Тысяча и одна ночь. Том XII

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот двадцать вторая ночь

Когда же настала семьсот двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Ардешир, сын царя, сказал старухе: «Ради Аллаха, о матушка, пожалей меня, чужеземца, и моих льющихся слез». И старуха ответила: «Клянусь Аллахом, о дитя моё, моё сердце разрывается из-за твоих слов, и нет у меня в руках хитрости, чтобы её устроить». – «Я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне и поцеловала ей за меня руки», – сказал Ардешир. И старуха сжалилась над ним и молвила: «Пиши на нем что хочешь, а я доставлю его царевне».

И когда юноша услышал это, он едва не взлетел от радости и, потребовав чернильницу и бумагу, написал девушке такие стихи:

«Будь ты щедрой, о жизнь души[5 - Жизнь души (буквально – жизнь душ) – перевод имени Хайят-ан-Нуфус.], на сближенье
Со влюблённым, растаявшим от разлуки.
В наслажденье я раньше жил, жил прекрасно,
Но сегодня взволнован я и растеряй.
Не покинут бессонницей во всю ночь я,
Развлекает всю ночь меня только горе.
Пожалей же влюблённого, что горюет
И тоскою разъедены его веки.
А наступит рассвет, когда в самом деле
Опьянённым найдёт его влагой страсти».

А окончив писать письмо, Ардешир свернул его и поцеловал и отдал старухе, и затем он протянул руку к сундуку и, вынув другой кошелёк с сотней динаров, подал его женщине и сказал: «Раздай это невольницам». Но старуха отказалась и воскликнула: «Клянусь Аллахом, о дитя моё, я с тобою не из-за чего-нибудь такого!» И юноша поблагодарил её и сказал: «Это обязательно!» И старуха взяла у него кошелёк и поцеловала ему руки и ушла.

И она вошла к царевне и сказала: «О госпожа, я принесла тебе что-то, чего нет у жителей нашего города, и оно от красивого юноши, лучше которого нет на лице земли». – «О няня, а откуда этот юноша?» – спросила царевна. И старуха сказала: «Он из краёв индийских, и он дал мне эту одежду, шитую золотом, украшенную жемчугом и драгоценностями, которая стоит царства Кисры и Кесаря». И когда она развернула эту одежду, дворец осветился из-за неё, так она была хорошо сделана и так много было на ней камней и яхонтов, и стали дивиться на неё все, кто был во дворце, и царевна посмотрела на неё и не нашла за неё цены или платы, кроме подати с земли царства её отца за целый год».

«О нянюшка, – спросила она старуху, – это платье – от него или не от него?» – «Оно от него», – ответила старуха. И девушка молвила: «О няня, этот купец – из нашего города или иноземец?» – «Он иноземец, о госпожа, и поселился в нашем городе только недавно, – ответила старуха. – Клянусь Аллахом, у него есть слуги и челядь, и он прекрасен лицом, строен станом и благороден по качествам, с широкою грудью, и я не видела никого лучше, разве кроме тебя». – «Поистине, это удивительно! – сказала царевна. – Как может быть такая одежда, цены которой не покрыть деньгами, у купца из купцов? А каков размер платы за неё, о которой он тебе говорил, о нянюшка?» – «О госпожа, – ответила старуха, – он не говорил мне о плате, а только сказал: «Я не возьму за неё платы, и эта одежда – подарок от меня царевне: она никому не подходит, кроме неё». И он отдал назад золото, которое ты со мной послала, и поклялся, что не возьмёт его, и сказал: «Оно твоё, если царевна его не примет». – «Клянусь Аллахом, это большое великодушие и великая щедрость, и я боюсь, что исход этого дела приведёт к беде, – сказала царевна. – Почему ты не спросила его, о нянюшка, нет ли у него в чем-нибудь нужды, чтобы мы ему исполнили её?» – «О госпожа, – ответила старуха, – я спрашивала его и говорила: «Есть у тебя нужда?» И он сказал: «У меня есть нужда», – но не осведомил меня о ней и только дал мне этот листок и сказал: «Передай его царевне».

И девушка взяла у старухи листок и развернула его и прочитала до конца, и изменился её вид, и исчезло её разумение, и пожелтел цвет её лица, и она сказала старухе: «Горе тебе, о няня, как зовут этого пса, который говорит такие слова царской дочери, и какая связь между мною и этим псом, что он мне пишет. Клянусь великим Аллахом, владыкой Земзема[6 - Земзем – священный колодец в Мекке, вода которого, по мнению мусульман, является целебной.] и аль-Хатыма[7 - Аль-Хатым – стена, расположенная к северо-западу от Каабы. Пространство между этой стеной и воротами Каабы некогда входило в пределы святилища и потому считается священным.], если бы я не боялась Аллаха, – велик он! – я бы послала к этому псу, чтобы связать ему руки, вырвать ноздри и отрезать нос и уши, и изуродовала бы его, а потом распяла бы на воротах рынка, в котором находится его лавка».

И когда старуха услышала эти слова, цвет её лица пожелтел, и у неё задрожали поджилки, и оцепенел язык, но потом она укрепила своё сердце и сказала: «Добро, о госпожа! А что же такое в этом листке, что он тебя так взволновал? Разве там не прошение, которое купец подал тебе, жалуясь на своё положение из-за бедности или несправедливости и надеясь на милость от тебя или раскрытие обиды?» – «Нет, клянусь Аллахом, о нянюшка, – ответила царевна, – наоборот, это стихи и бесчестные слова. Этот пёс, о нянюшка, видно пребывает в одном из трех положений. Либо это бесноватый, у которого нет разума, и он стремится к убиению своей души, либо ему в его нужде оказывает помощь человек с большою силою и великой властью, либо он услышал, что я – одна из блудниц этого города, которые ночуют у того, кто их позовёт, одну ночь или две, – он ведь посылает мне бесчестные стихи, чтобы смутить этим мой разум». – «Клянусь Аллахом, о госпожа, ты права! – сказала старуха. – Но не занимай себя этим глупым псом. Ты живёшь в своём дворце, высоком, возвышенном и неприступном, до которого не подымаются птицы и не пролетает над ним воздух, смущённый его высотой. Напиши ему письмо и выбрани его, не оставляя ни одного из способов брани, угрожай ему крайними угрозами и предложи ему смерть. Скажи ему: «Откуда ты меня знаешь, что пишешь мне, о пёс из купцов, о тот, кто весь век мечется в степях и пустынях для наживы дирхема или динара? Клянусь Аллахом, если ты не проснёшься от сна и не очнёшься от опьянения, я распну тебя на воротах рынка, где находится твоя лавка!» – «Я боюсь, что, если я напишу ему, он на меня позарится», – отвечала царевна, и старуха воскликнула: «А каков его сан и какова его степень, чтобы он на нас позарился! Мы напишем ему только для того, чтобы пресеклось его желание и усилился его страх».

И она до тех пор хитрила с царевной, пока та не приказала принести чернильницу и бумагу и не написала юноше такие стихи:

«О ты, притязающий на страсть и тоску, без сна
Ночами страдающий в мечтах и волнении,
Ты требуешь от луны, обманутый, близости,
Но разве получит кто желанное от луны?
Тебя я наставила словами, так слушай же:
Брось это! Поистине меж смертью ты и бедой!
И если вернёшься вновь ты к просьбам, поистине
Постигнет тебя мученье очень жестокое.
Разумным будь, вежливым, догадливым, сведущим!
Тебе я совет дала в стихах и речах моих.
Клянусь сотворившим я все вещи из ничего,
Лик неба украсившим блестящими звёздами, –
Коль вновь возвратишься ты к словам, тобой сказанным,
Тебя на стволе распну я крепкого дерева!»

И потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла и, придя к лавке юноши, отдала ему письмо…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Семьсот двадцать третья ночь

Когда же настала семьсот двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха взяла письмо у Хайят-ан-Нуфус и шла, пока не отдала его юноше, который был у себя в лавке. «Читай ответ, – сказала она ему, – и знай, что, когда царевна прочитала письмо, она разгневалась великим гневом, и я смягчала её разговорами, пока она не дала тебе ответа». И юноша с радостью взял письмо, и прочитал его, и понял его смысл, а окончив чтение, он заплакал сильным плачем, и сердце старухи заболело, и она воскликнула: «О дитя моё, да не заставит Аллах плакать твои глаза и да не опечалит твоё сердце! Что может быть мягче, чем ответить на твоё письмо, раз ты совершил такие поступки?» – «О матушка» а какую мне сделать хитрость, тоньше этой, раз она присылает мне угрозы убить меня и распять и запрещает писать ей? – сказал юноша. – Клянусь Аллахом, я считаю, что смерть лучше, чем жизнь. Но я хочу от твоей милости, чтобы ты взяла этот листок и доставила его царевне». – «Пиши, а на мне лежит ответ», – сказала старуха. «Клянусь Аллахом, я подвергну опасности свою душу, чтобы достигнуть желаемого, даже погибну, чтобы тебя удовлетворить».

И юноша поблагодарил старуху и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:

«Вы мне угрожаете убийством за страсть мою, –
Убитым я отдохну, а смерть суждена мне.
Влюблённому смерть приятней, если продлилась жизнь,
И гонят всегда его и вечно ругают.
Придите к влюблённому, защиты лишённому, –
Стремленья людей к добру всегда прославляют,
А если решитесь вы на дело, так делайте –
Я раб ваш, а все рабы в плену пребывают.
Как быть мне, коль без тебя терпенья не нахожу?
Как сердцу влюблённого при этом быть целым?
Владыки, помилуйте в любви к вам болящего,
Ведь всякий, кто полюбил свободных, – оправдал».

И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей два кошелька, в которых было двести динаров, но она отказалась их взять, и юноша стал заклинать её, и она взяла деньги и сказала: «Я обязательно приведу тебя к желаемому, наперекор носу твоих врагов!»

И старуха пошла и вошла к Хайят-ан-Нуфус и отдала ей письмо, и царевна спросила: «Что это такое, о нянюшка? Мы оказались в обмене посланиями, а ты ходить туда и назад! Я боюсь, что наше дело раскроется, и мы будем опозорены». – «А как так, о госпожа, и кто может говорить такие слова?» – сказала старуха, и девушка взяла у неё письмо, прочитала его и поняла его смысл, и тогда она ударила рукой об руку и воскликнула: «Поразило нас это бедствие! Мы не знаем, откуда пришёл к нам этот юноша». – «О госпожа, – сказала старуха, – ради Аллаха, напиши ему письмо, но только будь с ним груба в словах и скажи ему: «Если ты пришлёшь письмо после этого, я отрублю тебе голову!» – «О нянюшка, – ответила царевна, – я знаю, что это таким образом не кончится, и самое подходящее – не писать. И если этот пёс не отступится из-за прежних угроз, я огрублю ему голову». – «Напиши ему письмо и осведоми его об этом», – сказала старуха. И царевна потребовала чернильницу и бумагу и написала, угрожая ему, такими стихами:

«О ты, забывающий превратности злой судьбы,
Чьё сердце влюблённое желает сближенья,
Взгляни, о обманутый, – достигнешь ли неба ты,
И можешь ли ты достать до месяца светлого,
Я сжарю тебя в огне, где пламя всегда горит,
И будешь мечами ты разящими умерщвлён.
До месяца расстоянье, друг мой, предальнее,
И станет седой глава от дел, здесь таящихся.
Прими же ты мой совет и страсть позабудь свою,
От дел откажись таких, – они не подходят нам».

И она свернула письмо и подала его старухе, а сама была в диковинном состоянии из-за этих слов, и старуха взяла письмо и шла, пока не принесла его юноше. И она отдала ему письмо, и Ардешир взял его и прочитал и опустил голову к земле, чертя по полу пальцем и ничего не говоря. И старуха спросила: «О дитя моё, почему это ты не обращаешься с речью и не даёшь ответа?» – «О матушка, – отвечал Ардешир, – что я скажу, когда она угрожает и становится лишь более жестокой и неприязненной?» – «Напиши ей в письме что хочешь, а я буду тебя защищать, и станет твоему сердцу вполне хорошо, и я непременно сведу вас», – сказала старуха. И Ардешир поблагодарил её за милость и поцеловал ей руки и написал царевне такие стихи:

«Аллах, защити сердца, к влюблённым не мягкие,
И любящего, сближенья с милым ждущего!
И веки очей, от слез покрытые язвами,
Когда покрывает их спустившейся ночи мрак.
Так сжальтесь и смилуйтесь и будьте щедры к тому,
Кого изнурила страсть в разлуке с любимою!
Лежит он всю ночь, не зная сна или отдыха,
Сгорел он, хоть в море слез давно погрузился он.
Желаний не пресекай ты сердца! Поистине
Тоскует в плену оно, трепещет в руках любви!»

И затем он свернул письмо и отдал его старухе и дал ей триста динаров, говоря: «Это тебе на мытьё рук». И старуха поблагодарила его и поцеловала ему руки и отправилась, и она вошла к царевне и отдала ей письмо. И девушка взяла его и прочитала до конца и отшвырнула прочь и поднялась на ноги и пошла в башмачках из золота, украшенных жемчугами и драгоценными камнями. И она прошла во дворец к своему отцу (а жила гнева поднялась у неё меж глаз, и никто не отваживался спросить её, что с ней) и, придя ко дворцу, спросила, где царь, её родитель, и невольницы и наложницы сказали: «О госпожа, он выехал на охоту и ловлю».