Из жизни кукол

Луве откинулся на спинку стула, и тут ему кое-что пришло в голову.

Он вернулся к записям и очень скоро отыскал нужное место.

Нам пришлось бежать. “Боко харам” подожгли один дом в поселке, и нам там стало небезопасно.

Это было одиннадцатого сентября.

Луве тогда добавил еще запись – о том, как Мерси натянула юбку на сжатые колени и объявила, что не хочет больше говорить.

Он знал, что семерых из десяти подвергшихся изнасилованию словно парализует, такое состояние называется “frozen fright” и означает, что жертва не в состоянии оказать сопротивление.

Мерси к этой категории не относится, подумал Луве и принялся собирать записи.

Конечно, остальные девочки из “Ведьминого котла” тоже пережили тяжелую травму. Но по сравнению с Мерси… Луве поразмыслил. Естественно, ему не хотелось говорить про тех, других девочек “обычные”, скорее – “пережившие обычную травму”. Как хорошо, что никто не может прочесть его мысли.

Что никто не сможет услышать голос, который звучит у него в голове.

Голос, неумолимо твердящий одно и то же.

Луве Мартинсон сложил бумаги в папку, а папку застегнул.

Иногда он узнавал в этих девочках себя. Подростком он не был уверен в собственном существовании, его словно все время кто-то осуждал и обесценивал. Неуверенность пленкой пристала к девочкам, большинство из них можно было уничтожить одним-единственным грубым или оскорбительным словом.

Только не Мерси. И не Нову. Мерси и Нова тут же сжимались в комок и молниеносно жалили в ответ.

У этих двоих была и другая сторона, не разрушительная. Луве при первой же возможности старался тайком понаблюдать за ними. Во время групповой сессии, или когда у девочек бывало свободное время, или за обедом, или по вечерам, когда они выходили покурить. В такие минуты их схожесть казалась природной, а дружба естественной, как их же дыхание.

Они словно умеют меняться телами, подумал Луве. А вдруг им известно, что значит быть кем-то другим?

Он взглянул на стенные часы над дверью. Такие часы – белый циферблат с черными черточками вместо цифр – висели в классах в семидесятые-восьмидесятые годы, когда он сам ходил в школу.

Иногда “Ведьмин котел” сильно напоминал ему гимназические годы. Интриги, злые шутки, множащиеся, как грибы, проблемы; гормоны, которые не могут найти выхода, любовные беды, учреждение в учреждении и взрослый мир – недоступный, нелепый и пугающий. Хотя здесь все в сто раз хуже. “Ведьмин котел” по определению синоним бунта, беспокойства и побулькивающего мятежа. Ни прилежных учениц, ни зубрилок, ни спортсменок. Весь опыт, который эти девочки вынесли из соприкосновения с миром взрослых, состоял в изнасилованиях, побоях, наркотиках и порнографии. А в случае Новы еще и в чайлд-груминге.

Луве взглянул на часы. Нова вот-вот появится, у него есть несколько минут, чтобы подготовиться. Пять минут, констатировал он и достал ее папку.

Стал читать, но заметил, что продолжает думать о Мерси.

Луве вдруг подумал, что травма Мерси как-то связана с ее отцом. От этой темы Мерси постоянно старалась уйти, и Луве заметил, что, когда разговор заходит об отце, девушка как будто непроизвольно теребит подвеску. Амулет в виде медальона, с исламской молитвой внутри; интересно, о…

Его размышления прервал стук в дверь.

– Заходи, – сказал Луве и закрыл папку. Дверь открылась. Луве заметил, что Нова плакала.

– Садись… – Он улыбнулся девочке.

Нова стерла слезу со щеки.

– Он опять мне написал.

Ах ты шлюшка

Пять лет назад

Потом Нова лежала в кровати и проверяла свои фотографии и видео. Фотографии были как фотографии сотен других девочек, виденных в Сети. Не лучше, не хуже. Нова надеялась, что он сочтет их подходящими.

Ты никому больше не нужна.

Нова отправила ему пятнадцать фотографий и видео продолжительностью ровно в три минуты.

Потом она минут пятнадцать не спускала глаз с экрана, но ответа все не было.

В начале одиннадцатого Нова закрыла крышку ноутбука, погасила ночник и долго лежала в темноте с открытыми глазами. Слушала, как затихает вечеринка, точнее – прерывается до завтра. Гости по одному расползались по домам. Входная дверь открылась и закрылась раз десять, не меньше, а в половине первого затихла и музыка.

Теперь звучали только два голоса. Мама громогласно объясняла Юсси, какой он слизняк. Юсси вяло протестовал. Ей в восемь вставать и отправляться в центр, подбирать всякое дерьмо, она хоть как-то деньги зарабатывает. Чтобы детей накормить. Вот зачем она унижается, наряжается в оранжевый жилет и таскает тележку, доверху набитую мусором.

Нова подумала, как стыдно ей бывает, когда мама проходит мимо школьного двора. В руках у нее палка-хваталка, а спина ссутулена, хотя ей еще тридцати пяти нет. Как мама тычет и не может ухватить своей хваталкой рваный пластиковый пакет, пока пакет наконец не уносит ветром. Или как она не может подцепить какой-нибудь противный окурок – подхватывает, роняет, подхватывает, роняет, подхватывает и роняет, пока наконец не нагнется и не подберет окурок прямо руками.

О, гляньте! Это ж мама Новы, оранжевый жилет видно метров за двести, хотя он настолько грязный, что ни один вменяемый человек не надел бы его добровольно.

Мама Новы иногда подходит поболтать с ребятами, особенно когда у нее темные мешки под глазами и от нее несет спиртным; она чешет языком со всеми дочкиными приятелями, словно хочет доказать: она вовсе не пила ночь напролет, она сегодня как огурчик и все просто супер.

А когда день выдается действительно хорошим, мама Новы принимается хвастать перед ребятами, что она исключительно точно составляет гороскопы и что пусть передадут своим друзьям-приятелям, что за персональный астрологический прогноз она берет всего триста крон, а еще продает браслеты из горного хрусталя. Потом добавляет, что она такой спец в астрологии, что даже свою дочь окрестила Новой, что значит “новая звезда”, а старшего брата Новы зовут Бьёрн, то есть “медведь”, в честь созвездия Большой Медведицы, а еще у Новы была старшая сестра Стелла, что значит “звезда”, и примерно здесь у мамы Новы появляются слезы на глазах, она говорит “извините” и уходит, потому что Стелла умерла от лейкемии, когда ей было пять лет.

Мама говаривала, что Нове повезло, ей тогда было всего три года и она может вспоминать старшую сестру, не мучась. Потому что какой кошмар – вспоминать ребенка, которого больше нет, думать, какая Стелла была красавица, какие у нее были длинные золотистые локоны, которые потом все повылезли. Как невыносимо больно для матери по два-три раза в неделю открывать шкатулку, где она хранит прядку волос, и плакать всю ночь пьяными слезами, и нюхать волосы своего умершего ребенка, сухие соломины, уже не золотистые, а серые.

Проклятая сволочь Стелла, могла бы и не рождаться, раз все равно почти не успела пожить. Но вот что она успела, так это разрушить их жизнь, потому что именно после ее смерти все и посыпалось. Именно тогда настоящий папа Новы повесился на трубе в прачечной, а через несколько лет Налле спутался с бандой наркоманов.

Нове повезло – она была слишком мала, чтобы все это помнить. Ей просто неописуемо повезло, что ей не приходится мучиться, вспоминая живого, настоящего папу, здоровую сестру и брата – не уголовника, а совершенно обычного парня, дружелюбного, классного и вообще хорошего. Ей достался лишь стыд – за все, включая собственное имя. Нова. Супернова. Как будто она возомнила себя звездой. Дурость несусветная.

Вообще-то Юсси выглядел неплохо, но, когда уходил в запой, то становился ломким и тощим, словно чей-нибудь престарелый дедушка. Вообще-то он был и умным, и предприимчивым, и не его вина, что жизнь свелась к тому, чтобы прятаться дома, в квартире, за спущенными шторами или в алкогольном тумане, сидя на лавочке в центре района. Вообще-то он был не чужд культуре и любил классическую музыку, хорошую литературу и даже стихи, хотя, когда напивался, с большей охотой слушал металл и читал вечерние газеты. Вообще-то он заслуживал хорошей работы и хорошей зарплаты, он же выучился на технолога и совсем не дурак.

Вообще-то он заслуживал, чтобы падчерица не стыдилась его, а гордилась бы им, гордилась, что он пожертвовал собой, заботится о ней, стал ей новым отцом. Накопил ей на ноутбук ко дню рождения, хотя вообще-то не может себе этого позволить.

Вообще-то.

Нова стыдилась своей матери, которая, побыв на больничном и оставшись без страховки, с трудом, но нашла работу. Кому-то, может, покажется убогим подбирать мусор, но на самом деле маме нравилось. Она раньше всех встречала рассвет и к тому же много двигалась – все равно как ей бы платили за то, что она занимается спортом.

Так почему Нова стыдилась такой мамы?

Ей бы своего стыда стыдиться.

А Юсси… Нова точно не стыдилась его, когда он бывал трезвым. Некоторые девочки в классе считали его симпатичным. Говорили, что он выглядит немножко по-американски – черные волосы, карие глаза, щетина, джинсы, футболка, всегда загорелый. Хотя толстовки с “Металликой” делали его похожим на дядечку в годах, к тому же он часто говорил глупости.

Нова стыдилась всего в своей жизни.

Хотя нет. Она не стыдилась Налле. Старшим братом она, наоборот, гордилась. Если бы не такой старший брат, ее бы точно затравили. Но ее не трогали, потому что с ее братишкой никому не хотелось связываться. Налле всего пятнадцать, но Нова уже видела, как он лупит парней на несколько лет старше себя.

Как бы ей сейчас пригодилась его помощь! Знай Налле, к чему ее принуждают, он бы взбесился. Но Нова не могла попросить брата о помощи – все так сложно, так позорно.