Черное сердце

– Прекрасно, а теперь займемся каждый своими делами, – и Трейси отпустил Джекса.

Тот согнулся, хватая ртом воздух. Глаза его были крепко зажмурены. В толчее и сутолоке никто не обращал на него внимания.

– Всего доброго, – бросил Трейси, удаляясь.

* * *

– Я рад, что ты подготовился к плохим новостям, теперь это не будет таким ударом... Ты действительно болен, и было бы глупо себя дурачить.

– А я и не дурачу. Я чувствую себя совершенно разбитым, по ночам меня бросает то в жар, то в холод. Я думаю, доктор Гарди поставил правильный диагноз: эта чертова малярия снова вернулась.

– Стоп, стоп, стоп! – закричала режиссерша, подходя к сцене. Лицо у нее раскраснелось, темные глаза пылали гневом.

– Мистер Макоумбер, – произнесла она жестким тоном, от которого у всех присутствующих побежали мурашки. – Вам следует дважды подумать, прежде чем вы когда-либо в жизни осмелитесь назвать себя актером!

Она двинулась на Эллиота Макоумбера, как полководец на врага.

– Сколько раз я говорила вам о эмоциональном отклике? – Она произнесла последние слова по слогам, будто умственно отсталому. – Да бревно и то эмоциональнее, чем вы!

– Можем мы... еще раз попробовать? – хрипло спросил Эллиот. Он вспотел, и не только от света юпитеров. – У меня получится, я уверен.

Режиссерша глянула на часы и состроила скорбную гримасу:

– Я уверена, что никто из нас не располагает лишним временем, – из темноты зала, где сидели остальные студенты, послышался смешок, и Эллиот с ужасом почувствовал, как его лицо и шею заливает краска.

Режиссерша хлопнула в ладоши и отвернулась от сцены:

– Хорошо, всем слушать! В следующую пятницу мы начинаем на час раньше, потому что сегодня мы опоздали, – она вновь повернулась к сцене. – И, пожалуйста, мистер Макоумбер, постарайтесь хоть немного позаниматься.

Он, не отрываясь, смотрел ей в глаза, так похожие на глаза его матери. Потом смигнул набежавшие слезы. Именно этот холодный взгляд он видел на фотографиях, когда отец счел, что он уже достаточно взрослый, чтобы нормально ко всему отнестись, – с этих фотографий Эллиот снял копии. Что ж это за мир, такой, подумал он, в котором мать оставляет собственного сына? Порою, когда ему бывало совсем худо, он успокаивал себя мыслями о том, что было бы, если бы его родители поменялись местами, если бы умерла не мать, а отец?

Он спрыгнул со сцены.

Ну почему ему дали именно «Долгий дневной путь к ночи»? Господи, он знал, что не вытянет эту роль, в глубине души он чувствовал, что боится этой роли, что она приводит его в трепет и отчаяние.

Он увидел Нэнси, одну из своих соучениц. Она была одна. Вот теперь, подумал Эллиот, самое время.

– Привет, Нэнси, – сказал он как можно спокойнее. – Ты куда-нибудь сегодня идешь?

Она взглянула на него. У нее были длинные темные волосы, зеленые глаза и великолепная белая кожа ирландки. Она мило улыбнулась:

– Нет, Эллиот.

– Так почему бы нам не сходить в кино?

Нэнси немного поразмыслила и ответила:

– Что ж... Вообще-то я собиралась заняться сегодня ногтями. – Она глянула на руки, потом снова на него. Улыбка не сходила с ее белого лица: – Пожалуй, я все-таки лучше займусь маникюром.

Откуда-то из темноты раздался громкий смех, и Эллиот понял, что над ним издеваются.

– Черт! – рявкнул он, – когда Нэнси скрылась в тень. Он дрожал от бессильной ярости. Вот если бы он мог придумать какую-нибудь колкую фразочку ей в ответ! Но на ум ничего не приходило, и он стукнул себя кулаком по лбу.

– Сколько злости!

Он повернулся, замигал от яркого света, заливающего сцену.

В темноте рядом кто-то зашевелился.

– Пришел посмотреть, чем ты занимаешься, – Киеу улыбнулся. – Я хотел лично убедиться в важности того дела, которое отвлекло тебя от завершения задания.

– Не беспокойся, – резко ответил Эллиот. – Я сделал все, что надо было.

Киеу равнодушно огляделся.

– И ты оставил работу в «Метрониксе» ради вот этого? – он покачал головой.

– Я ненавидел эту работу, – возразил Эллиот, – и ты знаешь, почему. А играю я на сцене потому, что люблю театр.

– Но играешь ты плохо, – спокойным тоном констатировал Киеу.

– Ты – ублюдок, и ты об этом знаешь.

– Я всего лишь сказал правду, – Киеу не понимал, почему такое возмущение. – Я бы никогда не солгал тебе, Эллиот.

– Ну-ну, – прорычал Эллиот. – И ты совершенно не заинтересован в том, чтобы вытащить меня отсюда. Скажешь, что это тоже правда?

Киеу покачал головой:

– Конечно же, нет. Ты сам хорошо знаешь. Но факт и то, что за полгода работы в «Метрониксе» ты проявил истинные способности к делу. Ты бы и сам смог это понять, если бы не помешали твои, гм, личные пристрастия. Ты знаешь, – тихо произнес Киеу, – что оставаясь там, ты мог бы иметь все. Деньги. Власть. Все. Но тебе казалось, что это не твое, что тебя принуждают этим заниматься. – Он шагнул поближе к Эллиоту. – Возьмем, к примеру, твои задания. Тебе известны некоторые части большого целого. Порою, Эллиот, это меня беспокоит. Меня тревожит жизнь, которую ты ведешь. В ней нет достоинства, нет чести. А ведь тебе доверили информацию, которая носит, скажем, взрывоопасный характер.

Киеу заглянул в темные глаза Эллиота.

– Позволь мне задать тебе один вопрос. Расскажешь ли ты кому-либо об «Ангке»?

– Нет, – быстро ответил Эллиот. – Конечно же, нет! – И возмущенным тоном добавил: – С чего бы это?

– Ну, например, за деньги.

– Слушай, ты, сукин сын. Я такого никогда не сделаю. Ты совершенно не понимаешь ситуации. Я не мог бы... Я просто не такой.

Киеу снова улыбнулся:

– Рад слышать это, Эллиот. Подозрение – очень плохая вещь. Оно гложет душу, – он внимательно вглядывался в лицо Эллиота. – И лучше все высказать в открытую и успокоиться, не правда ли?

В этот момент из полутьмы вышел еще кто-то, Эллиот услышал шаги и повернулся. Сердце его подскочило. Нэнси! Она улыбалась ему, значит, она передумала и вернулась, чтобы извиниться.

– Эл, – сказала она сладким голоском. – Это твой друг? – И взглянула на Киеу.