Черный клинок

– Я думаю, что Вы уже все знаете.

– Выкладывай! – не сдерживая себя, закричала Достопочтенная Мать с такой яростью, что даже Ивэн, прожившая рядом с ней всю свою жизнь и знающая ее характер лучше всех, кроме, разве что, Минако, вздрогнула и съежилась. Собравшись с духом, она кивнула головой и сказала:

– Оказывается, Вакарэ завербовала Минако Шиян. Она и есть главная предательница.

* * *

Вулф и Чика возвратились в катафалк, и Вулф тяжело опустился на сиденье, почти ничего не соображая.

– Что с тобой случилось? – спросила Чика. – Я вышла из ресторана, а ты куда-то исчез.

– Я увидел мотоцикл Сумы и решил вывести его, из строя.

– Но ведь Сума наверняка поджидал тебя, используя мотоцикл как приманку.

С таким доводом трудно было не согласиться.

– Так ты убил его?

– Нет, – ответил Вулф. – Он почувствовал, что ты идешь, и исчез.

Вулфу что-то послышалось в ее голосе. Но что? Озабоченность тем, что Сума благополучно скрылся? Нет, он был слишком слаб, чтобы разбираться в тонкостях интонации.

Заправившись горючим, они снова отправились в путь, держа курс на северо-восток, и через час остановились в десяти милях от Бостонского аэропорта, заехав в кустарник, растущий вдоль узенькой дороги. Чика предложила Вулфу немного поспать в гробу, но он уже достаточно належался в этой тесной коробке, поэтому они легли в машине рядышком, обняв друг друга. Вулф прикрыл глаза, но уснуть не мог. Объятия лежащей возле него Чики ассоциировались у него с объятиями змеи. Поэтому он осторожно поднялся и сел, прислонившись к борту катафалка. Вулф пристально смотрел на спящую подругу. На ум опять пришло сравнение со змеей, так как в нем с новой силой вспыхнули подозрения.

Он энергично потряс головой, как бы пытаясь прогнать наваждение. Был ли это в самом деле Сума там, у ресторанчика, или же это Чика предстала перед ним в обличье Сумы, чтобы убить его, не дав ему даже понять, кто убийца? Предположениям не было конца.

Вулф начал дрожать, как в лихорадке. Он почувствовал себя так, словно оказался в зеркальном зале, где один неверный шаг может привести к тому, что он наткнется на стену в вся шаткая конструкция обрушится на него. Никогда еще не пугался он так сильно, даже тогда, во время субботнего чрезвычайного патрулирования по улицам, когда оказался перед дулом пистолета. Зубы его стучали так громко, что ему пришлось с силой сжать челюсти, чтобы не разбудить Чику. Он боялся, что она может открыть глаза и увидеть его в таком жалком виде. Всерьез пришла на ум мысль убежать, хотя прежде ему не доводилось спасаться бегством. Но сейчас он прекрасно сознавал, что ситуация совершенно иная: он находился в самом центре неистового урагана. Что предпочесть? Глупо кого-то спрашивать, ибо он знал наверняка, что выбор может быть только один: идти вперед, только вперед – в неизвестное ему будущее.

Вытерев дрожащей рукой холодный пот со лба, он, не считаясь с голосом разума, принялся потихоньку открывать боковую дверь и уже было распахнул ее, но в следующий момент прикрыл глаза и, все еще видя перед собой образ Чики, провалился в сон, зыбкий и тревожный.

На рассвете Вулф разбудил ее, они наскоро перекусили пирожками с шоколадной начинкой, запивая их молоком, – все это Чика купила по пути в универсаме – и поехали в аэропорт.

Оставив катафалк на стоянке аэропорта для длительной парковки машин, они добрались до аэровокзала на рейсовом автобусе. Часы показывали половину седьмого утра, но солнце уже припекало.

В семь сорок они взлетели на самолете, направляющемся в аэропорт О'Хара в Чикаго. Спустя полтора часа после приземления они уже сидели в пассажирском салоне "Боинга-747", ожидающего своей очереди на выруливание на взлетную полосу. Вулф долго ломал голову, пытаясь догадаться, как это Сума ухитрился выследить их на дорогах Массачусетса и где он может быть в данное время.

Вулфа никак не отпускала нервная дрожь: все вспоминались зеленые искры в глазах Сумы, вспыхнувший пламенем Бобби Коннор, горящая Кэти, распластанный на кухонном столе комиссар Джонсон. Вспоминалась Аманда, мертвая, лежащая в луже собственной крови.

Припомнилась могучая таинственная сила, сбросившая его с крыши, ожившие виниловые трубы на грузовом складе, монстр в реке.

Сума...

Вулф отстегнул пристяжные ремни, поднялся в внимательно оглядел всех пассажиров: Сумы не видно. Удовлетворенный, он сел обратно на свое место, закрыл глаза и снова начал вспоминать. Точнее, размышлять. Мысли блуждали рассеянно, как при медленном пробуждении. Он знал, что внутри него происходят какие-то процессы, но какие и к чему они приведут, понятия не имел. Он как бы начал парить, говоря словами Белого Лука, мысленно летать, мысль его вырвалась из телесной оболочки.

У него все еще сохранялось ощущение, будто он упускает что-то важное из виденного им и слышанного. Вулф дал возможность вырваться присутствующей в нем призрачной силе. Вот она взлетела, покружилась над ним и опустилась прямо на его плечи. Он даже почувствовал, как царапают ее когти.

"Катафалк", – услышал он шепот.

Вулф открыл глаза, бессмысленно уставившись в пустоту.

Да, катафалк!

Вспомнилось, как он впервые увидел его, когда следил за Чикой. Она тогда юркнула в заднюю дверь и быстро умчалась куда-то. Возникал вопрос, на который надо было немедленно найти ответ: кто сидел за рулем катафалка?

Что касается Чики, то она здесь, рядом, а кто еще работает с ней и, что крайне важно, не наврала ли она ему? По ее поведению и из ее слов ясно одно: ей приказано привезти его в Токио.

Но ради чего?

Откроется ли перед ним новый мир, в который ввела его Чика, или же он будет действовать вслепую, руководствуясь ложными сведениями, которыми она с умыслом снабдила его? Что, если, к примеру, она и Сума работают тандемом и стремятся к единой цели? А что, если внутри "Тошин Куро Косай" нет никакого раскола? Что, если она сама вербует его в члены этой организации? Если сотрудники секретной службы " Вашингтоне знают это, то они наверняка делают все возможное и невозможное, чтобы как можно скорее высвободить его из затягивающейся петли.

Он знал также, что энергия ясновидения, которую Белый Лук носил в себе, ставит гораздо больше вопросов, чем дает ответов, и представляет собой явление более сложное, чем это только можно представить себе.

Вулф прикрыл глаза. Тот, кто сказал, что неограниченная власть развращает, прекрасно знал, о чем говорит.

Минут через двадцать взлетная полоса освободилась, огромный лайнер развернулся, легкая дымка за стеклом иллюминатора превратилась в картину художника-импрессиониста, рамка которой слегка подрагивала, так как самолет пошел на взлет. Затем они увидели убегающую внизу взлетную полосу, двигатели взревели, и они стали медленно набирать высоту в густом влажном воздухе; самолет сделал вираж – город встал позади них на дыбы и быстро исчез из виду в сизоватой дымке.

Торнберг и МинакоВьетнам – Камбоджа, 1971 год

– Боже мой, но у тебя же есть на это чутье, сынок, – сказал генерал Кросс. Его награждали так много раз, что от тяжести орденов, медалей и значков мундир на нем даже перекосился. – Старая лиса вроде меня могла бы и подсказать.

Шла осень 1971 года. Генерал Кросс любил носить многочисленные награды даже во время жестоких боев и считал себя не вправе уклоняться от участия в них, так как полагал, что такое подчеркнутое уважение к заслуженным боевым наградам вдохновляет окружающих. И самое странное заключалось в том, что, в сущности, он был прав. Я наблюдал за Вулфом, сидящим на складном парусиновом стуле. Его внешний вид, спокойствие вызывали восхищение, даже зависть. Вокруг шла война – невообразимый хаос.

Мы сидели внутри штабного домика из гофрированного металла. От горячего вьетнамского солнца он раскалился так, что внутри было как в пекле. Я видел, как с Вулфа и с трех молчаливых адъютантов генерала градом катился пот, даже сам генерал изрядно вспотел. Потом я видел, как они загружали боеприпасы в бомбардировщик "Б-52". Погрузили и напалмовые бомбы. "Эта война, наверное, никогда не кончится", – подумал я тогда.

Меня никто не представлял, и я заметил, что Вулф проявляет подозрительность по отношению к моей личности и к моей должности. Мне это понравилось.

– У тебя блестящая репутация, сынок, – сказал Вулфу генерал Кросс, хотя не похоже было, чтобы он заглядывал в досье на Вулфа, которое раскрыл один из его адъютантов. – Шесть боевых наград! Твои боевые товарищи гордятся тобой, вся страна гордится тобой. Черт побери, да и я тоже горжусь.

– Благодарю, сэр, – с чувством долга ответил Вулф.

Генерал даже не обратил внимания на его слова и продолжал:

– Военные, сынок, награждают своих героев тем, что просят их превзойти самих себя. Само собой разумеется, что это естественно, потому что только герои могут превзойти самих себя.

Генерал прищурил глаза. У него было вытянутое и мрачное лицо с крупным горбатым носом, впалыми, продубленными на ветру и солнце щеками, перерезанными сетью глубоких складок и морщин, и высоким, как у мыслителя, лбом. Из-под форменной полевой фуражки видны были седые редкие волосы.

– Проклятое времечко, – продолжал он. – Знаю, что не должен говорить тебе этого. Чтобы устоять и выиграть войну, нам нужно применять любое оружие, которым только сможем овладеть, пользоваться даже самым незначительным преимуществом, какого сумеем добиться. – Глаза у генерала теперь сузились настолько, что стали похожи на светящиеся щелки. – Ты, конечно, понимаешь, что я говорю, сынок.

– Так точно, сэр, понимаю.

Генерал удовлетворенно кивнул головой.

– Мы хотим поручить тебе, сынок, выполнить одно особое задание. Такое щепетильное, что даже КВПВ приняло решение не касаться его.

Он употребил аббревиатуру, принятую для Командования военной помощи США во Вьетнаме, а по сути, штаба американских войск, ведущих военные действия в этой стране. Кросс окинул взглядом всех, кто сидел позади Вулфа, и продолжал:

– Важность задания ты знаешь, сынок. Люди, которые присутствуют здесь, только они одни, знают, что будет проводиться такая скрытая операция в тылу врага. И только они одни понимают ее важность.