из магазина с выражением необычайного довольства на лице, как если бы шли с сеанса массажа или с любовного свидания. Я видела, что, если мужчины шли, непринужденно размахивая модными белыми пакетами с логотипом Gavuzzo & Morelli, то женщины, как правило, вешали их на локоть, чтобы держать поближе к себе, и пакеты мягко били их по бедру во время ходьбы.

Кое-что привлекло мое внимание в оформлении витрины. Владельцы магазина не только меняли ее вид приблизительно раз в неделю, – казалось, каждая такая экспозиция была посвящена какой-то своей теме. Например, у нас в городе жила девушка по имени Антониа Фабби. Я ее немного знала: в скором времени она собиралась замуж за молодого винодела Беппе Фучиллу.

Все – я имею в виду бабушку Розу и компанию – говорили, что ей страшно повезло заполучить в женихи такого парня и что ей бы лучше держать ухо в остро, ведь помимо того, что Беппе Фучилла был очень привлекателен, он происходил из богатой семьи, состояние которой превышало состояние семьи невесты, а это во все времена служило поводом для досужих разговоров и домыслов.

И вот однажды, вскоре после Рождества, в витрине магазина Gavuzzo & Morelli появились белые подвязки, выложенные на облаке белого муслина. В центре всей экспозиции лежали красные кружевные дамские панталоны.

Это была явная провокация. И дело не только в том, как эти панталоны были разложены – весьма буднично, будто их сбросили и забыли убрать, – все дело было в кусочках фиолетовой, бирюзовой и белой папиросной бумаги, разбросанных по всей витрине и напоминавших конфетти. Несмотря на отсутствие явных намеков, композиция совершенно однозначно указывала на первую брачную ночь, да так откровенно, как будто сопровождалась соответствующей подписью.

Декорация оставалась в витрине три дня. Город затаил дыхание в ожидании – а может, это волновало только меня одну: я заметила, что стала чаще проходить мимо магазина, желая посмотреть, не появилось ли чего-нибудь новенького. И вот на четвертый день я увидела, как Антониа выходит из магазина с двумя коричневыми пакетами Gavuzzo & Morelli в руках. Увидев меня, она улыбнулась – улыбкой едва заметной, но вместе с тем, без сомнения, победоносной, – и удалилась.

После того случая я стала обращать на витрину пристальное внимание. Однажды я увидела внушительных размеров бюстье персикового цвета, вокруг которого были разложены серебряные вилки. Эта композиция была явно рассчитана на пухленькую сеньору, державшую ресторан в верхней части города и частенько потчевавшую мужчин граппой от заведения; многие с ней флиртовали, но до настоящего ухаживания дело не доходило. Красный шелковый бюстгальтер с глубоким вырезом и красные, в тон, панталоны, обсыпанные стружкой, как будто их оставили на верстаке, явно предназначались для жены плотника. Всем и каждому в нашем городе было известно, что он проходу не давал девушкам с тех самых пор, как его жена подарила жизнь их первенцу. Кремовая шифоновая ночная сорочка была явно выставлена для весьма зрелой покупательницы, скажем, для синьоры Пассарелло, овдовевшей в прошлом году под Пасху, но, очевидно, еще не слишком старой, чтобы судьба могла подарить ей шанс… И конечно, было интересно узнать, что за женщина выходит из магазина в данный момент, с дерзкой улыбкой на губах и с белым пакетом в руках. Я поразилась, как Франческа и Стефано, будучи приезжими, сумели так быстро и так хорошо разобраться в том, кто есть кто в нашем городке.

* * *

Вскоре после Рождества оформление витрины снова поменялось. На этот раз оно было выдержано в театральной теме: стопка старых книг – древних академических фолиантов с книжного развала, с замятыми, желтеющими страницами; иссиня-фиолетовый гранат, надломленный так, что было видно его алое нутро с семенами-«алмазами», напоминавшими какой-то психоделический узор. Тут и там были разбросаны значки с надписями, а поверху книг лежали три пары дамских панталон и три бюстгальтера в тон.

Они сильно отличались от того, что предлагал магазин прежде. Хлопковые вещицы в мелкий горошек и в цветочек отличались безыскусной простотой. Выглядели они мило, совсем по-девичьи. Я даже представила на минутку, что и сама могла бы их носить. И вдруг меня пронзила шокирующая мысль: ведь эта экспозиция для меня и предназначена.

В бешенстве я ринулась прочь. Да им какое дело?! Зачем выставлять мои панталоны на всеобщее обозрение? Естественно, это были не мои панталоны, так как я их себе не покупала, и даже не собиралась этого делать, особенно в создавшейся ситуации, но они могли бы быть моими, и поэтому я страшно злилась на владельцев магазина, на этих Gavuzzo и Morelli, которых я даже не знала лично.

На следующий день мой путь снова лежал мимо магазина. К тому времени я уже успокоилась, решив, что накануне у меня просто разыгралось воображение, и это было чистой воды совпадение, что на витрине выложили белье в моем стиле именно тогда, когда я задумалась о приобретении чего-то новенького.

Я снова бросила взгляд на витрину… И тут же засомневалась, права ли я была в своем гневе. Ведь ничего страшного, если я просто узнаю, сколько стоит такая модель. Я уже было взялась за ручку двери – но вдруг увидела, что внутри посетитель, мужчина средних лет. Он держал кружевные трусики-стринги прямо перед глазами и, казалось, внимательно изучал, пропуская их, будто веревочку, сквозь пальцы, словно играя с кошкой. Франческа стояла рядом и терпеливо ждала, пока он сделает выбор. Тут она подняла глаза и увидела меня, мнущуюся снаружи, и как мне показалось, едва заметно мне кивнула; а может, даже улыбнулась.

Я быстро отвернулась.

На следующий день мне случилось проходить мимо в середине дня. На улицах никого не было видно – в те времена все обычно возвращались обедать домой, и сиеста длилась до трех, а то и до четырех часов. Но магазинчик был открыт. На этот раз я не стала медлить, открыла дверь и решительно вошла.

Франческа сидела возле прилавка и читала газету. Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

– Buongiornoу – произнесла она без удивления.

– Buongiorno, – эхом отозвалась я.

Я огляделась. Снаружи казалось, что магазин просто утопает в кружеве и атласе, но, оказавшись внутри, я поняла, что ассортимент не так уж богат. Здесь не было ни крючков, ни вешалок с моделями, которые можно было бы бесконечно крутить в руках и рассматривать, – только четыре-пять винных полок в виде пчелиных сот, на каждой из которых располагалось по два-три комплекта белья. Все они были аккуратно сложены и красиво подсвечены миниатюрными яркими лампами. Мне даже пришла в голову неловкая мысль, что, если я не попрошу показать мне модели в витрине, то исчерпаю ассортимент магазина за пять минут.

Казалось, Франческа поняла природу моей нерешительности. Momento, – сказала она, исчезнув в подсобном помещении. А через мгновенье вернулась с тремя кипенно-белыми коробками в руках. Положив их на прилавок, она открыла верхнюю и приподняла так, чтобы мне было видно то, что лежало внутри: красивые хлопковые панталоны и подходящий по цвету бюстгальтер – такие же, как в витрине.

Франческа воззрилась на меня в ожидании реакции.

– Они очень красивые, – произнесла я, раз уж от меня ждали комментария. – Это мой размер? Я ношу 95С.

– Понимаю, почему вы так решили, – ответила Франческа. – Но на самом деле ваш размер 90В. – Она указала мне на небольшую нишу в магазине. Она была отгорожена шторкой и могла быть использована как примерочная. – Если хотите, можете взглянуть, – с этими словами она вернулась к своей газете, словно совершенно не интересуясь моими действиями.

Я пошла и примерила один из бюстгальтеров. В кабинке висело красивое позолоченное резное зеркало, стоявшее на полу и закрывавшее собой полностью одну из стен в этом крошечном пространстве. Магазин был настолько мал, что я могла уловить шелест переворачиваемых Франческой страниц.

Как я и ожидала, бюстгальтер оказался не того размера. «Слишком маленький», – крикнула я.

Шторка тут же отодвинулась – Франческа окинула меня критическим взглядом:

– Нет, не маленький. Просто вы привыкли носить размер, который вам велик. – Она потянула за лямочку, чтобы посмотреть, сколько еще оставалось места. – Видите, какая образуется округлость?

Глядя на себя в зеркало, я и правда увидела, что, хотя бюстгальтер и доставлял мне с непривычки некоторый дискомфорт, будучи затянутой сильнее, моя грудь выглядела полнее, и эта полнота придавала моему силуэту большую соблазнительность.

– Носите с ним обтягивающий пуловер, – порекомендовала Франческа. – И забудьте о тех мешковатых свитерах, в которых обычно красуетесь, парни вам проходу давать не будут. – Она многозначительно подняла идеально выщипанную бровь. – Если вы конечно готовы к тому, чтобы они не давали вам проходу.

Не зная, что на это ответить, я пожала плечами.

– Шесть тысяч лир, – сказала Франческа решительно, хотя я даже не спрашивала о цене. – Это за бюст. А панталоны – четыре тысячи.

Десять тысяч лир! Да я никогда в жизни столько не тратила на одежду, не говоря уже о белье, которое никто, кроме меня, никогда и не увидит.

Франческа вздохнула.

– Посмотрите сами, – сказала она, поворачивая меня за плечи к зеркалу. Какое-то время мы обе смотрели на мое отражение. Вы красавица, – добавила она. – Хотя думаю, вы и сами это знаете.

Никто и никогда не говорил мне, что я красива, – точнее, ни одна женщина; а что говорили мужчины, было не в счет. Я покачала головой.

– Извините, – сказала я с тоской в голосе. – Но это слишком дорого.

– Значит, вам придется вернуться, когда сможете себе позволить эту вещь, – ответила она и склонилась над своей газетой. Не могу сказать точно, обиделась она или просто потеряла к происходящему интерес, поняв, что я не собираюсь тратить деньги. Я опустила шторку и расстегнула бюстгальтер. Освободившись от всех этих стягивающих застежек, я почувствовала себя гораздо комфортнее. И мне сразу стало очевидно, что обретенный силуэт исчез, что я упустила мимолетное обещание, подаренное мне моим новым внешним видом, снова утратив женственность форм. А еще я поняла, что каким-то загадочным образом я провалила тест: отказавшись покупать белье по грабительской цене, предложенной Франческой, я ее разочаровала.

Когда я убирала белье на место, она заметила тоном, не терпящим возражений:

– Возможно, вы думаете: какая досада, что девушки вообще должны носить бюстгальтеры! Но если уж их носить, то выглядеть надо на все сто.

На замечания такого рода просто невозможно придумать достойный ответ.

* * *

Когда я в следующий раз проходила мимо магазина, оформление витрины снова изменилось. Антикварные книги исчезли, и теперь на их месте лежали старинные часы, а центральное место занимала изысканная черная шелковая баска, почти готическая в своей экстравагантности. Мне подумалось, что эта композиция предназначалась даме намного старше меня, если только не являла собой ироничный постскриптум к моему неудачному визиту в Gavuzzo &Morelli.

Глава вторая

После этой истории я снова уехала в университет и совершенно перестала думать о Монфорте, захваченная вихрем студенческой жизни и учебы. И только когда я вернулась домой на пасхальные каникулы, я вспомнила про постоянно меняющееся оформление витрины и при случае постаралась взглянуть на нее.

То, что я увидела, вызвало у меня настоящий шок. Густой черной, как деготь, краской кто-то написал гигантскими, во всю высоту стекла буквами: Questore troppo! – ДОВОЛЬНО!

Я перешла дорогу, чтобы посмотреть поближе, что могло спровоцировать такую реакцию. В витрине был выставлен женский торс без рук – классическая статуя, только выполненная из плексигласа. Всего лишь образ, не больше, чем намек, – но, видимо, слишком явный намек на чувственное, плотское.

На шею фигуры Франческа повесила ожерелье, словно сплетенное из цветов вишни. Что до белья, которое демонстрировала пластиковая Венера, то это был даже не традиционный комплект белья, это был яркожелтый бикини, с плавками, небрежно завязанными на бедрах. Композицию завершали куриные яйца, расписанные в причудливой манере и покрытые позолотой, как яйца Фаберже.