Оскар и Розовая Дама и другие истории (сборник)

Пегги слушала «Вальс снежинок». Она улыбалась, будто этот вальс, как закадычная подружка, нашептывал ей что-то забавное.

Она протянула мне плеер и сказала:

– Красиво.

Это было ее первое слово. Правда же диковинно?

– Пегги Блю, хотел сказать тебе: я не хочу, чтобы тебе делали операцию. Ты и так красивая. Тебе идет голубой цвет.

Я заметил, что ей это понравилось. Я, правда, ей это не затем сказал, но ей точно понравилось.

– Я хочу, чтобы именно ты, Оскар, охранял меня от призраков.

– Можешь на меня положиться, Пегги.

Я был страшно горд. Ведь в конечном счете выиграл-то я!

– Поцелуй меня.

Ну, это типичные девчоночьи штучки, и охота им целоваться! Но Пегги – это совсем не то что Китаянка. Она вовсе не испорченная, она подставила мне щеку, и мне правда было приятно поцеловать ее.

– До свидания, Пегги.

– До свидания, Оскар.

Ну вот, Бог, такой у меня вышел денек. Я понимаю, что в подростковом возрасте приятного мало. Это нелегко. Но в конечном счете к двадцати годам все утрясается. Так что я обращаюсь к тебе с сегодняшней просьбой: мне бы хотелось, чтобы мы с Пегги поженились. Я не уверен, что женитьба относится к духовной сфере, то есть к твоему ведомству. Можешь ли ты выполнить подобное желание, ведь с этим надо скорее в брачное агентство? Если в твоем отделе этого не водится, сообщи мне поскорее, чтобы я мог переадресовать свое желание более подходящей персоне. Не хочу торопить тебя, но напоминаю, что времени-то у меня мало. Итак: свадьба Оскара и Пегги Блю. Да или нет. Меня бы устроило, если бы ты смог.

    До завтра. Целую,
    Оскар

P. S. А в самом деле, какой же у тебя адрес?

Дорогой Бог!

Заметано, я женат. Сегодня у нас двадцать первое декабря, я двигаюсь к тридцатилетию, и я женат. Что касается детей, то мы с Пегги решили, что там дальше будет видно. На самом деле мне кажется, что она еще не готова.

Все произошло нынче ночью.

Около часу до меня донесся стон Пегги. Я так и подскочил в кровати. Призраки! Пегги Блю терзают призраки, а я-то обещал охранять ее. Она поймет, что я урод, и больше не скажет мне ни слова. И будет права.

Я поднялся и пошел на крик. Добравшись до палаты Пегги Блю, я увидел, что она сидит в кровати и с удивлением смотрит на меня. Должно быть, я тоже выглядел удивленным, поскольку рот у Пегги Блю был закрыт, а крики не прекращались.

Итак, я пробрался к следующей двери и понял, что это вопит Бекон, извивающийся в постели из-за ожогов. На мгновение у меня возникли муки совести, я вспомнил тот день, когда проворонил пожар: в доме занялось пламя, досталось и коту, и собаке, поджарились даже золотые рыбки, думаю, в результате они, должно быть, просто сварились. Я представил, что им пришлось пережить, и подумал про себя: бывает, все кончается еще хуже – воспоминания и мучительные ожоги, как у Бекона, несмотря на пересадку кожи и всякие мази.

Бекон свернулся клубком и перестал стонать. Я вернулся к Пегги Блю:

– Так это не ты стонала, Пегги? Я-то всегда считал, что это ты кричишь по ночам.

– А мне казалось, что ты.

Мы больше не возвращались к тому, что произошло, решив, что на самом-то деле каждый в течение долгого времени думал о другом.

Пегги Блю сделалась еще более голубой, это означало, что она сильно смущена.

– Что будешь делать, Оскар?

– А ты, Пегги?

С ума сойти, сколько у нас общего: одни и те же мысли, одни и те же вопросы.

– Хочешь спать здесь, со мной?

Девчонки – это нечто. У меня подобная фраза крутилась бы в мозгу часы, недели, месяцы, прежде чем я сумел бы ее из себя выдавить. А она высказала это так естественно, так просто.

– О’кей.

Я улегся в ее кровать. Было тесновато, но мы провели потрясающую ночь. Пегги Блю пахла орехами, кожа у нее такая же нежная, как у меня с тыльной стороны руки, но у нее везде так. Вытянувшись рядом, мы спали, мечтали, рассказывали о своей жизни.

Когда наутро старшая медсестра мадам Гомет обнаружила нас, тут уж точно началась настоящая опера. Она развопилась, ночная сестра тоже, они вопили на два голоса то над Пегги, то надо мной, двери хлопали, они призывали всех в свидетели, обзывали нас «несчастными малышами», в то время как мы были вполне счастливы. Наконец Бабушке Розе удалось прекратить этот концерт:

– Вы оставите этих детей в покое или нет? Кому вы служите – пациентам или режиму? Мне наплевать на режим, я выше этого. А теперь замолчите. Отправляйтесь чесать языками куда подальше. Здесь вам не базар.

Возражений не последовало, как всегда, когда в дело вмешивается Бабушка Роза. Она проводила меня в палату, и я ненадолго погрузился в сон.

Когда я проснулся, мы смогли все обсудить.

– Итак, Оскар, у вас с Пегги это серьезно?

– Железно, Бабушка Роза. Просто супер, я счастлив. Этой ночью мы поженились.

– Поженились?

– Да. Сделали все, что положено делать мужчине и женщине после свадьбы.

– Ах вот как?

– За кого вы меня принимаете? Мне – который час? – мне уже двадцать, я строю свою жизнь так, как я это понимаю.

– Ну конечно.

– И потом, представляете, то, что прежде, в юности, мне казалось отвратительным – поцелуи и прочие нежности, – так вот, в конце концов я вошел во вкус. Правда смешно, как все меняется?

– Оскар, я просто восхищаюсь тобой. Ты здорово продвинулся.

– Мы не стали проделывать лишь одну штуку – целоваться, касаясь языками. Пегги Блю боялась, что от этого бывают дети. Что вы думаете об этом?

– Думаю, она права.

– Вот как? Что, если поцеловался в губы, то можно заиметь детей? Тогда у нас с Китаянкой будут дети.