Похвала глупости

ГЛАВА XIX

Глупость – сводня друзей!

Но, допускаю, отыщутся среди вас и такие, которые пренебрегают этим способом наслаждения и находят удовлетворение в забавах своих друзей, называя дружбу самой желанной из всех вещей, даже более необходимой, чем воздух, огонь или вода, настолько восхитительной, что тот, кто изымет её из мира, тот тут же погасит Солнце, и, наконец, настолько похвальной и достойной почитания, что (если это еще что-нибудь значит для людей) сами философы никогда не сомневались в том, почитая её своим главным благом. Но что, если я покажу вам, что Я – и начало, и конец этого великого Блага? И я не стану доказывать это заблуждениями, соритами, дилеммами или другими подобными тонкостями логики, но просто ткнув в это пальцем! А теперь скажите мне, не являются ли все эти экивоки, ужимки, потакания, потребность быть слепым или обманутым относительно пороков наших друзей, нет, даже восхищаться и ценить их за несуществующие добродетели, не являются ли они, по-вашему, крайней степенью глупости? Что это такое, когда один целует веснушчатую шею своей любовницы, а другой восхищается бородавкой на её носу? Когда отец клянется, что его косоглазый ребенок прекраснее Венеры? Что это такое, говорю я, как не глупость? И так, может быть, вы будете плакать от смеха, и всё же только это объединяет друзей вместе и продолжает их объединять несмотря ни на что. Я говорю об обычных людях, ни один из которых не рождается без недостатков, и счастлив тот, кто менее всего наделён ими, ибо среди мудрых князей либо нет никакой дружбы вообще, либо, если она в какой-то форме есть, то она неминуема неприятна и скрытна, и здесь она такая же, потому что не принято в компании не говорить вообще ничего. Ибо большая часть человечества – глупцы, нет никого, кто не любил бы высокое положение, а дружба, знаете ли, редко бывает между равными. И все же, если так случится, что между ними возникнет взаимная добрая воля, то она ни в коем случае не будет надёжной и слишком длительной, то есть среди тех, кто угрюм и более осмотрителен, чем нужно, орлиный взор, вперившийся в недостатки своих друзей, видит в них все соломинки, но настолько затуманен для своих собственных недостатков, что не обращает ни малейшего внимания на горб, который висит за плечами и не различает и бревна в своём собственном глазу. С давних пор природа человека такова, что едва ли найдется хоть один человек, который не был бы подвержен множеству заблуждений, прибавьте к этому великое разнообразие умов и занятий, столько промахов, упущений и случайностей в человеческой жизни, и как возможно, чтобы между этими Аргусами была настоящая дружба, хотя бы на час, если бы не то, что греки превосходно называют Эвтаназией? Простите, Эфивией, или Легкомысленной Глупостью, как её обзывают греки! И если вы можете кому-то воздать по глупости или по доброте душевной, то за что воздавать, вы уж выбирайте сами. Но что это? Разве источник и прародитель всей нашей любви, Купидон, не слеп, как жук? И разве для него ему уродливое не кажется порой прекрасным? Разве бы вы не ставили превыше всего свою милую родню, хотя бы нигде не было таких уродов, как в ней, и нет ничего странного, что «старик души не чает в своей старой жене, а мальчик в своей девочке». Такие вещи не только делаются повсюду, но всюду осмеяны, но, как бы они ни были смешны, они делают общество терпимым и как бы склеивают его.

Глава XX

Глупость, примиряющая супругов.

И то, что было сказано о дружбе, ещё в большей степени может быть обращено к браку, который на самом деле есть не что иное, как неразрывное соединение двух судеб. Боже мой! Сколько было бы вокруг разводов, или что не хуже всего, они происходили бы ежедневно, если бы не разговор между мужчиной и его женой, поддерживаемый и лелеемый Лестью, Обезьянничаньем, Кротостью, Невежеством, Лицемерием и некоторыми другими моими слугами! Ух, ну и праздник жизни! Как мало у нас было бы браков, если бы муж досконально изучил, сколько трюков проделала его хорошенькая маленькая скромница до того, как вышла за него замуж! И как мало их держалось бы вместе, если бы большая часть поступков жены не ускользала от внимания мужа из-за его пренебрежения или глупости! И за это вы также обязаны мне, благодаря чему муж благоволит своей жене, жена-своему мужу, а в доме царит покой. Над рогоносцем кто только не потешается, когда видят, что он облизывает слезы изменщицы. Но насколько счастливее быть обманутым таким образом, и ничего не знать, чем пребывать в бесконечной тревоге, исходясь ревностью, и не только мучить себя, но и превращать всё это в бесконечные скандалы!

Глава XXI

Глупость, как связующий клей двуногих.

Короче говоря, я совершенно необходима для того, чтобы все общество и образ жизни были приятны и продолжительны, и без Меня ни народ долго не терпел бы своих правителей, слуга не терпел бы своего господина, ни господин – своего лакея, ни ученый – своего наставника, ни люди друг друга, ни жена -своего мужа, ни ростовщик – заемщика, ни солдат – своего командира, друг – друга, если бы все они не имели у себя взаимодополняющих недостатков: один —был бы льстивым, другой – благоразумно поощрительным. и вообще они бы не подслащали жизнь друг друга хотя маленькой конфеткой глупости.

Глава XXII

Как самонадеянная Филавтия стала единородной сестрой Глупости.

Возможно, вам покажется, что Я поведала вам все тайны, но нет, вы услышите ещё более великие откровения. Найдёт ли общий язык с кем-то тот, кто и с собой не в ладах, полюбит ли кого-нибудь тот, кто ненавидит себя? Чего хорошего дождёшься от того, кто сам себе опротивел? Думаю, никто не скажет, что это такое возможно, а если и встречается, то это точно не глупее глупости. И все же, если вы исключите Меня из своей жизни, не найдётся человека, которого вы сможете вытерпливать, и все отрешаться, чтобы терпеть другого, что он либо был бы для вас просто неприятен, либо вонюч, либо вам сразу не пришлось по вкусу его поведение и манеры, но и этим не кончится, ибо в конце концов вы сами себе станете противны, станете ненавистны самому себе. Так как Матушка Природа во многих вещах для нас скорее мачеха, чем родная мать, видать, оттого, она наградила смертных, особенно тех, о ком не скажешь, что они глупцы, пристрастием брезговать своим собственным достоянием и восхищаться достоянием чужим. Отсюда происходит, что все естественные дары жизни, её изящество и грация развращаются и гибнут. Какая польза от красоты, величайшего блага небес, если она смешана с притворством и гнила изнутри? Какая нужда в юности, если она развращена тяжестью старческих предрассудков? Наконец, как может идти человек по всей своей жизни, сохраняя видимость благодати по отношению к себе или к другим, ибо благодать не столько искусство, сколько сама основа жизни, и как она сохранит добрый вид, если мой друг и товарищ, самолюбивая сестра Фалавтия, не будет присутствовать при сём? И она не без причины может заменить мне сестру, так как все ее усилия направлены на то, чтобы повсюду играть мою роль. Ибо что может быть глупее, чем учиться только тому, как доставить себе удовольствие? Сделать себя объектом собственного любования? И все же, что ты можешь сотворить восхитительного или захватывающего, если гладишь против шерсти и сам себе при этом не рад? Уберите соль из жизни, и оратор может забыть о силе своих речей, музыкант со всем своими мелодиями не сможет угодить никому, актёр будет сипеть со сцены, поэт и все его Музы окажутся смешны, художник с его искусством презрен, а врач со всеми его помоями будет просить милостыню на рынке. Наконец, вас примут за уродца, а не за юношу, примут за зверя, а не за мудреца, примут за ребёнка, а не за красноречивого мужа, а вместо воспитанного человека вы окажетесь клоуном. Это необходимо прежде всего любому – хвалить себя и льстить самому себе прежде, чем тебя похвалят другие.

Наконец, так как главное счастье состоит в том, что «человек хочет быть самим собой», и только самолюбивая Фалавтия может помочь в этом, обеспечив такое положение дел, что ни один человек не стыдится своего лица, своего ума, своего происхождения, своего дома, своего образа жизни и своей страны, так что горец не хочет поменяться местами с итальянцем, фракиец – с афинянином и скиф – с жителем Счастливых Островов. О, удивительна забота Природы, которая при столь великом разнообразии вещей сделала всех равными! Там, где она иногда кого-то обносила своими дарами, она вознаграждала его ещё большей любовью к себе, и хотя здесь, должна признаться, я говорю глупость, несомненно, что это был величайший из всех её даров, не говоря уже о том, что ни одно великое событие не происходило без моего покровительства и шедевры искусства не достигали совершенства без моей помощи.

Глава XXIII

Глупость – источник всех войн

Разве не война является корнем и причиной всех знаменитых предприятий? И всё же, что может быть глупее, чем война, чем пойти на такой спор, ибо я просто уверена, что обе стороны с самого начала знают, что потеряют больше, чем получат по сделке? О тех, кто убит, не будет сказано ни слова, а об остальных, когда обе стороны сшибаются друг с другом, а трубы издают отвратительный визг, – что толку от тех мудрецов, которые так измучены учёностью, когда в их жилах течёт рыбья кровь? Нет, здесь скорее потребны тупые здоровяки, в которых тем больше храбрости, чем меньше ума. Разве что Демосфена сделать солдатом, который, по примеру Архилохия, бросил оружие и бросился бежать, едва увидев своего врага, такого же скверного солдата и такого же великого оратора. Но здравый разум, надеюсь, вы согласитесь со мной, не имеет ни малейшего отношения к военным делам. В общем, я согласен с этим. Но всё же дело войны не является частью философии, а управляется паразитами, сводниками, ворами, головорезами, дикарями, тупицами, транжирами и прочими отбросами человеческой породы, а не философами.

Глава XXIV

Провалы Глупости

Пусть Сократ, которого оракул Аполлона, хотя и не столь мудро, оценил как «мудрейшего из всех живущих людей», будет свидетелем того, как они не приспособлены даже к обычной беседе – однажды он выступил с какой-то речью, пытаясь сказать что-нибудь, я не знаю, что именно, на публике, и был осмеян и изгнан, и его тогда за все старания наградили только громким хохотом. Хотя в этом он не был полным дураком, он отказался от прозвища мудрый и, вернув его оракулу, высказал свое мнение, что мудрый человек должен воздерживаться от вмешательства в общественные дела, хорошо бы он вообще предостерёг остерегаться мудрости тех, кто вознамерился быть причисленными к числу людей. Что, как не его мудрость сначала обвинила, а затем приговорила его к питью из отравленной чаши. Ибо, как вы можете видеть у Аристофана, он философствовал об облаках и идеях, измерял, как далеко может запрыгнуть Блоха, и восхищался тем, что такое маленькое существо, как муха, издает такое громкое жужжание, но не вмешивался ни во что, что касалось обычной жизни. Но как только его господину стала грозить смертельная опасность, то его ученик Платон, знаменитый адвокат, не смог произнести и половины фразы из-за того, что его потревожил шум народа. Что бы я мог сказать о Феофрасте, который, собираясь произнести речь, вдруг онемел, как будто встретил на своем пути волка, хотя воину это, несомненно, только придало бы силу. Или Изократ, который был настолько труслив, что никогда не осмеливался публично открыть рот? Или Туллий, великий основатель Римского красноречия, который никогда не мог начать говорить без странной дрожи и позорной икоты, как мальчик, что Фабий интерпретирует как аргумент мудрого оратора и того и доказательством осознанности его действий, потому что, де, он знает, что делает. Но когда он говорит так, разве он прямо не признаёт, что мудрость является большим препятствием для истинного управления процессом? Что бы стало с ними, подумайте головой, если бы им пришлось сражаться на мечах, когда они мертвы от страха, орудуя только пустопорожними словесами?

И после такого ещё восклицают, приводя, без сомнения, мудрую фразу Платона:

«Счастливо то государство, где властитель – философ или чей владыка увлечён философией»

– И всё же, если вы обратитесь к историкам, вы не найдете владык, более токсичных для сообщества, чем те, где империя распласталась перед каким-нибудь философом или литератором. Как мне кажется, эту сомнительную истину опровергли оба Катона, один из которых доставал всех своими доносами, а другой, слишком хитромудро отстаивая свободу, совершенно уничтожив её. Прибавьте к этому Брута, Касия, и даже самого Цицерона, которые оказались не менее вредны для римского государства, чем Демосфен для Афинского. Кроме того, Антонин (я едва ли смогу привести пример лучшего императора, даже если попытаюсь) стал обременителен и ненавидим своими подданными только за то, что предался философии. Но, признавая его доброту, надо признать, что он причинил больше вреда Государству, оставив после себя править такого сына, который натворил столько зол, что они затмили всё добро, сделанное им. Люди, столь преданныеы изучению мудрости, обычно очень несчастны, но главным образом из-за своих детей. Природа, кажется, так предусмотрительно распорядилась, чтобы зло мудрости не распространилось слишком сильно среди человечества. Поэтому совершенно ясно, почему сын Цицерона был таким дегенератом, а дети мудрого Сократа, как мы хорошо знаем, больше походили на мать, чем на отца, то есть были набитыми дураками.