Врата небесные

– Я нашла его таким же, с каким рассталась! Ни морщинки, ни малейшего признака дряхлости, никакого ревматизма, волосы на месте, тот же голос, живой взгляд, неизменная энергичность. Эта встреча ошеломила и успокоила нас. Это нас сблизило… По меньшей мере, у нас было что-то, некий секрет, который не умещался в нашем сознании, но, разделенный на двоих, становился менее загадочным.

– Так, значит, Дерек не состарился…

– Не больше, чем ты, Ноам…

Я вскочил и прошелся вокруг святилища:

– Тибор был прав! Он обратил внимание, что после потопа я изменился: мои язвы очистились и закрылись, рубцы на коже бесследно разгладились, я излечился от ран. До катастрофы я не обладал подобными свойствами. Тогда он задумался о том особенном мгновении, когда судьба решила отличить меня. Размышления привели твоего отца к воспоминанию об островке и пещере, где во время грозы нас скосила молния.

– Ты думаешь, он прав?

– В тот вечер молния поразила троих: Дерека, тебя и меня; мы живы и остались прежними.

Нура едва слышно пробормотала:

– Папа об этом догадался?

– Это нас и разлучило: уверенный, что ты не исчезла, Тибор отправился тебе навстречу, а я – вместо того чтобы пойти вместе с ним – насмеялся над его надеждой, попытался разубедить его, счел его чересчур эмоциональным папашей, чересчур чувствительным стариком, отрицающим очевидное…

Нура снова замкнулась. Она была подавлена. Я схватил ее руки, принялся гладить их и целовать каждый пальчик. Она очнулась от своего оцепенения, обхватила меня за шею, прижалась своими губами к моим. Ее поцелуй обладал сокрушительной силой урагана.

Потрясенный, я едва перевел дух и тотчас обнял ее:

– Сколько это еще продлится?

Нура легонько оттолкнула меня:

– А ты что, не понял?

– Чего не понял?

Она встала, вздрогнула и зябко потерла плечи. Мне показалось, что она слишком бледна, а губы чересчур плотно сжаты. Обычно такая простодушная, она нахмурилась от неприятных мыслей. Глядя мне прямо в глаза, Нура огорошила меня:

– Что произошло в Бириле?

– У меня не хватило смелости самому убить себя, поэтому я совершил преступление, за которое мне грозила смерть, и меня к ней приговорили. Никто в целом мире никогда не шел на свою казнь с таким облегчением, как я.

– А что дальше?

– Я увидел тебя.

– Оставь эту мелочь.

– Я увидел тебя рядом с Зебоимом.

– Я же сказала, оставь эту мелочь!

– Это не мелочь! Я выкрикнул твое имя, ты выкрикнула мое – и топор обрушился на меня.

– А что дальше?

– Я очнулся здесь.

– И что ты об этом думаешь?

– Я думаю, что либо палач промахнулся, либо лезвие отклонилось в сторону.

Нура пристально смотрела на меня, ее губы тряслись.

– Палач сделал свою работу, Ноам. Он разрубил тебе шею. Я помню тот удар, резкий звук, металлический, сильный, за которым последовали другие: слабые, вялые и текучие, исходившие от тебя; ослабление твоих мышц и сухожилий, фонтан твоей крови. Тебя обезглавили, Ноам, ты развалился на два куска – голова в одну сторону, тело в другую.

Она закрыла лицо руками:

– Это было ужасно!

Ее рассказ привел меня в полную растерянность. Все во мне противилось невероятному, но Нура ничего не придумала, она описывала мне сцену, которая была невыносима для нее самой.

– Ты, расчлененный, лежал в луже крови. Я упала на колени, даже не попытавшись овладеть собой или изобразить достоинство. Наемники небрежно подобрали твое тело и поволокли его к общей могиле, которую выкопали, чтобы свалить в нее трупы убитых в тот день жителей Летоми. А твою голову палач схватил за волосы, под ликующие вопли толпы поднял ее на вытянутых руках, как трофей, и так пронес до главных ворот города. Там по обычаю он насадил ее на жердь и выставил на всеобщее обозрение.

Я не реагировал. Я был потрясен, мне хотелось убедить себя, что по неизвестной причине Нура мне лжет. Ее лицо исказила гримаса.

– Зебоим властвовал с помощью устрашения. Он желал, чтобы ты бесконечно гнил у всех на виду, дабы ни у кого не возникло мысли о бунте. Всю ночь твоя голова торчала на столбе. На рассвете вокруг тебя носилась огромная стая ворон, мерзких, разъяренных, каркающих, – и вот тут я вмешалась.

При упоминании об этих алчных птицах я вздрогнул: в гроте мне каждую ночь снилось нападение ворон.

– Они зарились на твои глаза, Ноам, на твои прекрасные карие глаза, они надеялись выклевать и сожрать их. Наверное, глаза сочные, даже на человеческий вкус. Когда птицы уже вот-вот должны были наброситься на тебя, я, сославшись на жертвоприношение Богам, приказала разжечь под позорным столбом огонь и разлила сосновую смолу, которая дает густой зловонный черный дым. Он поднялся и разогнал вороньё. Ночью, при свете луны, я забралась на крепостную стену и сняла твою голову.

При этих словах по ее телу пробежала дрожь.

– Могла ли я когда-нибудь вообразить подобную гнусность? Я бежала, держа под мышкой твою голову, под мышкой, Ноам, как тюк с грязным бельем! На последнем дыхании я вбежала к себе в спальню, схватила большой глиняный кувшин, в котором росли свиные хлеба[4 - Цикламены. Свиньи и кабаны искали эти цветы, откапывая в земле их клубни в форме плоских хлебцев. Они, единственные из всех животных, лакомились ими и не заболевали. – Здесь и далее примеч. автора, кроме отмеченных особо.], выбросила из него часть земли, засунула туда твою голову и снова посадила растение в кувшин. Потом пришлось все отмывать: пол, одежду. Закончила я только на рассвете… Узнав, что твою голову похитили, Зебоим послал своих стражей обыскать каждый дом. И очень скоро заподозрил меня.

– Из-за того, что ты закричала перед моей казнью?

– И из-за моего негодования. Я тогда оскорбляла его, непрестанно оскорбляла.

– Какая ты смелая! Зебоим на всех наводил ужас.

– Только не на меня. Он сам меня боялся.

– Неужели? Этот тиран без стыда и совести боялся своей супруги?

– Я не была его супругой.

– Но…

– Я не была его супругой, потому что Зебоим не был Зебоимом.

Эти слова Нура произнесла так уверенно, что между нами повисло молчание. Большое вечернее светило, первое на горизонте, вздрогнуло. Где-то вдали, под сенью леса, послышался глухой галоп – стадо кабанов или оленей.