Кришна, Кришна,
Вот я смотрю
На своих родных,
Собравшихся на битву, —
И ноги мои слабнут,
Рот пересох,
Тело трепещет,
Волосы дыбом,
Кожа горит;
Мой лук Гандива
Выпадает из рук,
Мысли блуждают;
Мне не выдержать этого:
Кришна, я вижу
Дурные знаки!
На что мы можем
Надеяться, убивая
Своих соплеменников?
На что мне эта
Победа, царство?
Где от них радость?
Как я могу
Думать о власти и наслаждениях,
Даже о собственной жизни,
Когда все они —
Учителя, отцы, деды,
Дяди, сыны и братья,
Мужья сестер, внуки,
Кузены – все, благодаря кому
Я мог бы радоваться жизни, —
Стоят здесь, готовые
Отдать свою жизнь и богатства
В войне против нас?
35
Пусть даже я буду убит —
Их я убивать не хочу
Даже ради трона трех миров;
Что уж говорить о земной власти!
36–37
Кришна, нам не принесет радости
Смерть сыновей Дхритараштры;
Пусть даже они – зло,
Худшие из злодеев;
Однако, если мы убьем их,
Наш грех будет страшнее.
Как я осмелюсь пролить
Кровь, роднящую нас?
Какую радость найду
В убийстве своих родных?
38–39
Пусть их сердца мерзки
И слепы от жажды наживы:
Пусть они не видят дурного
В нарушении уз крови,
Не видят греха, предавая
Своих товарищей;
Но мы, что видим все ясно,
Предвидя уничтожение
Рассеянных здесь семей, —
Не должны ли мы отказаться
От этого преступления?
40
Когда истребляется род,
Гибнут его традиции:
Пропадают его законы,
Наступает беззаконие.
41–42
А когда исчезают законы —
Женщины развращаются,
Происходит смешение каст,
Прекращаются ритуалы,
И души предков, лишенные подношений,
Оказываются в аду.
43–44
Так губители рода
Уничтожают порядок вещей,
Порождают смешение каст
И оказываются в аду.
45
Что же за преступление
Мы здесь задумали, Кришна?
Самое омерзительное —
Братоубийство.
Неужели я действительно
Так сильно жажду величия?