Дом соли и печали

– Выглядят ужасно изысканно. Наверное, очень хрупкие?

– Отнюдь! – возразил сапожник. – Уверяю вас, они выдержат целый бальный сезон. Я делаю подошвы из лучшей кожи в королевстве – гибкой, но очень крепкой.

Папа с недоверием посмотрел на мастера:

– Сколько за восемь пар?

Морелла, по-прежнему сидевшая на оттоманке, негромко фыркнула.

– Девять пар, – уточнил папа. – Девять пар к концу месяца. У моих дочерей бал, нужно успеть.

Гервер присвистнул:

– Времени совсем мало. Мне придется нанять помощников…

– Сколько?

Гервер начал считать по пальцам, затем многозначительно поправил золотые очки на кончике носа и заключил:

– Каждая пара стоит сто семьдесят пять золотых флоретов. Но девять пар всего за три недели… Я бы просил не меньше трех тысяч.

Игривое настроение мгновенно улетучилось из гостиной. Папа ни за что не согласился бы на такое расточительство. Я даже боялась представить, во сколько ему обойдутся одни только новые платья и корсеты.

– Я уверена, что мы не разоримся от девяти пар обуви, Ортан, – заметила Морелла с лукавой улыбкой.

Верити встала на цыпочки, неотрывно следя за изменениями в папином лице.

– Ты правда думаешь, что эти туфельки стоят того, крошка? – спросил отец, присев перед ней на корточки.

Верити оглянулась на нас и кивнула. Неожиданно папа расплылся в широкой улыбке:

– Тогда выбирай свой цвет. Всем по паре волшебных туфелек!

5

Взмахнув веслами в последний раз, я вошла в гавань Селкирка. Солнце только поднялось над горизонтом и освещало причал теплыми ласковыми лучами. На поминках Эулалии Морелла говорила, что собиралась сообщить папе о беременности, но ее прервали рыбаки, обнаружившие тело. Возможно, они заметили что-нибудь необычное, хотя бы маленькую деталь, но забыли сообщить об этом отцу, потому что списали все на несчастный случай. Я продела канат в отверстие крепительной утки[10 - Крепительная утка – часть палубной арматуры корабля или лодки. (Примеч. ред.)], завязала узел, а затем выбралась из лодки. Нужно найти тех рыбаков.

* * *

Пять Соленых островов раскинулись в Калейском море, словно драгоценное ожерелье. Селкирк находился дальше всех на северо-востоке. Здесь обитали торговцы рыбой, капитаны и моряки. В шумной гавани каждый день отгружали свежевыловленные дары моря.

За Селкирком располагалась Астрея – самый густонаселенный остров. На его скалистых берегах можно было найти магазины, рынки и таверны.

Словом, нарядный и богатый торговый город. С тех пор как наша семья решила провести бал, тройняшки наведывались сюда чуть ли не каждый день в поисках приятных мелочей. Еще по одной паре чулок, новый оттенок помады… Морелле каким-то чудом удалось убедить отца, что все эти вещи жизненно необходимы юным леди, готовящимся к дебюту в высшем обществе.

Мы жили в самом центре архипелага, на Сольте-не. Васа представляла собой длинный узкий остров, напоминающий по форме угря. На северной и южной оконечности находились порты. Отец управлял большой верфью, занимавшей весь остров. Большая часть кораблей королевской армады строилась именно здесь. Однажды кто-то из придворных услышал, как король говорит, что корабли с Соленых островов – самые быстрые и маневренные в его флоте, и папа светился от гордости еще несколько месяцев.

Последний остров, Гесперус, был самым маленьким и самым важным – одним из главных стратегических постов во всей Арканнии. Здесь находился самый высокий маяк в стране, который ласково называли Старушкой Мод. Он не только помогал кораблям заходить в гавань и выходить в море, но и позволял отслеживать вражеские суда.

Я любила маяк. Он стал моим вторым домом. В детстве я сама вызывалась мыть окна в Хаймуре и натирала их до блеска, представляя, что нахожусь в галерее маяка. Я любила забираться на высокие скалы и воображать, что я выслеживаю чужестранные корабли на самой вершине Старушки Мод (хотя на самом деле это были всего лишь рыбаки, делающие свою ежедневную работу) и записываю малейшие подробности в огромный учетный журнал, как это делал Силас.

Силас был Хранителем Света с незапамятных времен. Он вырос на маяке и многому научился у отца, поэтому знал все о сигнальных огнях. Когда стало ясно, что у Силаса не будет собственных детей, папа решил подыскать для него подмастерья, который впоследствии сможет перенять его обязанности. Каждую ночь я молила Понта о том, чтобы это была я.

Однако выбор пал на Фишера, сына Ханны. Тот работал в порту, но папа считал, что он достоин большего. В детстве мы с Камиллой не давали Фишеру прохода и бегали за ним по всему Сольтену, глядя на него влюбленными глазами и восхищаясь каждым движением. Когда он переехал на маяк, я рыдала в подушку целую неделю.

Я оглядела гавань Селкирка и увидела вдалеке сигнальный огонь. Интересно, чем сейчас занимался Фишер? Возможно, мыл окна. Силас придавал этому огромное значение. Я спустилась к воде и остановилась у ближайшей рыбацкой лодки, чтобы спросить у капитана, не знает ли он людей, обнаруживших тело у побережья Сольтена. Однако тот лишь отогнал меня, буркнув, что женщина у кораблей – к несчастью. Еще двое моряков последовали его примеру, но наконец мне удалось найти докера[11 - Докер – портовый грузчик.], который согласился со мной поговорить.

– Дочь герцога? – переспросил он, прикусив шарик жевательного табака. Изо рта брызнул сок, и его борода окрасилась в желтый цвет. – Пару недель назад?

Я радостно кивнула в надежде узнать какие-либо подробности.

– Вам бы тогда стоило поговорить с Биллапсом… – Рабочий обвел взглядом пристань. – Но его лодка уже отплыла.

– А вы не знаете, когда он вернется?

Пока все готовились к балу, я могла уйти хоть на целый день, и никто бы даже не хватился.

– Точно не сегодня, – ответил докер, расстроив все мои планы. – И не завтра. Он хотел успеть хорошенько порыбачить перед прибоем.

Рабочий поднял руку, определяя направление ветра.

– Холодает, чувствуете? Скоро будет буря.

Я попыталась скрыть разочарование и благодарно улыбнулась.

– А разве Экера там не было? – спросил другой грузчик, проходя мимо с огромной катушкой каната.

– Да? Я думал, он не покидал пристань в последнее время.

Докер, с которым я разговаривала, решил помочь товарищу, и вместе они перевернули тяжелую катушку, поставив ее на попа.

– Он на другом причале неподалеку. Старый рыбак – вы его сразу узнаете.

Я прошла через лабиринт соединенных между собой причалов, постоянно выискивая взглядом кого-нибудь с сетями. Только на третьей по счету пристани я наконец увидела его.

Экер сидел на скамье, а вокруг него были разложены сети и катушки темно-синей и зеленой веревки. Десятилетия, проведенные в порту, сделали его кожу темной и испещрили ее глубокими морщинами. Костлявыми скрюченными пальцами старик держал причудливо искривленную иглу, которой сшивал сети. Его руки легко нащупывали веревки, разложенные вокруг, но внезапно я поняла, что он не видит. Старик был слеп.

Я замешкалась, не зная, что делать дальше. Скорее всего, он не сможет рассказать мне никаких подробностей об Эулалии: найти ее мог только Биллапс. Я уже хотела было уйти, но тут Экер медленно развернулся, отложил сети и посмотрел прямо на меня белесыми, невидящими глазами.

– Если ты собираешься пялиться на старика все утро, девочка, лучше подойди поближе и составь ему компанию. – Экер вытянул руку и поманил меня корявым пальцем.

Подавив нервный смешок, я приблизилась к его скамье.

– Я не знала, что вы видите меня, – извинилась я, поправляя льняную юбку.

– Естественно, я не вижу тебя. Я же слепой, – ответил старик.

Я непонимающе встряхнула головой: