Тысяча и одна ночь

«Клянусь Аллахом, хорошо, о Джафар! – воскликнул халиф, – я в жизни не слышал голоса певицы, подобного этому!» А Джафар спросил: «Быть может, гнев халифа оставил его?» – «Да, оставил», – сказал халиф и спустился с дерева вместе с Джафаром, а потом он обратился к Джафару и сказал: «Я хочу войти и посидеть с ними и услышать пенье этой девушки предо мной». – «О повелитель правоверных, – отвечал Джафар, – если ты войдёшь к ним, они, может быть, смутятся, а шейх Ибрахим – тот умрёт от страха». Но халиф воскликнул: «О Джафар, непременно научи меня, как мне придумать хитрость и войти к ним, чтобы они не узнали меня».

И халиф с Джафаром отправились в сторону Тигра, размышляя об этом деле, и вдруг видят, рыбак стоит и ловит рыбу под окнами дворца.

А как-то раньше халиф крикнул шейха Ибрахима и спросил его: «Что это за шум я слышу под окнами дворца?» – и шейх Ибрахим ответил: «Это голоса рыбаков». И тогда халиф сказал ему: «Пойди удали их отсюда», – и рыбаков не стали туда пускать.

А когда наступила эта ночь, пришёл рыбак, по имени Карим, и увидел, что ворота в сад открыты, и сказал: «Вот время небрежности! Я воспользуюсь этим и половлю теперь рыбу!» И он взял свою сеть и закинул её в реку, и вдруг халиф, один, остановился над его головой. И халиф узнал его и сказал: «Карим!» – и тот обернулся, услышав, что его называют по имени, и когда он увидел халифа, у него затряслись поджилки, и он воскликнул: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я сделал это не для того, чтобы посмеяться над приказом, но бедность и семья побудили меня на то, что ты видишь!»

«Полови на моё имя», – сказал халиф. И рыбак подошёл, обрадованный, и закинул сеть и подождал, пока она растянется до конца и установится на дне, а потом он потянул её к себе и вытянул всевозможную рыбу.

И халиф обрадовался этому и сказал: «Карим, сними с себя одежду!» И тот скинул своё платье (а на нем был кафтан из грубой шерсти, с сотней заплаток, где было немало хвостатых вшей) и снял с головы тюрбан, который он вот уже три года не разматывал, но всякий раз, увидев тряпку, он нашивал её на него.

И когда он скинул свой кафтан и тюрбан, халиф снял с себя две шёлковые одежды – александрийскую и баальбекскую[68 - Баальбек (греческий Гелиополис) – город в Сирии, знаменитый своими шёлковыми тканями.] – и плащ и фарджию и сказал рыбаку: «Возьми их и надень». А халиф надел кафтан рыбака и его тюрбан и прикрыл себе лицо платком и сказал рыбаку: «Уходи к своему делу», – и рыбак поцеловал ноги халифа, и поблагодарил его, и сказал:

«Ты был милостив, и не скрою я благодарности
И во всех делах целиком меня обеспечил ты.
Благодарен я на всю жизнь тебе, а когда умру,
За меня мой прах воззовёт в гробу с благодарностью».

И рыбак ещё не окончил своего стихотворения, как вши уже заползали по коже халифа, и тот стал хватать их с шеи правой и левой рукой и кидать, и сказал: «О рыбак, горе тебе, поистине много вшей в этом кафтане!» – «О господин, отвечал рыбак, – сейчас тебе больно, а пройдёт неделя, и ты не будешь чувствовать их и не станешь о них думать». И халиф засмеялся и воскликнул: «Горе тебе! Оставлю я этот кафтан на теле!» – «Я хочу сказать тебе слово, – сказал рыбак. «Говори, что у тебя есть», – отвечал халиф. «Мне пришло на ум, о повелитель правоверных, – сказал рыбак, – что раз ты захотел научиться ловить рыбу, чтобы у тебя было в руках полезное ремесло, этот кафтан тебе подойдёт».

И халиф засмеялся словам рыбака, а затем рыбак повернул своей дорогой, а халиф взял корзину с рыбой, положил сверху немного зелени и пришёл с нею к Джафару к остановился перед ним. И Джафар подумал, что это Карим, рыбак, и испугался за него и сказал: «Карим, что привело тебя сюда? Спасайся! Халиф сегодня в саду, и если он тебя увидит – пропала твоя шея». И, услышав слова Джафара, халиф рассмеялся, и когда он рассмеялся, Джафар узнал его и сказал: «Быть может, ты наш владыка султан?» – «Да, Джафар, – отвечал халиф, – ты мой везирь, и мы с тобой пришли сюда, а ты меня не узнал; как как же узнает меня шейх Ибрахим, да ещё пьяный? Стой на месте, пока я не вернусь к тебе!» И Джафар отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом халиф подошёл к дверям дворца и постучал лёгким стуком, и Нур-ад-дин сказал: «Шейх Ибрахим, в двери дворца стучат». – «Кто у дверей?» – спросил шейх Ибрахим. И халиф сказал: «Я, шейх Ибрахим», – и тот спросил: «Кто ты?» – и халиф ответил: «Я, Карим, рыбак. Я услышал, что у тебя гости, и принёс тебе немного рыбы. Она хорошая».

И, услышав упоминание о рыбе, Нур-ад-дин и его невольница обрадовались и сказали: «О господин, открой ему, и пусть он принесёт нам свою рыбу». И шейх Ибрахим открыл дверь, и халиф вошёл, будучи в обличии рыбака, и поздоровался первым, и шейх Ибрахим сказал ему: «Привет вору, грабителю и игроку! Пойди покажи нам рыбу, которую ты принёс!» И халиф показал им рыбу, и они посмотрели и видят – рыба живая, шевелится, и тогда невольница воскликнула: «Клянусь Аллахом, господин, эта рыба хороша! Если бы она была жареная!» «Клянусь Аллахом, госпожа моя, ты права! – ответил шейх Ибрахим и затем сказал халифу: Почему ты не принёс эту рыбу жареной? Встань теперь, изжарь её и подай нам». – «Сейчас я вам её изжарю и принесу», – отвечал халиф, и они сказали: «Живо!»

И халиф побежал бегом и, придя к Джафару, крикнул: «Джафар!» – «Да, повелитель правоверных, все хорошо?» – ответил Джафар, и халиф сказал: «Они потребовали от меня рыбу жареной». – «О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – подай её, я им её изжарю». Но халиф воскликнул: «Клянусь гробницей моих отцов и дедов, её изжарю только я, своей рукой!»

И халиф подошёл к хижине садовника и, поискав там, нашёл все, что ему было нужно, даже соль, шафран и майоран и прочее и, подойдя к жаровне, повесил сковороду и хорошо поджарил рыбу, а когда она была готова, положил её на лист банана, и взял из сада лимон и сухих плодов, и принёс рыбу и поставил её перед ними.

И девушка с юношей и шейх Ибрахим подошли и стали есть, а покончив с едой, они вымыли руки, и Нурад-дин сказал: «Клянусь Аллахом, рыбак, ты оказал нам сегодня вечером прекрасную милость!» И он положил руку в карман и вынул ему три динара из тех динаров, что дал ему Санджар, когда он выходил в путешествие, и сказал: «О рыбак, извини меня! Если бы ты знал меня до того, что со мной случилось, я бы, наверное, удалил горечь бедности из твоего сердца, но возьми это по мере благословения Аллаха!» И он кинул динары халифу, и халиф взял их и поцеловал и убрал (а при всем этом халиф желал только послушать девушку, когда она будет петь).

И халиф сказал Нур-ад-дину: «Ты поступил хорошо и был милостив, но я хочу от твоей всеобъемлющей милости, чтобы эта девушка спела нам песню, и я бы послушал». И тогда Нур-ад-дин сказал: «Анис аль-Джалис!» – и она отвечала: «Да!» – а он сказал ей: «Заклинаю тебя жизнью, спой нам что-нибудь ради этого рыбака, он хочет тебя послушать!»

И, услышав слова своего господина, девушка взяла лютню, настроила её струны, прошлась по ним и произнесла:

«О гибкая! Пальцами коснулась струн она
И душу похитила, до них лишь дотронувшись.
Запела, и пением вернула оглохшим слух,
И крикнул: «Поистине, прекрасно!» – немой тогда.

А потом она заиграла на диковинный лад, так что ошеломила умы, и произнесла такие стихи:

«Вы почтили нас, избрав жилищем город наш,
И прогнал ваш блеск потёмки мрачной ночи.
Так пристойно мне надушить мой дом и мускусом,
И камфарой, и розовой водою».

И халиф пришёл тут в восторг, и волнение одолело его, и от сильного восторга он не мог удержаться и воскликнул: «Хорошо, клянусь Аллахом! хорошо, клянусь Аллахом! хорошо, клянусь Аллахом!» – а Нур-ад-дин спросил его: «О рыбак, понравилась ли тебе невольница?» И халиф отвечал: «Да, клянусь Аллахом!» – и тогда Нур-ад-дин сказал: «Она мой подарок тебе, – подарок благородного, который не отменяет подарков и не берет обратно даров».

И затем Нур-ад-дин поднялся на ноги и, взяв плащ, бросил его рыбаку и велел ему выйти и уходить с девушкой, и девушка посмотрела на Нур-ад-дина и сказала: «О господин, ты уходишь не прощаясь! Если уже это неизбежно, постой, пока я с тобой прощусь и изъясню тебе своё состояние». И она произнесла такие стихи:

«Тоска и страдание и память о днях былых
Мне тело измучили и сделали призраком.
Любимый, не говори: «Без нас ты утешишься».
В одном положенье я – страданья не кончились.

И если бы кто-нибудь мог плавать в слезах своих,
Наверно была б я тем, кто первый в слезах поплыл.
О те, к кому страсть теперь владеет душой моей,
Как смесь из вина с водой над чашею властвует –

Разлука приблизилась, которой боялась я,
О ты, к кому страсть с душой и сердцем игру вела!
О славный Хакана сын, нужда и мечта моя!
О ты, к кому страсть души на миг не оставила!

Ты ради меня врагом царю и владыке стал
И ныне вдали живёшь от близких и родины.
Не дай же Аллах тебе, владыка, скучать по мне!
Кариму ты дал меня, да будет прославлен он».

И когда она окончила стихотворение, Нур-ад-дин ответил ей такими стихами:

«В день разлуки она со мною простилась
И сказала, в волнении страсти рыдая:
«Что же будешь, когда уйду я, ты делать!»
Я ответил: «Спроси того, кто не умер».

И когда халиф услышал в стихах её слова: «Кариму ты дал меня», – его стремление к ней увеличилось, но ему стало тяжело и трудно разлучить их, и он сказал юноше: «Господин мой, девушка упомянула в стихах, что ты стал врагом её господину и обладателю. Расскажи же мне, с кем ты враждовал и кто тебя разыскивает». – «Клянусь Аллахом, о рыбак, – отвечал Нур-ад-дин, – со мной и с этой невольницей произошла удивительная история и диковинное дело, и будь оно написано иглами в уголках глаза, оно бы послужило назиданием для поучающихся!» И халиф спросил: «Не расскажешь ли ты нам о случившемся с тобою деле и не осведомишь ли нас о твоей истории? Быть может, тебе будет в этом облегчение, ведь помощь Аллаха близка». – «О рыбак, – спросил тогда Нур-ад-дин, – выслушаешь ли ты наш рассказ в нанизанных стихах в рассыпанной речи?» И халиф ответил: «Рассыпанная речь – слова, а стихи – нанизанные жемчужины».

И тогда Нур-ад-дин склонил голову к земле и произнёс такие стихи:

«Друг любимый, со сном давно я расстался,
И безмерно вдали от родины горе.
Мой родитель любил меня и был нежен,
Но оставил меня и лёг он в могилу.

И случилось потом со мной дел немало,
И разбили совсем они моё сердце.
Приобрёл мне рабыню он с нежным телом,
Ветви ивы смущает стан её гибкий.

И наследство потратил я на рабыню
Или щедро раздал его благородным.
И в заботе я свёл её на продажу,
Хоть страдать от разлуки с ней не хотел я.