Повесть о доме Тайра

Еще в бытность правителем земли Бидзэн, Тадамори, во исполнение монаршей воли государя-инока Тобы[15 - Государь-инок Тоба (1103–1156) был объявлен императором в возрасте пяти лет. Фактическими правителями страны были регенты: дед Тобы, бывший император Сиракава и вельможа Тададзанэ Фудзивара. Под их давлением Тоба, будучи в возрасте двадцати одного года, вынужден был отречься от трона в пользу своего малолетнего сына Сутоку (1119–1164). Регентом по-прежнему оставался Сиракава, теперь уже прадед монарха. Однако, когда вскоре, в 1129 г., Сиракава скончался, двадцатишестилетний Тоба вновь очутился у власти. В 1141 г. Тоба принял постриг, стал именоваться государем-иноком, но, разумеется, не удалился от мира, а, напротив, еще более активно участвовал в политической жизни. В том же году он объявил своего семнадцатилетнего сына императора Сутоку (которого недолюбливал) «отрекшимся» от трона в пользу другого своего сына, двухлетнего императора Коноэ (род. в 1139 г.). Когда же Коноэ скончался в возрасте шестнадцати лет, Тоба посадил на трон своего четвертого сына Го-Сиракаву, минуя старшего Сутоку. Эти произвольные назначения, происходившие на фоне обострившихся противоречий между формально стоявшей у власти аристократией и набиравшим силу самурайским сословием, привели после смерти Тобы к вооруженному столкновению, известному в истории Японии как смута годов Хогэн (1156).], воздвиг храм Токутёдзю – храм Долголетия – длиной в тридцать три кэн[16 - Кэн — мера длины (1,81 м). Однако в данном случае слово «кэн» означает всего лишь пространство между колоннами, необязательно этой длины.] и поместил там тысячу и одно изваяние Будды. Храм сей освятили в тринадцатый день третьей луны 1-го года Тэнсё. В награду государь-инок обещал Тадамори пожаловать землю, где должность правителя оставалась свободной, и в самом деле даровал ему край Тадзима, где в ту пору должность эта как раз пустовала. Но так велика была радость государя, что сверх того он пожаловал Тадамори право являться ко двору. Так впервые удостоился Тадамори этого почетного права, хотя было ему в ту пору уже тридцать шесть лет. И все же придворные завидовали его успеху и сговорились напасть на него во время праздника Изобилия[17 - Праздник Изобилия ежегодно отмечался во дворце в одиннадцатую луну, в день Дракона.], который, как обычно, предстояло отметить во дворце в день Дракона – двадцать третий день одиннадцатой луны того же года. Тадамори проведал об этом замысле. «Я не ученый царедворец, – подумал он. – Мой род – род храбрых воинов, и было бы обидно подвергнуться унижению. Я покрыл бы позором не только себя, но и всех моих родичей! Недаром говорится: „Храни честь и тем послужишь государю!“» – и с этой мыслью он заранее принял меры предосторожности. Отправляясь во дворец, спрятал он под парадной одеждой короткий, но широкий меч; когда же все приглашенные собрались, он медленно вытащил меч и, приложив его к щеке, застыл неподвижно; в свете тускло горевших светильников, как лед, сверкало лезвие меча, прижатое к черной его бороде. Все, бывшие при этом, уставились на Тадамори, невольно вздрогнув от страха.

Вдобавок вассал его Иэсада, внук Садамицу и сын Иэфусы, тоже родом из Тайра, усевшись во дворе, перед покоем, где справляли праздник, тоже держал меч наготове. Иэсада был в бледно-голубом охотничьем платье, но под одежду надел желтовато-зеленый панцирь, а на боку у него висел большой длинный меч. Главный дворецкий, да и все другие придворные сочли это неслыханным нарушением приличия.

– Что это за человек в простом охотничьем платье там, за водостоком, у сигнальной веревки?[18 - Сигнальная веревка — веревка с колокольчиком, протянутая между личными покоями императора, дворцом Прохлады и Чистоты (Сэйрёдэн), и соседним помещением. Дергая за эту веревку, дежурный придворный вызывал слуг.] Какая дерзость! Тотчас же гоните его отсюда! – приказал главный дворецкий.

Слуги стали гнать Иэсаду, но тот ответил:

– Дошло до меня, что нынче вечером хотят напасть на моего господина, которому еще предки мои служили верой и правдой, вот я и пришел, чтобы доглядеть, что тут затевают. А посему удалиться мне никак невозможно! – так упорствовал Иэсада и даже с места не двинулся.

Грозный вид Тадамори, решимость его вассала поразили, ошеломили придворных; никто не осмелился поднять на них руку.

Вскоре, по желанию государя-инока, Тадамори исполнил пляску; прочие гости подпевали и били в ладоши, как вдруг, изменив слова припева, запели: «Окривели, окосели все сосуды из Исэ…»

Хотя род Тайра и вел свое начало от самого императора Камму – с благоговением упомянем достославное имя! – однако, долгое время мало кто из них жил в столице, все довольствовались службой в провинции и давно уже осели на земле Исэ. Вот и содержал сей припев намек на гончарные изделия, коими славилась тамошняя земля. Вдобавок Тадамори был косоглаз, оттого и пели они о скособочившихся сосудах…

Пляски еще не кончились, но оскорбленный Тадамори решил покинуть дворец, даже не попрощавшись. Прежде чем уйти, он на виду у всех отдал меч дворецкому, после чего удалился.

– Ну как? Что там было? – спросил ожидавший его Иэсада.

Тадамори очень хотелось поведать обо всем, что произошло во дворце, но он знал: если рассказать Иэсаде всю правду, тот способен тут же вломиться в зал с обнаженным мечом, и потому ограничился словами: «Все было хорошо».

Когда празднество закончилось, все придворные и чиновники в один голос доложили государю:

– Приходить во дворец с оружием, приводить вассалов – противно правилам этикета; во времена минувшие такое случалось лишь с высочайшего соизволения. А этот Тадамори сам явился на праздничный пир с мечом за поясом да еще привел во внутренний двор Запретных покоев[19 - Запретные покои, Запретный город – императорский дворец. Термин заимствован из Китая.] воина в простом охотничьем платье! И сделал сие под предлогом, что это, мол, потомственный вассал его предков! Неслыханная дерзость! Он виновен вдвойне и за это подлежит наказанию. Надо немедля вычеркнуть его имя из числа лиц, допущенных ко двору, и отнять должность!

Государь-инок, весьма озадаченный, тотчас же призвал Тадамори. Тот сказал:

– Что до моего вассала, который находился во дворе Запретных покоев, то я тут вовсе ни при чем. Но если мой вассал, сведав, что против меня умышляют недоброе, сам пришел, дабы уберечь от позора своего господина, не сказав мне о том заранее ни слова, – я бессилен был помешать ему. Если это считается преступлением, я призову его и отдам на ваш суд. Что же касается меча, то я тогда же отдал его на сохранение дворецкому. Прикажите принести этот меч и осмотрите; тогда и решите, виновен я или нет! – так почтительно доложил Тадамори.

– Слова твои справедливы! – молвил государь-инок, приказал принести меч, осмотрел его, и все увидали, что в настоящие черные лакированные ножны вложен деревянный меч, оклеенный серебряной фольгой.

– Чтобы избежать позора, он притворился, будто вооружен настоящим мечом, но, предвидя, что это вызовет порицание, заранее изготовил сей меч из дерева – вот дальновидность и хитроумие, достойные настоящего самурая! А что до вассала, ожидавшего своего господина во дворе, так это целиком в обычае военных семейств! – сказал государь.

Так Тадамори не только не понес наказания, но, напротив, удостоился похвалы государя.

3

Морской судак

Все сыновья Тадамори служили в дворцовой страже[20 - Дворцовая стража несла охрану дворца, а также выполняла церемониальные обязанности. Отряды дворцовой стражи (их было три) делились каждый на Левый (т. е. Первый) и Правый (т. е. Второй).По древнему обычаю, идущему из Китая, левая сторона всегда считалась более почетной.], все удостоились права являться ко двору, и никто уже не гнушался общаться с ними. В те годы случилось как-то раз Тадамори приехать в столицу из земли Бидзэн, и государь-инок Тоба изволил осведомиться, какой показалась ему бухта Акаси?[21 - Бухта Акаси – расположена на побережье Внутреннего Японского моря; славилась красотой и была издавна воспета в классической поэзии и прозе.]

Тадамори ответил:

Так ярко сияет
над бухтой Акаси луна
порой предрассветной,
что о мраке ночном вспоминаешь,
лишь взглянув на волны прилива!

Такой ответ очень понравился государю, и стихотворение поместили в «Собрание Золотых Листьев»[22 - «Собрание Золотых Листьев» («Киньё-вака-сю», 1127 г.) – поэтическая антология стихотворений жанра танка.].

Был еще такой случай.

При дворе государя служила дама, возлюбленная Тадамори; он часто ее навещал. Однажды, уходя, он забыл в комнате дамы веер с изображением луны. Подруги дамы стали подсмеиваться над ней, говоря:

– Откуда он взошел, этот месяц? Непонятно, из какого захолустья он появился?

И возлюбленная Тадамори ответила:

Сквозь тучи ночные
он сам проложил себе путь,
мой месяц желанный.
Ужели должна я ответить,
откуда проник он в покои?..

Так сказала она в ответ, и за это Тадамори полюбил ее еще больше. Она родила ему сына Таданори, впоследствии правителя земли Сацума. Недаром говорится: «Сходные души льнут друг к другу»; Тадамори любил поэзию, и дама эта тоже славилась искусством слагать стихи.

И вот постепенно стал Тадамори главою Сыскного ведомства, а затем, в 3-м году Нимпё, в пятнадцатый день первой луны, скончался пятидесяти восьми лет от роду. Князь Киёмори был его старшим сыном и потому унаследовал главенство в семействе Тайра.

Когда в седьмую луну 1-го года Хогэн вспыхнул мятеж Ёринаги[23 - ..мятеж: Ёринаги… – Ёринага Фудзивара (1120–1156) один из главных инициаторов дворцового переворота. Переворот не удался, мятеж был подавлен, Ёринага убит, а его сыновья сосланы (смута годов Хогэн).], Киёмори, в ту пору всего лишь правитель земли Аки, принял сторону государя Го-Сиракавы и проявил немалую доблесть, за что получил в награду должность правителя земли Харима, а в 3-м году тех же лет Хогэн был пожалован придворным званием второго ранга[24 - …пожалован придворным званием второго ранга… – Табель придворных рангов для аристократов и чиновников государственного аппарата имела тридцать градаций, сгруппированных в десять разрядов. Высшие ранги – первый, второй и третий – делились каждый на старший («Сё») и младший («Дзю»). Четвертый – восьмой ранги, кроме деления на старший и младший, делились еще на высший («Дзё») и низший («Гэ»), образуя, таким образом, двадцать градаций для этих пяти рангов. Они считались гораздо менее почетными и присваивались лицам из недостаточно знатных семейств. Девятый и десятый ранги, также делившиеся на высший и низший, присваивались низшим чиновникам государственного аппарата.Ранги соответствовали должностям. Так, первый старший ранг соответствовал высшей государственной должности – Главному министру, главе Государственного совета (Дадзёкан, иногда Дайдзёкан), высшего административного органа. Вторые ранги соответствовали должностям Левого и Правого министров и т. д. (Подробно о Государственном совете см. примеч. 28.)К концу XII в., по мере того как в процессе ожесточенной борьбы власть постепенно переходила от родовой аристократии к военному дворянству (самурайству), придворные ранги, так же как и соответствовавшие им должности, все больше приобретали чисто номинальный характер. Тем не менее представители самурайства усиленно добивались получения этих, в сущности уже наполовину фиктивных званий и должностей; очевидно, в силу многовековой традиции эти ранги и звания все еще сохраняли в их глазах ореол почета и власти.] и назначен помощником правителя Дадзайфу[25 - …помощником правителя Дадзайфу. – Управление Дадзайфу, в ведении которого находился о-в Кюсю с о-вами Цусимой и Ики, было не столько территориальной, сколько административной единицей с резиденцией на севере о-ва Кюсю. Управление было создано в ранний период японской истории, первоначально как военный форпост на юго-западе страны, наиболее близком к материку (Корейскому полуострову), а также для контроля над морской торговлей. Впоследствии в его функции стал входить также контроль над всеми девятью землями (провинциями) о-ва Кюсю.]. Затем, в конце 1-го года Хэйдзи, снова вспыхнул мятеж, поднятый Нобуёри, и Киёмори опять сражался на стороне государя и покарал изменников смертью. А так как усердие, проявленное повторно, всегда заслуживает особо щедрой награды, на следующий год Киёмори опять повысили в ранге. Он стал советником – сайсё[26 - Сайсё — советник. Термин заимствован из Китая, из табели о рангах Танской империи (618–907). Звание сайсё следовало за званиями дайнагон, тюнагон, сёнагон (старший, средний и младший советники), число которых было определено еще в начале VIII в., но варьировалось в разные исторические эпохи. Эти звания присваивались лицам не ниже третьего придворного ранга.], главою Сыскного ведомства, получил титул тюнагона, а затем и дайнагона и, наконец, был произведен в министры, после чего, минуя должности Правого и Левого министров[27 - ..минуя должности Правого и Левого министров… – Левый министр считался старше Правого.], возвысился до самого почетного сана, стал Главным министром[28 - …стал Главным министром… – Государственный совет, учрежденный в 645 г., первоначально состоял из трех министров – Левого, Правого и Среднего (последний фактически являлся министром двора, в его ведение входило в основном управление ритуалом и всей жизнью Запретного города). Впоследствии (в 702 г.) была дополнительно учреждена должность Главного министра, которому подчинялись все ведомства, осуществлявшие управление страной.] и получил младшую степень высшего придворного ранга. И хотя Киёмори никогда не служил в дворцовой страже, высочайшим указом было ему даровано право иметь при выездах свиту. А вскоре новый указ позволил ему ездить в карете, запряженной волом, или в повозке, которую тянет челядь, так что теперь он мог уже прямо в карете въезжать в Запретные ворота дворца, точь-в-точь как если бы то был сам регент или канцлер[29 - Регент (Сэссё) назначался при несовершеннолетнем императоре. По достижении императором совершеннолетия регента сменял канцлер (Кампаку), как правило одно и то же лицо. Начиная с IX в. должность регента-канцлера стала наследственной привилегией аристократического дома Фудзивара, способствуя его растущему политическому и экономическому могуществу. Регент-канцлер был фактическим правителем страны и пользовался неизмеримо большей властью, нежели Главный или другие министры.].

«Главный министр – наставник императора, пример всему государству, – гласит закон. – Он правит страной, наставляет на путь, гармонически сочетает Инь и Ян[30 - Инь и Ян. – Древняя китайская натурфилософия различала два противоположных постоянно взаимодействующих начала, которые лежат в основе мироздания: Ян – светлое, сильное, активное начало, и Инь – темное, слабое, пассивное. Иными словами, достоинства Главного министра должны быть так велики, чтобы ему были подвластны даже стихии.] и властвует над ними – такова эта высокая и важная должность. А посему, если нет достойного человека, пусть эта должность остается свободной». Оттого эта должность и называется «местом достойного» или «местом свободным», ибо закон запрещает назначать на нее человека, добродетелью не украшенного. Но князь Киёмори сжимал в деснице всю Поднебесную средь четырех морей[31 - …всю Поднебесную средь четырех морей… – Древние китайцы считали, что их страна, которую они нередко называли Тянься – Поднебесная, расположена средь четырех морей. Впоследствии образное выражение «Земля средь четырех морей» заимствовали другие народы Дальнего Востока для обозначения в высоком стиле своих собственных стран.], стало быть, рассуждать было не о чем.

Говорили, будто дом Тайра так процветает по чудесной воле бога Кумано[32 - Кумано. – Комплекс синтоистских храмов Кумано (земля Кии совр. префектура Вакаяма) возник на заре японской истории и был посвящен многим богам исконной японской религии Синто, в том числе богу Идзанаги, одному из старших богов японского пантеона. В Средние века, когда с распространением буддизма многих японских богов стали отождествлять с буддийскими божествами, популярность храмов Кумано еще более возросла.]. Как-то раз, еще в бытность свою правителем земли Аки, Киёмори отправился морем из Исэ в Кумано на богомолье, как вдруг огромный морской судак сам прыгнул к нему в ладью.

– Это знамение посылает сам бог Кумано, – сказал монах, сопровождавший Киёмори. – Немедленно съешьте этого судака!

– В древности в лодку чжоуского князя У-вана прыгнула белая рыба…[33 - …в лодку чжоуского князя У-вана прыгнула белая рыба… – В «исторических записках» Сыма Цяня (ок. 135 г. до н. э. – 93 г. до н. э.) рассказывается предание о том, что в лодку чжоуского князя У-вана (XI в. до н. э.), когда он переправлялся через р. Хуанхэ, неожиданно прыгнула белая рыба, которую он собрался принести в жертву духам. По толкованию оракулов, белый цвет символизировал цвет тогдашней Иньской династии, а рыба, покрытая чешуей, – воинов, одетых в латы. Все это было воспринято как знак У-вану разгромить последнего порочного государя династии Инь и основать свою династию Чжоу.] – отвечал Киёмори. – Да, это счастливое предзнаменование!

И хотя случилось это по дороге на богомолье, когда надлежит с особой строгостью соблюдать все Десять заветов[34 - Десять заветов Будды запрещают убийство, воровство, прелюбодеяние, сквернословие, пьянство, обжорство, алчность, лживость, расточительство, увеселительные зрелища.], поститься и всячески остерегаться малейшей скверны, Киёмори повелел приготовить этого судака и дал отведать по куску всем своим родичам и вассалам. Кто знает, может быть, и впрямь по этой причине счастье с тех пор во всем ему улыбалось, и он возвысился до высшего сана, стал Главным министром. Сыновья и внуки его тоже продвигались в званиях быстрее, чем дракон взвивается в небеса. Так удостоился Киёмори почестей, каких не знавал никто из девяти поколений его предков. Поистине несказанная благодать!

4

Кабуро

Случилось так, что в 3-м году Нинъан, в одиннадцатый день одиннадцатого месяца, князь Киёмори, пятидесяти лет от роду, внезапно занемог и, дабы не расстаться с жизнью, поспешно принял духовный сан. В монашестве взял он имя Дзёкай – Океан Чистоты. Поступок сей и впрямь, как видно, был угоден богам – мгновенно исцелился он от тяжкого недуга и прожил столько лет, сколько было уготовано ему свыше. Как гнутся под порывами ветра деревья и травы, так покорно склонялись перед ним люди; как земля впитывает струи дождя, так все вокруг смиренно повиновалось его приказам.

Самые знатные вельможи, самые храбрые витязи не могли соперничать с многочисленными отпрысками семейства новоявленного инока Киёмори, владельца усадьбы в Рокухаре. А князь Токитада, шурин Правителя-инока[35 - Правитель-инок — так стали называть Киёмори после принятия им духовного сана.], так прямо и говорил: «Тот не человек, кто не из нашего рода!» Немудрено, что все старались любым способом породниться с домом Тайра. Во всем, что ни возьми, будь то покрой одежды или обычай по-особому носить шапку, стоило только заикнуться, что так принято в Рокухаре, как все спешили сделать так же.

Но так уж повелось в нашем мире, что, какой бы добродетельный государь, какой бы мудрый регент или канцлер ни стоял у кормила власти, всегда найдутся никчемные людишки, обойденные судьбой неудачники, – в укромном месте, где никто их не слышит, осуждают и бранят они власти предержащие: однако в те годы, когда процветал весь род Правителя-инока, не было ни единого человека, который решился бы поносить семейство Тайра.

А все оттого, что Правитель-инок собрал триста отроков четырнадцати-пятнадцати лет и взял их к себе на службу; подрезали им волосы в кружок, сделали прическу кабуро и одели в одинаковые красные куртки. День и ночь бродили они по улицам, выискивая в городе крамолу. И стоило хоть одному из них услышать, что кто-то дурно отзывается о доме Тайра, тотчас созывал он своих дружков, гурьбой врывались они в жилище неосторожного, всю утварь, все имущество разоряли и отбирали, а хозяина вязали и тащили в Рокухару. Вот почему, как бы плохо ни относились люди к многочисленным отпрыскам дома Тайра, как бы ни судили о них в душе, никто не осмеливался сказать о том вслух.

При одном лишь слове «кабуро!» и верховая лошадь, и запряженная волами повозка спешили свернуть в переулок. И в Запретные дворцовые ворота входили и выходили кабуро без спроса, никто не смел спросить у них имя: столичные чиновники отводили глаза, притворяясь, будто не видят[36 - …столичные чиновники отводили глаза… – парафраз текста китайской новеллы «Повесть о вечной печали» Чэнь Хуна (VIII в.), где говорится о высокомерном, заносчивом поведении родичей Ян-гуйфэй, фаворитки танского императора Сюаньцзуна (712–756).].

5

Расцвет и слава