Лесси

– Нет! Вы ее уведете сию же минуту! – закричала миссис Керраклаф. – Не то Хайнз опять заявится сюда. А я не желаю, чтоб он входил в мой дом, как будто он тут хозяин. Надевай шапку и ступай сию же минуту.

– А она все равно опять придет домой, мама. Разве ты не видишь? Она все равно опять придет домой. Она – наша собака…

Джо замолчал, потому что мать устало опустилась в кресло. Она поглядела на мужа, и он кивнул, как бы подтверждая, что Джо прав.

– Понимаешь, она приходит назад из-за мальчишки, – сказал отец.

– Ничего не поделаешь, Сэм. Ее надо увести, – медленно проговорила миссис Керраклаф. – А если она приходит назад ради мальчишки, так ты должен взять его с собой. Пусть он пойдет с тобой, отведет ее к герцогу и скажет ей, чтоб она осталась там. Если Джо сам прикажет ей лежать на месте, может быть, она поймет и успокоится и не будет больше прибегать домой.

– Что ж, в этом есть толк, – медлительно отозвался муж. – Бери шапку, Джо, пойдешь со мной.

Джо, опечаленный, взял свою шапку, отец тихо свистнул. Лесси послушно встала. Мужчина, мальчик и собака вышли из дому. Джо все еще слышал за спиной голос матери, но уже обессиленный; казалось, еще немного, и она расплачется от усталости.

– Если она останется там, тогда, может быть, мы хоть немножко поживем в тишине и покое, хотя, видит Бог, на это не очень-то можно рассчитывать в наши дни, при таком положении вещей…

Джо слышал, как ее голос, затихая, тащился вдогонку, пока сам он молча брел за отцом и Лесси.

– Дедушка, – сказала Присцилла, – а могут животные слышать, чего мы не слышим?

– О да. Да. Конечно! – заорал герцог. – Взять хоть собаку. Слышит в пять раз лучше, чем человек. Вот, например, мой беззвучный собачий свисток. На самом деле он не беззвучный. Он издает высокие чистые звуки, но не для нашего уха. Человек их не слышит. А собака слышит и подбегает, потому что…

Присцилла увидела, что дед передернулся и, грозно размахивая дубинкой, ринулся вперед по аллее.

– Керраклаф! Чего вам тут надо от моей собаки?

Присцилла увидела в глубине аллеи высокого, плотного мужчину, жителя поселка, а рядом с ним – крепкого мальчика, который стоял, мягко положив руку на гриву колли. Она услышала, как собака тихо заскулила, словно протестуя, что дедушка подходит с грозным видом, а потом зазвучал голос мальчика, успокаивающий собаку. Девочка, догоняя деда, направилась к незнакомцам.

Увидав ее, Сэм Керраклаф снял шапку и подтолкнул сына, чтобы он тоже снял. Они обнажили головы никак не из угодливости, а потому, что в деревнях многие простые люди гордятся своею воспитанностью и умением вести себя вежливо.

– Это Лесси, – сказал Керраклаф.

– Ясно, что Лесси, – прогудел герцог. – Каждый дурак это видит. Чего вам тут надо от нее?

– Она опять убежала, и я привел ее обратно к вам.

– Опять? Разве она уже раз убегала?

Сэм Керраклаф стоял и молчал. Из последних слов герцога он понял, что Хайнз не доложил хозяину о ее прежнем побеге. И ему казалось, что если он ответит герцогу прямо, то этим он как бы оговорит Хайнза. Хайнза он не любил, но все же не мог оговаривать его перед хозяином, потому что, как сказал сам себе этот честный человек, он «не хотел подводить парня, чтобы его потом прогнали с работы». Хайнзу могли дать расчет, а работу в те дни получить было нелегко. Сэм Керраклаф узнал это на опыте.

Он разрешил задачу на обычный йоркширский лад. Упрямо повторил свои последние слова:

– Я привел ее обратно, вот и все.

Герцог смерил его грозным взглядом. Потом закричал еще громче:

– Хайнз! Хайнз!.. Чего этот бездельник всякий раз убегает и прячется, когда он мне нужен? Хайнз!

– Иду, сэр… Иду! – донесся гнусавый голос.

Вскоре затем показался и Хайнз – прибежал, выскочив из кустов за собачьими клетками.

– Хайнз, собака уже и раньше убегала?

Хайнз неловко замялся:

– Понимаете, сэр, тут оно так получилось…

– Да или нет?

– В некотором роде, сэр, она и впрямь убежала… но я не хотел беспокоить ради нее вашу светлость, – сказал Хайнз, нервно теребя в руках шапку. – Но уж теперь я присмотрю за ней хорошенько, чтобы больше она не убегала. Ума не приложу, как она умудрилась. Я затянул проволокой все места, где она подкапывалась, и уж я теперь догляжу…

– Вы мне только посмейте недоглядеть! – заорал герцог. – Совершенный остолоп! Вот именно! Я начинаю думать, что вы совершенный остолоп, Хайнз. Заприте ее в клетку. И если она вырвется опять, то я… я…

Герцог не договорил, какую страшную жестокость он собирался сотворить, и пошел прочь, притопывая со злостью и даже не сказав спасибо Сэму Керраклафу.

Присцилле, видно, было неловко, она пошла сперва за дедом, но затем поотстала. Она обернулась и, стоя на месте, стала наблюдать, что происходило за его спиной. Хайнз кипел злобой.

– Я й-её запру! – рычал он. – З-запру й-её, и й-ежели она еще хоть раз уббежит, йя йе-её…

Он не досказал, потому что, говоря, он как будто нацелился схватить Лесси за гриву. Но он не успел и подойти к собаке, так как тяжелый, подбитый железом башмак Сэма Керраклафа наступил ему на ногу и пригвоздил его к месту. Керраклаф медленно договорил:

– Я тут привел с собой моего мальчишку, чтобы на этот раз он запер ее сам, – сказал он. – Это она ради него прибегает домой. Так вот, он запрет ее и прикажет ей остаться.

Потом вдруг загремел могучий йоркширский голос, как будто Сэм Керраклаф только сейчас заметил кое-что:

– Ух, извини. Я и не заметил, что стою на твоей ноге. Пошли, Джо, мальчик мой. Отопри ты нам конуру, Хайнз, мы введем собаку.

Присцилла, все еще стоя у старых вечнозеленых кустов, увидела, как собака прошла от конуры к ограде своего дворика. Когда мальчик проходил вдоль проволочной решетки, она подняла голову и затем подошла к нему. Колли прижалась к решетке, и мальчик долго стоял там, просунув пальцы в сетку и щупая холодный собачий нос.

Молчание нарушил мужчина:

– Идем, Джо, мальчик мой. Кончай, пора. Что толку затягивать? Вели ей остаться… скажи ей, чтоб она не приходила больше домой, что этого нам нельзя.

Присцилла увидела, как мальчик у решетки поднял глаза на своего отца, потом поглядел вокруг, как будто могла прийти откуда-то помощь.

Но помощь не приходила. Джо неоткуда было ждать ее. Он сделал глоток и заговорил очень тихо, с трудом выдавливая слова, которые, однако, пошли затем быстрей и быстрей.

– Оставайся тут и будь счастлива, Лесси, – начал он еле слышным голосом. – И… и не приходи больше домой. Больше не убегай. Не приходи больше за мною в школу. Живи тут и оставь нас… потому что… потому что ты больше не наша и мы не хотим тебя видеть… никогда, никогда. Потому что ты плохая собака… и мы тебя больше не любим, и мы не хотим тебя видеть. Так что не надоедай нам, не прибегай домой… Останься тут навсегда и оставь нас. И… и никогда не приходи домой!

Собака, как будто поняв, отошла в дальний угол клетки и легла. Мальчик отвернулся и двинулся прочь. И так как ему трудно было смотреть под ноги, он споткнулся. Но его отец, который шагал с ним рядом, высоко вскинув голову и глядя прямо вперед, схватил его за плечо, тряхнул и сказал ему резко:

– Смотри под ноги!

Джо побежал вприскок рядом с отцом, потому что тот зашагал очень быстро. Мальчик подумал, что он никогда не сможет понять, почему взрослые бывают так черствы сердцем как раз тогда, когда они тебе особенно нужны.

Он бежал рядом с отцом, думая об этом и не понимая, что тот хочет уйти от звука, провожавшего их, – от честного лая колли, каким собака призывает хозяина не покидать ее. Этого Джо не понимал.

И кое-кому еще многое показалось непонятным – девочке Присцилле. Она подошла поближе к решетке. Колли стояла в своей клетке, недвижно уставив глаза на то место, где в последний раз увидела, как хозяин свернул на дорожке за угол. Собака подняла голову в тревожном лае.