Крест и компас. Кровавые хроники мировой колонизации Атлантики

Eric Schnakenbourg

LE MONDE ATLANTIQUE

Un espace en mouvement XVe-XVIIIe siecle

© Armand Colin, 2021, Malakoff

Armand Colin is a trademark of Dunod Éditeur 11 rue Paul Bert 92240 MALAKOFF

© Смирнова Д. Д., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

КоЛибри®

Введение

В 1641 году Голландская Вест-Индская компания (WIC) овладела португальскими анклавами в Анголе и на территории Конго. Нидерландцы уже с начала столетия наведывались в этот регион с целью приобретения невольников, которых впоследствии переправляли в американские колонии. На следующий год разразилась война между королем Конго Гарсией II и доном Даниэлем, наместником Соньо – прибрежной провинции королевства. Нидерландцы, стремившиеся к поддержанию добрых сношений с обеими враждующими сторонами, представлялись естественными посредниками в назревавшем конфликте. И Конго, и Соньо направили свои посольства к Иоганну Морицу Нассау-Зигенскому, пребывавшему в Ресифи в качестве губернатора Новой Голландии – территории на северо-востоке Бразилии, оккупированной нидерландцами с 1630 года. Чтобы подкрепить свою просьбу, Гарсия II преподнес Нассау двести рабов и серебряное блюдо. Это изделие было создано в Верхнем Перу (современная Боливия) из серебра, добытого на рудниках Потоси. Контрабандным путем блюдо было переправлено в Бразилию, чтобы португальцы могли даровать его королю Конго. Поскольку встреча в Ресифи не увенчалась заключением соглашения, Нассау позволил одному из посланников Соньо отбыть в Амстердам, чтобы представить дело своего повелителя непосредственно директорам WIC. Таким образом, дон Мигель де Кастро отплыл в Соединенные провинции, куда и прибыл в июне 1643 года. Посланник пробыл там два месяца, прежде чем вернуться в Африку на судне компании. За время своего пребывания он позировал живописцу Ясперу Бексу, создавшему его портрет, на котором дипломат запечатлен в европейском облачении и элегантной бобровой шляпе, украшенной длинным оранжевым пером.

Этот краткий эпизод, хотя и не повлекший за собой значимых исторических последствий, тем не менее приоткрывает завесу над реальностью и многообразием перемещений, характеризовавших Атлантический мир XVII столетия. Здесь мы наблюдаем прежде всего индивидов, совершающих путешествия меж тремя континентами. Весьма вероятно, что дон Мигель де Кастро переправился из Конго в Бразилию на невольничьем корабле – факт, задокументированный для других африканских посланников, пересекавших Атлантику в XVII и XVIII веках. Далее мы видим, как политические силы по обе стороны океана устанавливали и поддерживали дипломатические отношения, формализованные через обмен посольствами и дарами. Эти престижные артефакты служат наглядной иллюстрацией циркуляции серебра из Верхнего Перу, мехов из Северной Америки и различных изделий европейского мануфактурного производства, как, например, украшенная шпага, которую дон Мигель де Кастро носил на левом боку.

Не менее значимо и то, что эта история обнажает культурные трансферы, явленные через христианские имена посланника и его слуг – Диего Бембы и Педро Сунды, также изображенных в европейской одежде. У первого в руках небольшая деревянная шкатулка, подобная тем, что хранились в кабинетах редкостей той эпохи, а второй держит слоновий бивень. При более внимательном рассмотрении, если обратить взор на тех людей, чьи следы так или иначе сохранились в этом микрособытии, мы найдем индейцев Анд, трудившихся на серебряных рудниках Верхнего Перу, местных ремесленников, которые обратили необработанный металл в предмет роскоши, и контрабандистов, доставивших его в Бразилию. Прослеживая же происхождение бобровой шляпы, мы обнаружим индейцев, охотившихся на животных, торговцев, скупавших шкуры и переправлявших их в Европу, где искусные шляпники создавали эти изысканные головные уборы.

Для полноты картины нужно упомянуть африканцев, трудившихся на бразильских плантациях, депортация которых составляла экономическую основу нидерландского присутствия в Конго, а также португальских миссионеров, распространявших христианство на побережье Центральной Африки. Именно переплетение судеб и деятельность этих безымянных акторов, обитавших на разных континентах за тысячи километров друг от друга, находят свое отражение в посольстве дона Мигеля де Кастро. В этом отношении оно представляет собой ярчайший пример тех связей, что формировались вокруг Атлантики и позволяют рассматривать его как особый мир, исследованию которого и посвящена настоящая работа.

Атлантический мир надлежит понимать прежде всего в его географическом измерении, объединяющем три континента – Европу, Африку и Америку, хотя в американской традиции принято различать Северную и Южную Америку, а следовательно, полагать, что океан омывает четыре материка. Лишь постепенно, на протяжении XV столетия, отважные мореплаватели продвигались в своих странствиях – сначала на юг вдоль африканских берегов, затем на запад в надежде достичь Азии. Но одного лишь достижения далеких земель было недостаточно – требовалось постичь сложную систему ветров и течений. Познание заморских регионов и овладение навигационными условиями позволили европейцам преобразить безбрежность Атлантики, прежде бывшей лишь границей зримого мира, в морскую акваторию, где стали возможны регулярные перемещения. Преграда трансформировалась в фундамент для обменов формирующегося мира, открывавшегося человечеству.

Именно человеческое измерение Атлантического мира мы стремимся поместить в фокус нашего исследования, рассматривая, каким образом существование, деятельность и мировосприятие коренных американцев, африканцев, европейцев и креолов формировали атлантические процессы и одновременно сами испытывали их преобразующее влияние. Эти взаимодействия превратили океан в пространство, пронизанное многообразными потоками, которые с течением времени становились все более разнообразными и интенсивными. Атлантика стала открытым миром взаимодействий – как мирных, так и насильственных; миром перемещений людей и иных живых организмов (животных, растений, микробов), а также обмена товарами, идеями, капиталами, знаниями, практиками и представлениями. Это беспрецедентное схождение породило явления колоссального масштаба: добровольные и принудительные миграции миллионов людей, колониализм, а также бурное экономическое и торговое развитие.

Надлежит, однако, неустанно помнить, что эти процессы разворачивались на протяжении нескольких столетий и не утверждались повсеместно единообразно или в рамках единой хронологии. Не все американские территории колонизировались одновременно или одинаковым образом; работорговля затрагивала прибрежные регионы Африки с разной интенсивностью и в различные периоды; наконец, атлантическая торговля не являлась исключительным приоритетом для всех негоциантов европейских портов. Преодоление изоляции, а затем интеграция Атлантического мира протекали извилистым путем, отмеченным чередованием периодов стагнации, трений, замедлений и форсированного развития. Европейцы выступили зачинателями и основной движущей силой крупных трансформаций, пережитых Атлантическим миром между XV и концом XVIII века, главным образом благодаря развитию производительных экспортных экономик в Америке. Эта история, безусловно, является историей европейцев, но в не меньшей степени она принадлежит африканцам, коих было значительно больше и которые подверглись насильственному переселению в Америку, а также коренным жителям Америки, миллионы которых погибли (жизнь же выживших изменилась столь радикально, что, без всякого сомнения, они также ощущали себя жителями нового мира).

Исследование Атлантического мира, в отличие от многих иных исторических областей, на первый взгляд, обладает четкой точкой отсчета, которую можно даже точно датировать: 12 октября 1492 года, когда Христофор Колумб ступил на американскую землю. Но при ближайшем рассмотрении очевидное становится не столь однозначным. С одной стороны, за исключением нескольких таино[1] и горстки измученных мореплавателей, в этой дате на тот момент не было ничего реально значимого. С другой стороны, эта дата, охотно принятая американской историографией, вносит определенное искажение, смещая акцент в пользу евро-американского видения Атлантики. Когда Колумб прибыл на Багамы, Бартоломеу Диаш уже почти четыре года как обогнул мыс Доброй Надежды и открыл морской путь вокруг Африки. Португальцы к тому времени основали поселения на африканском побережье, создали плантации сахарного тростника, использующие рабский труд, и положили начало межэтническим контактам, приведшим к процессам метисации и креолизации. Таким образом, постижение процесса формирования Атлантического мира неминуемо начинается с осознания демонтажа барьеров в его восточной части, который начался с продвижения португальцев вдоль африканских берегов с 1420-х годов. Определение конечной хронологической рамки исследования сопряжено со значительными трудностями, поскольку обмены и перемещения не претерпевали значительных трансформаций одновременно. Необходимо сделать выбор, без сомнения, произвольный, который может быть оспорен. Мы определим ее приблизительно 1790 годом, кануном эпохи атлантических революций, первым проявлением которых стала Война за независимость Америки. В 1791 году восстание рабов Сан-Доминго, бывшего тогда самой продуктивной колониальной территорией Америки, потрясло здание, уже давшее трещины. Два года спустя война между Францией и коалицией европейских держав открыла период существенных нарушений в сфере торговли и трансокеанского мореплавания. Выбранный хронологический отрезок позволяет рассмотреть два важных периода в истории Атлантического мира. Первый из них охватывает, условно говоря, период преодоления изоляции и начала взаимосвязанности различных прибрежных регионов океана, что продолжалось до середины XVII века. Затем последовало время интенсификации атлантических перемещений, углубления интеграционных процессов и расширения спектра обменов.

Фундаментальный посыл нашего исследования заключается в том, что эволюционные процессы, протекавшие в обществах Европы, Африки и Америки, не могут быть в полной мере осмыслены без учета трансокеанических перемещений и связей. Воздействие этих процессов варьировалось в зависимости от эпохи и конкретного региона, и их надлежит рассматривать в неразрывной связи как с внутренними факторами – будь то локального или национального порядка, – так и с внешними, охватывающими континентальные и глобальные измерения. Если одни пространства, подобные портовым городам или сахарным островам Антильского архипелага, оказались целиком интегрированы в атлантическую динамику, то и более углубленные в материк регионы, равно как и страны, лишенные колониальных владений, также испытывали ее воздействие. Даже на удалении сотен километров от побережья, в глубине континента, атлантические обмены могли выступать мощным стимулом для индейца с запада Великих озер, промышлявшего охотой на бобра, или же оборачиваться проклятием для африканца, захваченного в плен во внутренних областях континента, либо для индейца из Анд, ставшего жертвой эпидемии оспы. Но еще далее простиралось это влияние: на индийского ткача, чьи хлопчатобумажные изделия использовались в торговле с Африкой, или на китайского ювелира, обрабатывавшего американское серебро. К этому перечню можно добавить и рядового потребителя антильского сахара, где бы он ни находился. Таким образом, становится очевидным, что Атлантический мир посредством множества переплетающихся связей постепенно распространял свое влияние далеко за пределы собственных берегов, затрагивая судьбы бесчисленного количества людей, осознавали они это или нет. Весьма вероятно, что бостонский купец, нантский портовый рабочий, раб с Ямайки, индеец с серебряных рудников Мексики или даже дон Мигель де Кастро были бы крайне изумлены, узнав, что принадлежат к одному и тому же миру. Однако Атлантический мир, будучи неоспоримой реальностью, являл собой также конструкт изменчивый и подверженный трансформациям, и его влияние, в зависимости от конкретных обстоятельств, могло быть преобладающим, второстепенным, эпизодическим или же вовсе маргинальным.

Научный вызов, сопряженный с написанием этой истории, заключается в необходимости одновременного удержания в фокусе внимания как разнообразия, так и глобальной согласованности, как фрагментации, так и интеграции, как автономии, так и взаимозависимости. Именно в этой диалектической игре противоречий надлежит сохранять равновесие, дабы не преувеличивать ни уникальность отдельных явлений, ни их общие черты. Атлантика как особый исторический объект представляет собой конструкцию относительно недавнего происхождения. Сама идея атлантической цивилизации возникла лишь в XX столетии и получила свое развитие в контексте холодной войны, позиционируясь как альтернатива советскому миру. Хотя обширное многообразие исторических трудов не позволяет сформулировать каноническое определение, для тех исследователей, кто относит себя к данному направлению, атлантическая история – это прежде всего особая исследовательская перспектива, выходящая за рамки конкретного выбора мест, тематик или изучаемых групп населения. Ее фундаментальная идея зиждется на убеждении в сочлененности, переплетении или даже взаимозависимости изучаемых феноменов и пространств. Речь идет о том, чтобы рассматривать их в широком, трансверсальном ключе, преодолевая колониальные и имперские рамки, но тем не менее не пренебрегая ими.

Начиная с 1990-х годов атлантическая история переживает заметный подъем. Зародившись в Соединенных Штатах Америки, где она отвечала на насущный общественный запрос, она получила широкое распространение далеко за пределами академического исторического сообщества, что побудило крупные англосаксонские издательства публиковать различные версии истории Атлантического мира, как правило, представляющие собой коллективные труды высокого научного уровня. Это направление также распространилось и в Европе, отчасти благодаря, а иногда и в конкуренции с тенденцией к глобальной и взаимосвязанной истории мирового масштаба. Во Франции колониальная история и история трансатлантических отношений являлись плодотворным полем исследований начиная с 1950-х годов, что блестяще демонстрирует творческое наследие Пьера Шоню. Тем не менее представляется, что на начальном этапе наблюдалось определенное отставание и, возможно, даже некоторое сопротивление принятию обновленных принципов атлантической истории, в то время как она активно развивалась в Великобритании и Нидерландах.

Однако в последние годы ситуация претерпела изменения. Французские историки создали работы, посвященные различным пространствам, и затронули множество тематик, охватывающих программное поле данной специализации. С другой стороны, обобщающие труды остаются сравнительно редкими, что, вероятно, обусловлено значительным местом, которое занимают фундаментальные исследования по колониальной истории. Не возвращаясь к ставшей классической книге Жака Годшо «История Атлантики» (1947), следует упомянуть общее исследование «История Атлантики: от Античности до наших дней», написанное Полем Бютелем в 1997 году, которое имеет явную ориентацию на экономическую историю. В 2001 году Марсель Дориньи руководил подготовкой специального выпуска журнала Dix-huitième siècle («Восемнадцатый век») под названием «Атлантика». Этот том, объединивший около 20 статей, продемонстрировал богатство данного исторического поля. Восемнадцатое столетие также стало предметом двух менее масштабных работ: книги Паскаля Бриоиста (2007) и краткого исследования Анн-Мари Аттингуа-Форнер (2013).

Именно в этом контексте и появляется настоящая работа, избирающая хронологический масштаб, промежуточный между описанием истории от ее истоков до современности и исследованием отдельного столетия. Цель настоящего труда – предложить читателю своего рода вводную работу, позволяющую постичь природу, многообразие и размах тех потрясений, которые затронули Атлантический мир с XV до конца XVIII века. Первым этапом стало исследование побережий и создание первых поселений, что потребовало обретения новых мореходных навыков и способности воспринимать океан и его берега в их целостности. Лишь после этого началась колонизация, представлявшая собой значительно более сложную реальность, нежели простое осуществление управления на расстоянии многих тысяч километров. Открытие Атлантического пространства превратило его в новое поле открытого соперничества между европейскими державами, в котором коренные жители обладали реальным весом и влиянием. Но Атлантический мир был прежде всего человеческим опытом для миллионов мужчин и женщин, которые пересекали его: одни – влекомые надеждой на лучшую долю, другие – не понимая, почему их погрузили на корабли. Америка стала землей смешения народов и одновременно обособления индивидов. Этот человеческий опыт разворачивался в производственных рамках, значимость которых породила множество вопросов у историков. Эксплуатация существующих ресурсов и развитие новых сельскохозяйственных культур питали трансатлантические потоки, важность которых была как экономической, так и политической. Вероятно, именно через торговлю последствия существования Атлантического мира ощущались наиболее остро, поскольку это был также мир потребителей, которые по желанию или по необходимости приобретали продукты из далеких стран. Наконец, обмен людьми и товарами неизбежно сопровождался изменениями в ментальных установках и практиках, особенно в Америке, ставшей континентом, наиболее глубоко преобразованным столетиями обменов с Европой и Африкой.

Не претендуя на исчерпывающий характер изложения, описание этих крупных трансверсальных явлений и их вариаций стало руководящим принципом нашего подхода. Стремление объединить в едином рефлексивном поле глобальное и локальное должно позволить выявить константы, изменения, разрывы преемственности и асимметрии, а также отразить сложную вложенность исторических реальностей, которые могут проявляться в масштабе океана, империй, наций, регионов или более ограниченных территорий. Таковы необходимые вариации для постижения сути атлантического опыта, состоявшего из приспособлений и адаптаций в рамках подвижного мира с переплетающимися идентичностями.

1

Формирование атлантической территории