Дай-сан

– Это Ама-но-мори?

Это были первые слова, произнесенные Ронином за много дней.

– В целом мы шли в правильном направлении, капитан. Я, как мог, постарался подправить курс, но… – Мойши пожал плечами.

– Тогда это скорее всего не то.

– Капитан, перед нами – земля, не обозначенная на картах. А что мы знаем про Ама-но-мори? Что это остров, не обозначенный на картах.

– Логика неубедительная.

И снова Мойши пожал плечами.

– К сожалению, дружище, больше нам не на что опереться.

Он дал матросам команду лечь в дрейф.

На рассвете, когда спокойное море окрасилось розовым светом и матросы убрали топсели, «Киоку» подошла к земле.

Это был холмистый участок суши изумрудно-зеленого цвета. Очевидно – сплошные джунгли, дремучие и непролазные. Слева по борту на голом мысе громоздились синие скалы, над ними с криками вились чайки. Справа тянулся широкий пляж, наплывающий им навстречу.

Как зачарованный, Ронин смотрел на открывшуюся перед ним картину, не в силах оторвать взгляд от этой раскинувшейся полумесяцем цветущей земли, поднимающейся из океанских глубин. Неужели это и есть Ама-но-мори, родина легендарных буджунов? Неужели его путешествие подошло к концу?

Берег заметно приблизился. Мойши приказал лечь в дрейф. Матросы побежали по вантам. Потом штурман велел сделать первый замер глубины.

Цвет моря постоянно менялся: вода становилась то серо-зеленой, то бело-голубой. Наверное, именно из-за этой частой смены оттенков вахтенные и не успели поднять тревогу. Но, как бы там ни было, корабль не смог лечь в дрейф; вероятно, «Киоку» попала в приливную волну. Неожиданно близко загрохотал прибой, и Мойши закричал рулевому:

– Лево руля!

Но уже было поздно что-либо менять. Рулевой резко вывернул штурвал, однако «Киоку», влекомая силой могучей стихии, так и мчалась вперед. Штурман бросился на помощь, рулевому, они вдвоем налегли на штурвал, но это им ничего не дало.

Спустя буквально мгновение «Киоку» на полном ходу налетела на зазубренный коралловый риф, верхушка которого не доходила до поверхности моря какие-то шесть футов, не больше. Шхуна взвилась на дыбы, словно раненое животное. Раздался оглушительный скрежет – это сорвало киль. Корпус пробило тут же. Корабль содрогнулся и развалился на куски с такой неожиданной быстротой, что разлетавшиеся во все стороны обломки дерева и металла насквозь пробивали тела моряков, пытавшихся спастись, спрыгнув в воду.

Последовал мощный взрыв, и бурное море поглотило всех. Волны швыряли матросов, которым посчастливилось не попасть под обломки, прямо на риф, и их тела разрывало в клочья.

Ронин упал в воду, но при этом он постарался расслабиться полностью, заставляя себя не напрягать мышцы – ни в коем случае не напрягать. Это единственный шанс уцелеть. Тело должно оставаться вялым, хотя разум вопил об обратном, пытаясь мобилизовать все силы на борьбу со стихией. Повсюду кружились обломки злосчастной шхуны, темные и зазубренные, в облаке кипящих пузырьков. Морская соль разъедала глаза, но Ронин сделал усилие над собой. Глаза надо держать открытыми, чтобы успевать уворачиваться от обломков, которые могут прижать тебя своим весом к морскому дну. И еще один важный момент – не пропустить коралловый риф. Если напорешься на него, с тебя заживо сдерет кожу. И тогда уже все. Конец.

Вдохнув побольше воздуха, Ронин нырнул, стараясь как можно глубже уйти под воду, подальше от этой ужасной круговерти.

Бесконечная синева, пестрая и мельтешащая, растворила перспективу. Стало прохладнее. Ронин сосредоточился на приливном потоке, подхватившем его. Где-то в коралловом барьере должен быть проход, и поток пронесет его через этот проход. Он понимал, что не сможет бороться с морем. Надо просто поддаться ему и плыть. Вместе с ним.

Пенящиеся пузырьки обволакивали его тело. Легкие уже начинали болеть. Ронину очень хотелось отстегнуть меч, который с каждой секундой становился все тяжелее. Потом свечение ушло, смытое другим потоком, и синева сделалась еще гуще. Над головой заплясали тени, увеличенные до гигантских размеров водяной линзой. Впереди, преграждая путь, как-то вдруг вырос багровый коралловый риф. Ронин продолжал плыть вместе с потоком, чувствуя, как его пробирает леденящий озноб. Легкие у него горели. Горло сдавило. Вот бы сейчас открыть рот и вдохнуть воздух… которого здесь нет, осадил себя Ронин, борясь с неодолимым позывом дышать. Поток, несший его на риф, увеличил скорость. Ронин мысленно застонал, глаза у него вылезали из орбит. Все быстрее, быстрее… Губы сами раскрылись, готовясь ко вдоху. Ронин стиснул зубы.

А потом перед ним – наверху – появилось мерцающее зеленое пятно. Оно расплывалось, пульсировало в такт приливу. Собрав последние силы, Ронин принялся загребать руками и ногами. И вот он вырвался на поверхность, к солнечному свету и сладкому воздуху.

Он судорожно вдохнул. В ушах зашумело. Он сглотнул и захлебнулся, когда волна накрыла его с головой.

Его закружило и потянуло вниз.

Ронин рванулся вверх. Сейчас ему было легче – все-таки в кровь поступил кислород. Вырвавшись на поверхность, он услышал оглушительный грохот и ощутил содрогание бурунов. Ронин выждал, пока не пойдет волна, взобрался на перекатывающийся гребень и отдался приливу, который понес его к берегу.

Пенящиеся буруны неустанно накатывали на берег. Наверно, с такими же звуками нарождался мир. Дикий, неистовый взрыв энергии, что захлестнула его, закрутила и напитала собой.

Изможденного и обессиленного, его выбросило на песок этим вечным соленым приливом. Над чужим берегом занималась заря. Бесчувственный и безвольный, лежал он на розоватом песке – обломок кораблекрушения, нехотя отданный морем земле, дар прохладной стихии прогретой тверди.

СЕРДЦЕ ИЗ КАМНЯ

Все утро он пролежал полутрупом на пляже. Последние языки прилива омывали его теплой пенной волной. Спутанные водоросли затянули зеленой пленкой его обнаженную спину, скрывая длинные шрамы от ран, полученных им в иной битве.

Посреди влажного мира, наполненного шумом моря жужжанием насекомых и недоуменными вскриками пикирующих чаек и бакланов.

Потом – хлюпанье башмаков по сырому песку, шаги, наискось пересекающие прибой. Грубое движение, нарушившее естественное равновесие пейзажа. На его неподвижное тело упала тень. Над ним нависла массивная фигура, тоже застывшая без движения. Затем фигура склонилась над ним, и чья-то рука сорвала с его спины уже начинавшие подсыхать водоросли.

Они сидели, скрестив ноги, посреди безбрежного пространства из розового песка, чуть выше неровной черной линии, означающей высшую точку прилива. Легкий бриз донес до них вонь гниющей рыбы. Чуть дальше по пляжу, слева, мерцало зеленовато-голубое облако переливающихся насекомых, роящихся над останками небольшой рыбешки, выброшенной приливом. Казалось, ритмичное их движение – искрящийся рой то вздымался в воздух, то опускался вниз – возвращает погибшую рыбу к подобию жизни.

Крабы-мечехвосты со сверкающими черными панцирями бесшумно ползли по пляжу вдоль линии прибоя, и их негнущиеся хвосты прочерчивали четкий след на мокром песке.

– Мне повезло, – говорил Мойши. – Полуют сработал наподобие катапульты. Меня швырнуло через риф в довольно спокойную воду лагуны, вон там.

Он посмотрел на то место, где под водой скрывался коралловый риф.

– Проклятый коралл! Если б ты вырос повыше…

– А остальные? – спросил Ронин.

– Капитан, – отозвался Мойши, пропуская горячий песок сквозь пальцы, – остальных больше нет.

Лес возник перед ними внезапно – пышный, зеленый ковер, влажный и пахнущий прелой землей и естественным разложением, – такой резкий контраст по сравнению с просоленным и бесплодным песком на пляже, раскаленном предвечерней жарой.

Он вошел в джунгли, и его поглотил влажный, прохладный мир, не похожий ни на что из того, что Ронин видел раньше. Нефритовый собор, замысловатый гобелен, сотканный из листьев, лиан и ветвей. Толстые серые стволы сменялись тонкими, устремленными вверх побегами, а те, в свою очередь, – темными скрюченными деревьями, заросшими мхом. И все это залито зеленоватым светом. Пыльные косые лучи безуспешно пытались добраться к земле сквозь плетение ветвей. Тени, затаившиеся в вышине. Вспышки ярких цветов.

Мойши прихватил с собой с берега несколько продолговатых плодов, зеленых, больших и как будто лоснящихся. Их волокнистая кожура легко снялась, стоило только надрезать ее кинжалом. Внутри оказалась округлая, тоже покрытая волоконцами коричневая масса с тремя пятнышками с одного конца. Мойши передал Ронину один плод и показал, как сделать отверстия на месте двух пятен. Молочко было густым и сладким, а когда Ронин расколол скорлупу, он обнаружил, что и белая твердая мякоть внутри имеет приятный, слегка сладковатый вкус.

Они шли на запад, вглубь холмистого острова. Сквозь густые заросли папоротников, сквозь сплетения дикорастущих цветов, в гигантских соцветиях которых жужжали огромные насекомые, сквозь небольшие россыпи камней, сплошь покрытых серой плесенью и зеленым мхом, мимо скоплений желтых, как масло, громадных грибов с коричневыми и темно-красными пятнами на шляпках, мимо изогнутых древних корней невероятно высоких деревьев. Глядя на них, Ронин подумал, что эти первобытные великаны, должно быть, появились на свет еще в эпоху первых катаклизмов, когда земная твердь в облаках пара прорвала бушующую поверхность морей, и постепенно кипящим приливам пришлось отказаться от своего безраздельного господства над планетой. Наверное, во времена своей долгой, блистательной юности эти деревья были немыми свидетелями рождения мелких тщедушных существ, которые выбрались из морских глубин, чтобы осваивать новый мир – мир воздуха и суши.

Алые и шафрановые, изумрудные и сапфировые, бирюзовые и коралловые штрихи носились в вышине, пробиваясь промельками красок сквозь многоярусный мир ветвей. Крики и трепыхание птиц с роскошным сверкающим оперением сопровождали их медленное продвижение по джунглям.

Нередко до них доносились утробный рык или гнусавое урчание какого-то крупного хищника, но сквозь густую листву ничего не было видно. Кругом так и кишела мелкая дичь: куропатки и перепелки, фазаны и кролики. Пищи здесь явно хватало.

Время как будто исчезло, отодвинулось вдаль по сужающемуся туннелю, превратившись в далекое и неестественное понятие, зато хаотичное пространство джунглей захватило их своей небывалой реальностью, медленно проникая в их тела и души, пока все, что они знали и видели до сих пор, не стало казаться невероятным горячечным бредом.

Они шли по податливой и болотистой почве, осторожно отдирая от неприкрытой одеждой кожи черно-коричневых цепких пиявок жуткого вида.

Они пробирались по каменистым участкам, где земля под ногами поднималась рядами извилистых гребней, сложенных из зазубренных обломков вулканической породы. Заросли здесь становились как будто чуть реже.

Утомившись, они останавливались на отдых под сенью какого-нибудь высоченного дерева, срывали плоды с его нижних ветвей, сидели, привалившись спиной к гладкому стволу, и смотрели, как по корням ползают, роя ходы, большие белые термиты. Потом они отправлялись дальше, вновь ощущая себя маленькими и ничтожными перед лицом шелестящей бесконечности джунглей.

По ночам, когда в просветах между сплетенными ветвями носились с пронзительным верещанием летучие мыши, они разводили небольшой костерок и жарили свежую дичь, пойманную и освежеванную заранее, еще до внезапного наступления скоротечных сумерек.