Гильгамеш, сын Лугальбанды. Шумерский эпос в пересказе Анджея Иконникова-Галицкого

Всю ночь Инана глаз сомкнуть не может.

На рассвете небосвод озарился, в саду защебетали птицы, вышел из своих покоев Уту-Солнце. Сестра его светлая Инана побежала к нему жаловаться:

– Братец, братец! В безначальные дни, когда Ан небо унёс, когда Энлиль на земле воцарился, когда Энки в подземный дом поплыл, вот когда, – в то время росло дерево Хулуппу на берегу Евфрата. И вот ветер южный налетает, ветви дерева ломает, волна набегает, с корнем его вырывает, Евфрат течением его уносит. Я ходила берегом Евфрата, искала дерево Хулуппу, нашла его, принесла в свой дом, в цветущий свой сад. Там его посадила, много лет за деревом ухаживала, глаз с него не спускала, ветки подрезала, корни поливала. Всё мечтала: вот вырастет это дерево, станет толстым и прочным. И я сделаю из него себе удобное сиденье, смастерю из него прекрасное ложе. Вот прошли годы, выросло дерево. Гляжу: в корнях выкопала нору змея, в ветвях птица Анзуд гнездо свила, а в сердцевине Лилит-дева поселилась – то ли поёт, то ли плачет, мне спать мешает. Избавь меня от этой напасти!

Посмотрел Уту-Солнце на сестру, посмотрел на сад цветущий, где растёт дерево Хулуппу, – ничего не сказал, полетел дальше своим путём под небом.

Тогда пошла Инана светлая в свой дом, в Э-Ану. И видит: Гильгамеш могучий, жрец Кулаба, в ворота входит. Поспешила она к Гильгамешу, жалуется:

– Гильгамеш, братец могучий, сын Дикой Коровы! У тебя голова как у быка, у тебя грудь шесть локтей шириной, у тебя борода в три локтя длиной! У тебя ноги как тополи, у тебя ладони как медные клещи! Помоги мне, бедной, защити меня, светлую! В безначальные дни, когда Ан небо унёс, когда Энлиль на земле воцарился, когда Энки в подземный дом поплыл – в то время росло дерево Хулуппу при Евфрате. И вот ветер южный налетает, ветви дерева ломает, волна от лодки Энки набегает, с корнем дерево вырывает, Евфрат течением его уносит. Я ходила берегом Евфрата, искала дерево Хулуппу, нашла и принесла в свой дивный сад. Там его посадила, за деревом ухаживала, глаз с него не спускала, ветки подрезала, корни поливала. Всё мечтала: вот вырастет дерево, я сделаю из него себе удобное сиденье, смастерю из него прекрасное ложе. Прошли годы, выросло дерево. Гляжу: в корнях выкопала нору змея, в ветвях птица Анзуд гнездо свила, а в сердцевине Лилит-дева поселилась – то ли поёт, то ли рыдает, мне спать мешает. Я, светлая Осанна, потеряла покой. Помоги мне, Гильгамеш, светлой Осанне!

Гильгамеш – её родственник, на сетования откликнулся.

– Не печалься, светлая Инана, ступай в свою опочивальню. Я твоему горю помогу.

Подпоясался он медным поясом в талант[1 - Талант – мера веса, см. примеч. ниже.] весом (ему ведь талант – всё равно что пушинка). Взял медный топор, своё оружие походное, а топор-то весом пять талантов с четвертью. Вступил в цветущий сад Инаны, подошёл к дереву Хулуппу. Видит: меж корней извивается змея, которая не боится заклинаний. Он её поймал, топором надвое перерубил. Наверху, в гнезде, птица Анзуд это увидела, испугалась, птенца своего схватила, крыльями взмахнула, с клёкотом улетела далеко-далеко, в горы, что на востоке. Из сердцевины дерева выскочила девица Лилит, закричала, зарыдала, убежала от Гильгамеша куда глаза глядят – с тех пор её никто в Уруке не видел.

А Гильгамеш махнул топором, дерево повалил, корни его разрубил, ветви его расщепил.

Прибежали сограждане, люди Ограждённого Урука, ветви дерева распилили, раскололи. Гильгамеш из ветвей собрал для чистой Инаны сиденье, из ствола смастерил для неё ложе. А из корней себе сделал волшебный шар Пукку, а из мелких веток волшебные палки Микку. Шар на середину улицы выкатывает, палками по нему лупит, подгоняет. Грохот стоит по всей главной улице Урука. Молодые парни, вдовьи сыновья, прибежали, стали шар палками катать, с Гильгамешем играть. С криками и воплями без устали по всей улице и по площади бегают и скачут. День скачут, ночь буянят – и на следующий день и ночь то же.

Загоревали жители Урука. Нет им покоя от Гильгамешевых игрищ, от деревянных колотушек. Матери-вдовы сыновей не видят, плачут, сёстры братьев жалеют:

– Отобрал у нас Гильгамеш наших братьев, матери- вдовы лишились последней опоры. Все они с Гильгамешем играют, шар из волшебного дерева катают, палками стучат. Братья наши отдают свои силы волшебному дереву. Не успевают матери сыновьям пищу приносить, замучились мы братьям воду подавать. И нам нет покоя ни днём ни ночью. Бедные мы, несчастные!

И так они плакали, что наплакали посреди Урука целое озеро. Солёные слёзы землю размыли, образовалась дыра. В эту дыру упали волшебные колотушки Микку, да и шар Пукку туда же скатился. Провалились глубоко- глубоко – в подземный мир.

Выбежал Гильгамеш из своего дома, смотрит – палок-то и нет, и шара. Заглянул в дыру, смотрит-смотрит – вон они лежат глубоко-глубоко, у ворот подземного царства. Хотел было их достать, руку тянул-тянул – не дотянулся, ногой искал-искал путь – не достал до дна.

Разгневался Гильгамеш, расстроился, аж позеленел от горя.

– Ах мой шарик-мячик из дерева Хулуппу, ох мои палочки! Игрой с ними я не насытился, стуком и громом не насладился! Если бы вы, деревяшки, лежали бы сейчас в мастерской плотника, то я бы жену плотника полюбил бы как мать родную, дочь плотника как родную сестру приголубил! Мои драгоценные вещи провалились глубоко, в подземный мир. Кто мне их вернёт, кто достанет?

Громко стенает Гильгамеш. Услышал Энкиду, пришёл на вопли друга:

– Господин мой дорогой, что ты так горько плачешь, своё сердечко пустяками печалишь? Подумаешь, какое горе! Я для тебя, для друга, спущусь в эту яму, в преисподнюю. Пукку твой тебе верну – это мне нипочём. Твои драгоценные палочки из подземного чертога Ганзир я тебе достану, ей-богу!

Гильгамеш перестал рыдать, задумался.

– Раз уж ты в подземное царство собираешься спуститься, я тебе дам совет, а ты хорошенько выслушай. К моим словам обрати свой разум! В светлую одежду не облачайся – а то они там тебя примут за скитающегося духа. Свежим жертвенным маслом не натирайся – на его запах они слетятся. Копьё с собой в подземную ограду не вноси – не то принявшие смерть от копья все вокруг тебя соберутся. Кизиловый посох не бери в свою руку – духи мёртвых тебя обнаружат и схватят. Обуви не надевай на ноги – нельзя шуметь в подземном мире, надо ступать беззвучно. Перед дорогой не целуй жену свою любимую, не бей жену нелюбимую, не целуй дитя своё любимое, не бей дитя нелюбимое. А не то вопли подземной тьмы тебя оглушат, привратники тебя силой во дворец затащат. У той, что лежит там, в покое Ганзира, у матери бога Ниназу, у той, что лежит на золотом ложе в сердцевине подземного чертога, у неё бедра прекрасные не покрыты полотняной одеждой, её белая грудь льняной накидкой не прикрыта, её голос звенит как красная медь. И волосы у неё как солома, она их граблями расчёсывает. Она тебя схватит, с собой положит.

Но Энкиду гордится своей силой. Он дружеского совета не послушал. Натёрся свежим жертвенным маслом из каменного сосуда, облачился в светлую одежду, на ноги надел тяжёлую обувь. Перед дорогой любимую жену облобызал, нелюбимую стукнул; дитятко любимое приласкал, нелюбимому дал затрещину. В одну руку взял кизиловый посох, в другую – копьё. Он спускается в Нижний мир, перед собой копьё бросает, прямо в ворота Ганзира. Он шумит, гремит, трещины от его шагов расходятся по преисподней. На запах масла слетаются подземные духи, гомонят: «Лови, держи его, духа-скитальца!» Принявшие смерть от копья все вокруг него собираются, подземные воины его хватают, тащат в покои царицы мёртвых. А она лежит на ложе, у неё лоно не прикрыто полотном, на плечи льняная одежда не накинута, титьки торчат, будто сосуды для благовоний. Её голос звенит как красная медь. А волосы у неё как солома, она их граблями расчёсывает.